Длинные тени - Хантер Эрин - Страница 52

• Предыдущая
• 52/59
• Следующая

Глаза его подернулись пеленой, а голос зазвучал глухо, словно издалека. Казалось, Уголек видит кровь, струящуюся из его сердца на обугленную землю. Дрожа от страха, Остролистая еще теснее прижалась к братьям. Это кот был опаснее грозы, страшнее огня и ужаснее падения с края утеса!

Не помня себя, она вскочила на конец ветки. В тот же миг Уголек очнулся и резко обернулся к Остролистой, оскалив зубы.

— Стой, где стоишь! — рявкнул он и прошипел, снова обращаясь к Белке. — Значит, ты даже не знала, какую боль причинила мне? Но тогда слепа ты, а не твой сын Воробей! Ты так и не догадалась, кто заманил Огнезвезда на берег озера, где стояла лисья ловушка? Я хотел, чтобы он умер, Белка! Я хотел отнять у тебя отца, чтобы ты тоже узнала, что такое боль потери!

Остролистая в ужасе повернулась к братьям.

— Он пытался убить Огнезвезда? — пролепетала она. — Да он сумасшедший!

Холодная решимость сверкнула в глазах Львиносвета, и он напружинил задние лапы, приготовившись к прыжку.

— Я сражусь с ним!

— Нет! — завизжала Остролистая, хватая его зубами за плечо. — Он сбросит тебя в огонь!

— В тот раз Ежевика спас Огнезвезда, — продолжал Уголек, не сводя пылающих ненавистью глаз с Белки. — Но сейчас его здесь нет. Зато есть твои котята.

Глаза Белки полыхнули. На миг Остролистой показалось, что она сейчас бросится на Уголька, но это было бы бессмысленно. Еще не окрепшая после ранения Белка не могла справиться с сильным и тренированным воином. Видимо, она и сама поняла это. Поэтому она просто отступила назад и, высоко вздернув голову, смерила Уголька презрительным взглядом. Остролистая видела, что ее мать вся дрожит, однако голос ее прозвучал спокойно и твердо.

— Довольно, Уголек. Ты сам сказал, что враждуешь со мной. Эти молодые коты не сделали тебе ничего плохого. Неужели ты думаешь, что я полюблю тебя, если ты позволишь им сгореть?

— Ты ничего не поняла, — медленно проговорил Уголек и посмотрел на нее так, словно видел впервые в жизни. Потом сварливо заговорил: — Это единственный способ заставить тебя страдать так, как страдал я. Ты разорвала мне сердце, когда предпочла Ежевику. Что бы я ни сделал с тобой, мне не удастся причинить тебе такую боль, которая искупила бы мои муки. Но твои дети… — Он обернулся и посмотрел сквозь огонь на Остролистую и ее братьев. Глаза его превратились в узкие синие щелки. — Если ты увидишь, как они заживо сгорают в огне, то узнаешь, что такое настоящая боль…

Теперь огонь трещал уже совсем близко. Шерсть у Остролистой начала дымиться, раскаленная земля обжигала ей лапы. Она попятилась назад, но там был край обрыва.

Они трое сбились в такую тесную кучку, что стоило одному из них потерять равновесие, вниз с утеса рухнули бы все. Остролистая уже не могла сдержать дрожь, колотившую ее при взгляде на зловеще сужающуюся полосу земли между огнем и обрывом.

Воробей припал к земле, из-за насквозь промокшей шерсти он казался совсем щуплым и маленьким. Длинные когти Львиносвета поблескивали в свете молний, мышцы его были напряжены, но уже не от готовности кинуться на Уголька, а от усилия удержаться на осыпающемся краю утеса.

Белка еще выше вскинула голову и посмотрела в лихорадочно блестевшие глаза Уголька.

— Можешь убить их, — невозмутимо сказала она. — Мне все равно.

Уголек разинул пасть, но ничего не сказал. Остролистая и ее братья молча смотрели на мать. Что она такое говорит?

Белка отвернулась и пошла прочь, но на прощание обернулась. Ее зеленые глаза сверкали ярче молний, но Остролистая не смогла понять их выражения.

— Если ты хотел причинить мне боль, то придумал бы что-нибудь получше, — презрительно прорычала Белка. — Потому что это не мои котята.

Рев грозы и треск огня вдруг исчезли, заглушенные грохотом крови в ушах Воробья. Он потряс головой, пытаясь вернуть себе слух и узнать, что же ответит Уголек на ужасные слова Белки.

— Ты лжешь! — недоверчиво ахнул Уголек.

— Нет, не лгу, — Белка говорила спокойно, но голос ее каким-то чудом заглушил шипение огня. — Ты видел, как я родила их? Видел, как выхаживала? Разве я жила с ними в детской до того, как они стали оруженосцами?

— Но… — пролепетал Уголек и замолчал.

Воробью показалось, будто он чувствует рой воспоминаний, теснящихся в голове обезумевшего кота.

— Я одурачила всех, даже Ежевику, — насмешливо добавила Белка. — Это не мои котята.

— И никто в нашем племени не знает об этом? — неуверенно поинтересовался Уголек.

— Нет. Они слепы, как и ты.

Воробей почувствовал, как в голове Уголька что-то сдвинулось, и тот снова приободрился.

— Как ты думаешь, что будет, когда я расскажу им? — прошипел он. — Думаешь, Грозовые коты позволят тебе остаться в племени, когда узнают, что ты лгала им? Ты лгала предводителю, лгала Ежевике, лгала своей сестре!

— Ты расскажешь им? — с болью воскликнула Белка.

— Неужели ты думаешь, меня что-то удержит? — сипло расхохотался Уголек. — Я все-таки заставлю тебя потерять то, что ты любишь больше всего на свете! Ежевика отвернется от тебя. А ты глупее, чем я думал, если надеялась, что я сохраню твою постыдную тайну! Я оставлю жизнь этим трем котам. Но твои страдания только начинаются.

Послышался шорох, и Уголек отошел от ветки.

— Воробей, тут ветка, — сипло сказал Львиносвет. Воробей почувствовал, как брат схватил его за шкирку, приподнял и поставил на шершавую кору. — Шагай прямо вперед, — приказал Львиносвет, поддерживая его сзади. — И быстрее!

Подталкиваемый Львиносветом, Воробей засеменил вперед, стараясь не обращать внимания на палящий жар и рев огня. Острая боль пронзила подушечку на его лапе, когда он наступил на горящую ветку, но Воробей только зашипел сквозь стиснутые зубы. Внезапно стена зноя исчезла, и он неуклюже свалился с ветки. Земля под лапами была горячая, но не горящая! Он был спасен!

Через несколько мгновений Львиносвет и Остролистая присоединились к нему.

Над их головами сердито грохотал гром, но его раскаты уже затихали. Гроза уходила. Милосердный дождь вновь хлынул с неба, прибивая к земле огонь. Ветер стих, так что падающих деревьев тоже можно было не бояться. Из лежавшего внизу оврага послышались кошачьи крики — наверное, Грозовые воители вернулись в свой лагерь и заметили котов, стоявших на вершине утеса. Но Воробью и его брату с сестрой было сейчас не до них.

— Белка? — раздался рядом дрожащий голос Остролистой. — Это ведь неправда, да? Мы твои дети?

Повисла долгая тишина, но Воробей уже знал ответ. Он растворился в чувствах Белки, его терзала ее тоска, боль и сожаление, но сильнее всех этих ужасных переживаний была всепоглощающая любовь — материнская любовь к своим детям. И тогда Воробей понял самое главное: сколько бы правды не было в словах Белки, она все равно любила их. Но она не была их матерью.

— Простите меня, — прошептала Белка. — Я давно должна была открыть вам правду.

— О чем ты говоришь? — рявкнул Львиносвет, и Воробей невольно зажмурился, почувствовав нарастающий гнев брата.

— Мы думали, так будет лучше для всех! — дрожащим голосом ответила Белка. — Клянусь вам, это было самое тяжелое решение в нашей жизни.

— В нашей? — резко переспросил Львиносвет. — Кто такие мы?!

Белка ничего не ответила, а в голове у нее царил такой хаос любви, сожаления и отчаяния, что Воробью не удалось ничего выяснить.

— Ежевика знает? — срывающимся голосом спросила Остролистая. Воробей услышал, как она в смятении рвет когтями обугленную траву.

— Он никогда в жизни ни словом не солгал вам, — с горечью ответила Белка. — Он… он ничего не знает.

— И ты заставила его поверить в то, что мы его дети? — завизжала Остролистая. — Ты и ему лгала! Но… если вы не наши родители, то чьи же мы дети?

• Предыдущая
• 52/59
• Следующая