Зорро. Рождение легенды - Альенде Исабель - Страница 28

• Предыдущая
• 28/83
• Следующая

Аньес Дюшам частенько появлялась в доме де Ромеу. Она была моложе Хулианы, но смелее и сообразительнее. В других обстоятельствах француженка ни за что не опустилась бы до дружбы с особой столь низкого происхождения, но в Барселоне у нее не было другой компании. Кроме того, красавица Хулиана неизменно привлекала взгляды мужчин, и лучи ее славы отчасти озаряли и саму Аньес. Чтобы избавиться от надоедливой француженки, Диего решил в корне изменить ее представление о себе. От образа отважного и состоятельного калифорнийского ранчеро пришлось отказаться; юноша стал все чаще намекать на дурные вести из дома, предвещавшие ни много ни мало финансовый крах семейства де ла Вега. В то время он даже представить себе не мог, насколько его фантазии близки к истине. Чтобы окончательно отвратить от себя Аньес, Диего начал подражать манерам учителя танцев. Он отвечал на нежные взгляды француженки жеманными гримасами и стал жаловаться на мигрень, недуг, который Аньес считала исключительно женским. В этой игре в полной мере проявились актерские способности Диего. «Зачем ты взялся изображать недоумка?» — не раз осведомлялась Исабель в своей обычной грубоватой манере. Хулиана, погруженная в волшебный мир любовных романов, не замечала происходивших с Диего перемен. В отличие от Исабель она была на редкость наивна и мало интересовалась тем, что творится вокруг.

Заметив интерес, который Шевалье проявлял к молодому человеку, Томас стал приглашать Диего выпить с ними после ужина. Француз расспрашивал юношу о товарищах по колледжу, о политических взглядах молодежи, о слухах, которые ходили по городу, но Диего, зная репутацию гостя, старался взвешивать каждое слово. Он не желал подвергать опасности своих товарищей. Большинство студентов и преподавателей колледжа, одобряя либеральные реформы Наполеона, не могли примириться с французским владычеством. Из осторожности Диего стал надевать в присутствии Шевалье ту же маску, которой он пугал Аньес: изображать жеманного щеголя с комариными мозгами. Он делал это так искусно, что Шевалье и вправду начал считать его безмозглым щеголем. Француз никак не мог понять, что же нашла его дочь в этом де ла Веге. Даже предполагаемое богатство юноши не извиняло его чудовищных манер. Жесткому и властному усмирителю Каталонии быстро наскучила жеманность Диего. Он перестал расспрашивать мальчишку о городских делах и все чаще позволял в его присутствии высказывания, которые прежде держал бы при себе.

— Вчера, возвращаясь из Хероны, я видел на деревьях растерзанных партизанами людей. То-то стервятники порадовались. Мне этот запах до сих пор мерещится, — пожаловался как-то Шевалье.

— Почему вы решили, что это дело рук партизан, а не французских солдат? — спросил Томас де Ромеу.

— Я знаю, что говорю, друг мой. Каталонские партизаны — самые кровожадные. Через Барселону идет контрабанда оружия, его прячут даже в церквях. Разбойники перекрывают дороги, по которым везут продовольствие, и народ голодает. У него нет ни хлеба, ни овощей.

— Тогда пусть едят сосиски, — улыбнулся Диего, подражая знаменитой фразе Марии Антуанетты[21], и взял из вазочки миндальную конфету.

— Это не повод для шуток, юноша, — мрачно отозвался Шевалье. — С завтрашнего дня запрещено ходить по улицам с фонарями, потому что с их помощью мятежники подают друг другу знаки, и носить плащи, под которыми можно спрятать оружие. Говорят, мятежники решили заразить оспой проституток, которые развлекают французов!

— Ради бога, шевалье Дюшам! — воскликнул Диего, изображая крайнее смущение.

— Женщины и священники прячут под платьем оружие, дети передают послания от партизан и поджигают пороховые склады. Придется обыскать госпиталь, ведь мушкеты можно спрятать под кроватями рожениц.

Диего немедленно предупредил директора госпиталя о том, что готовится обыск. Болтовня Шевалье часто помогала ему спасать однокашников и учитилей от ареста. И все же, узнав, что хлеб для французских казарм отравлен, он известил Дюшама анонимным письмом. Тридцать солдат были спасены. Диего не знал, отчего поступает именно так; он ненавидел подлость в любых ее проявлениях, зато любил рисковать. Юноше не нравилась ни жестокость партизан, ни методы, которыми действовали французы.

— Знаешь, Бернардо, теперь бесполезно искать правых и виноватых. В наших силах лишь предотвратить еще большее зло. Здесь повсюду сплошной кошмар. На войне нет места благородству, — говорил он брату.

Партизанская война не прекращалась ни на день. Днем крестьяне, пекари, каменщики и торговцы занимались своими делами, а ночью превращались в борцов с оккупантами. Мирные жители помогали партизанам, чем могли: кормили их, прятали, передавали их донесения и хоронили убитых. Сопротивление изматывало не только захватчиков, но и самих испанцев. Партизаны руководствовались лозунгом «Не мушкет, так нож», а французы отвечали им не меньшей жестокостью.

Уроки фехтования были главным делом в жизни Диего. Он неизменно приходил в класс вовремя, зная, что первое опоздание станет и последним. Без четверти восемь юноша уже стучал в двери академии, через пять минут слуга надевал на него снаряжение, а ровно в восемь юноша стоял посреди фехтовального зала со шпагой в руке. По окончании урока он задерживался, чтобы немного побеседовать с Эскаланте. Учитель и ученик говорили об искусстве фехтования, о чести того, кто носит шпагу, о военной доблести Испании, о нелепости запрета дуэлей. В беседах с Диего маэстро, человек необыкновенно гордый и щепетильный в вопросах чести, все чаще обнаруживал другие стороны своего характера. Мануэль Эскаланте родился в семье торговца, но не стал заниматься семейным делом, открыв в себе талант к фехтованию. Шпага навсегда изменила жизнь Эскаланте, сделала его другим человеком. Маэстро чувствовал, что Диего понимает его, просто он еще слишком молод, чтобы выразить свои чувства словами. Под конец жизни у Эскаланте появилась благая цель: направлять юношей на путь истинный, помогать им становиться настоящими кабальеро. Целью фехтовального искусства маэстро считал не приобретение техники и не защиту дворянской чести, а борьбу за справедливость. Он понимал, что новый ученик готов пойти по его стопам и сделаться рыцарем справедливости. Сотни других учеников не годились для этой цели. Только в Диего старый учитель распознал пламя, которое горело в нем самом. Однако, боясь обмануться в своих ожиданиях, он решил подвергнуть юношу испытанию, прежде чем посвятить его в свою тайну. В кратких беседах после занятий учитель старался побольше узнать о своем ученике. Диего охотно рассказывал о своем детстве в Калифорнии, о приключении с медведем, о нападении пиратов, немоте Бернардо и о том, как солдаты сожгли индейскую деревню. У юноши дрожал голос, когда он вспоминал, как повесили несчастного вождя племени, а других индейцев избили кнутами и увели в рабство.

Во время визита к Эулалии де Кальис Диего повстречался с Рафаэлем Монкадой. Юноше приходилось время от времени навещать старую сеньору по поручению родителей. Ее особняк находился на улице святой Эулалии, и вначале Диего даже решил, что улица названа в честь самой хозяйки дома. Прошел целый год, прежде чем он узнал легенду о деве-мученице, которой, по преданию, отрезали груди и долго держали ее в бочке, наполненной битым стеклом, а потом распяли на кресте. Дом вдовы бывшего губернатора Калифорнии был одной из достопримечательностей города, а роскошь его убранства, граничившая с дурным вкусом, вызывала единодушное возмущение сдержанных каталонцев. В Мехико Эулалия успела привыкнуть к неуемным излишествам во всем. Штат прислуги в доме составлял около ста человек. Сеньоре удавалось содержать ее в основном благодаря продаже шоколада. Незадолго до смерти ее супруг основал на Антильских островах торговое предприятие, снабжавшее испанские шоколадные лавки какао, и сумел существенно увеличить состояние семьи. Эулалия не могла похвастаться древним происхождением, но ее деньги сполна компенсировали не слишком благородное происхождение. Пока знать теряла доходы, привилегии и земли, сеньора богатела день ото дня благодаря неиссякающей шоколадной реке. В другие времена настоящие аристократы, происхождение которых подтверждали выданные до 1400 года грамоты, презирали бы Эулалию, но теперь все они переживали не лучшие времена. Деньги давно ценились больше, чем происхождение, а денег у сеньоры было предостаточно. Другие землевладельцы жаловались, что их крестьяне отказываются платить налоги и ренту, а Эулалия наняла для их сбора настоящую банду. Кроме того, большая часть ее доходов была связана с Новым Светом. Вскоре Эулалия стала одной из самых видных персон в городе. Даже в церковь ее сопровождали маленькие собачки и целая свита слуг. В результате получалась целая вереница экипажей. Лакеи Эулалии носили небесно-голубые ливреи и шляпы с перьями. Хозяйка сама придумала им такие наряды, подражая костюмам оперных певцов. С годами она располнела и превратилась из взбалмошной красавицы в пышную матрону, окруженную священниками, приживалами и похожими на длинношерстных крыс собачками породы чихуахуа, не упускавшими случая обмарать занавески. Сеньора позабыла о страстях, сжигавших ее в молодые годы, перестала красить волосы в рыжий цвет и купаться в молоке. Теперь все ее время занимал поиск доказательств своего благородного происхождения, торговля шоколадом, а также стремление непременно попасть в рай после смерти, а при жизни всеми возможными способами способствовать возвращению на трон Испании короля Фердинанда VII. Эулалия люто ненавидела либералов.

• Предыдущая
• 28/83
• Следующая