Гуарани - де Аленкар Жозе - Страница 27

• Предыдущая
• 27/79
• Следующая

Индеец понял ее желание.

— Пери остается.

— Видишь, Сесилия, — смеясь, воскликнул дон Антонио, — он тебя слушается!

Сесилия улыбнулась.

— Моя дочь благодарит тебя за эту жертву, Пери, — продолжал фидалго, — но ни она, ни я не хотим, чтобы ты покидал свое племя.

— Сеньора приказала, — ответил индеец.

— Она только хотела испытать, послушаешься ты ее или нет. Теперь она знает, как ты ей предан; она довольна; она согласна тебя отпустить.

— Нет!

— А как же твои братья, твоя мать, твоя свобода?

— Пери — раб сеньоры.

— Но Пери — воин и вождь.

— У племени гойтакасов сто воинов, таких же сильных, как Пери, тысячи луков и стрелы, что ястребы.

— Значит, ты окончательно решил остаться?

— Да, и раз ты не хочешь приютить Пери у себя, он будет жить под деревом в лесу.

— Ты меня обижаешь, Пери! — воскликнул фидалго. — Дом мой открыт для всех, а для тебя и подавно: ты мне друг, ты спас мою дочь.

— Нет, Пери не обижает тебя. Но он знает, что кожа у него темная, как земля.

— Зато у него золотое сердце.

В то время как дон Антонио уговаривал индейца вернуться к своим, из леса послышалось монотонное пение.

Пери прислушался. Потом он сошел вниз и побежал в направлении, откуда доносился голос, напевавший на заунывный индейский мотив песню на языке гуарани:

«Звезда зажглась. Мы выходим ночью. Ветер подул. Несет нас на крыльях.

Война подняла нас. Мы побеждаем. Война улеглась.

Идем домой.

Война — мужчины воюют. Кровь.

Мир — работают жены. Вино.

Звезда зажглась. Пускаемся в путь. Ветер подул. Уходить пора».

Эту туземную песню пела немолодая индианка. Она стояла, прислонившись к дереву, и сквозь листву его видела все, что происходило на площадке.

Пери подошел к ней, смущенный и печальный.

— Мать! — воскликнул он.

— Пойдем! — сказала индианка, направляясь в лес.

— Нет, я не пойду.

— Мы уходим.

— Пери остается.

Индианка с глубоким удивлением смотрела на сына.

— Твои братья уходят.

Пери ничего не ответил.

— Твоя мать уходит.

Снова молчание.

— Воины ждут тебя!

— Пери остается, мать! — сказал индеец; голос его дрожал.

— Почему?

— Так приказала сеньора.

Несчастная мать поняла, что решение его непреклонно. Она знала, какую власть имело над душой Пери изображение пресвятой девы, которое он видел во время битвы; а ведь он был уверен, что это и есть Сесилия.

Она поняла, что теряет сына, которым гордилась в старости так же, как в молодости гордилась мужем своим Араре. Слезинка скатилась по ее щеке цвета меди.

— Мать, возьми лук Пери, похорони его рядом с прахом его отца и сожги хижину Араре.

— Нет, может быть, Пери вернется — тогда он найдет хижину своего отца и в ней мать, которая его любит. Все будут в печали, пока месяц цветов не возвратит сына Араре в долину, где он родился.

Индеец печально покачал головой.

— Пери не вернется!

Мать его всплеснула руками в отчаянии и страхе.

— Плод, что упал с дерева, не возвращается на прежнее место; лист, что оторвался от ветки, сохнет и гибнет; ветер его уносит. Пери — лист, ты, мать, — дерево. Пери больше не вернется к тебе.

— Белая девушка спасла твою мать. Лучше бы дала ей умереть, только бы не отнимала у нее сына. Мать без сына — это земля без воды: она сжигает и губит все, что вокруг.

Слова эти сопровождались грозным взглядом. Так смотрит тигрица, у которой хотят отнять детенышей.

— Мать, не обижай сеньору. Пери умрет и в последний час не вспомнит о тебе.

Какое-то время оба молчали.

— Твоя мать остается! — решительно сказала индианка.

— А кто будет матерью племени? Кто будет хранить хижину Пери? Кто расскажет детям про войны, которые вел Араре, сильнейший из сильных? Кто вспомнит, сколько раз народ гойтакасов поджигал табы белых и побеждал людей, что метали молнии? Кто будет готовить вина и напитки для воинов и передавать молодым обычаи стариков?

Пери произнес эти слова с волнением. Он вспомнил о своей жизни среди родного племени; индианка задумалась, потом сказала:

— Твоя мать вернется к себе. Она будет ждать тебя у двери хижины под тенью жамбейро49. Если цветы жамбо распустятся без Пери, твоя мать уже не увидит его плодов.

Индианка положила руки на плечи сына и прижалась лбом к его лбу. На минуту их слезы смешались.

Потом она медленно пошла прочь. Пери провожал ее взглядом, пока она не исчезла в чаще, он уже готов был позвать ее, догнать и уйти вместе с ней. Но в эту минуту вместе с ветром до него долетел серебристый голос Сесилии, разговаривавшей с отцом, — и он остался.

В ту же ночь индеец построил себе маленькую хижину на выступе скалы; там он и поселился.

Прошло три месяца.

Сесилии лишь на короткое время удалось побороть в себе отвращение к краснокожему, это было тогда, когда она приказала ему остаться; потом ей даже не вспомнилось, что нехорошо быть неблагодарной, и она перестала скрывать свою неприязнь.

Стоило только индейцу подойти к ней поближе, как она испуганно вскрикивала, или убегала, или просто приказывала ему уйти. Пери, который успел уже научиться португальскому языку и понимал ее слова, удалялся, приниженный и печальный.

Но он был все так же ей предан. Он сопровождал дона Антонио де Мариса в его поездках, помогал ему своим опытом, показывал места, богатые золотом или драгоценными камнями. А в остальное время он без устали обегал леса, чтобы сорвать душистый цветок или поймать диковинную птичку, и отдавал их фидалго с просьбой подарить Сеси, ибо сам уже не решался подойти к ней, боясь, что она будет недовольна.

«Сеси»— так индеец стал называть свою сеньору, когда узнал, что имя ее Сесилия.

Однажды девушка услыхав, что он назвал ее так, нашла в этом новый предлог рассердиться на своего безропотного раба, который покорно слушался каждого ее жеста, и сурово спросила его:

— Почему ты зовешь меня «Сеси»?

Индеец печально улыбнулся.

— Ты разве не можешь выговорить «Сесилия»?

Пери отчетливо по слогам произнес полное имя девушки. Это было тем более удивительно, что его родной язык не знает четырех португальских букв — ив числе их буквы «л».

— В таком случае, — не без любопытства спросила девушка, — раз ты можешь правильно произнести мое имя, почему ты зовешь меня иначе?

— Потому, что имя «Сеси»у Пери в душе.

— Ах, у вас есть такое слово?

— Да.

— Что же оно означает?

— То, что Пери чувствует.

— А по-португальски?

— Пери не хочет, чтобы сеньора знала.

Девушка нетерпеливо топнула ногой.

Как раз в это время шел дон Антонио. Сесилия подбежала к нему.

— Отец, что значит на туземном языке слово «Сеси»?

— «Сеси»? — переспросил фидалго, припоминая. — Да, вспомнил! Это глагол, который означает «печалиться», «огорчаться».

Девушке стало стыдно: она поняла, как она была неблагодарна, и, вспомнив, как много для нее сделал индеец и как она сурово обходилась с ним все это время, нашла, что была злой, себялюбивой, жестокой.

— Какое нежное слово! — сказала она отцу. — Так поют птицы.

С этого дня она переменила отношение к Пери: понемногу перестала его бояться; его непосредственная натура ей стала понятнее; сначала она видела в нем раба, а теперь — друга, преданного и верного.

— Зови меня Сеси, — говорила она иногда индейцу, улыбаясь. — Это нежное имя будет напоминать мне о том, какой я была злой, и научит меня быть доброй.

Пора продолжить теперь наш рассказ, который мы прервали, ибо необходимо было упомянуть о некоторых событиях, совершившихся ранее.

Вернемся же в убежище, где мы оставили Лоредано и двух его приятелей, до смерти напуганных голосом, неожиданно раздавшимся из-под земли.

Оба его сообщника, как и все люди низшего сословия в те времена, были до крайности суеверны: они приписали случившееся сверхъестественной силе и решили, что это глас божий. Что же касается Лоредано, то он был не из таких, чтобы поддаться подобной слабости. Он слышал голос, и голос этот, пусть даже глухой и замогильный, мог быть только голосом человека.

• Предыдущая
• 27/79
• Следующая