Страстная Лилит - Холт Виктория - Страница 8

• Предыдущая
• 8/93
• Следующая

Наконец он вынес приговор:

– Ты отправишься к себе в комнату и будешь сидеть и сегодня, и весь завтрашний день на хлебе и воде. Уроки учить будешь в своей комнате, выучишь наизусть двадцать пятый псалом и завтра вечером расскажешь его мне. Будешь сидеть на хлебе и воде до тех пор, пока не сможешь рассказать его без запинки. А теперь иди. И старайся исправиться. Не только ради меня, не только из любви к Богу, но и ради своей бессмертной души.

После ухода дочери мистер Лей сел к столу и закрыл лицо руками. Образ дочери, недавно стоявшей перед ним, был как живой перед его мысленным взором; ее рыжие волосы напоминали ему волосы его отца; взгляд ее глаз, как ни старалась она выглядеть смиренной, был если и не дерзок, то полон тайн. Он вспомнил поведение отца после одного из многих случаев его озорства, когда вся округа обсуждала ту, последнюю, скандальную его выходку. Он вспоминал, каким очаровательным старался быть отец, каким нежным и кающимся, какие комплименты расточал он жене, называя ее самым очаровательным существом в Корнуолле.

Ему казалось, что в лице Аманды он видел то же выражение. Порочность проявилась через поколение в этой девочке.

Он мог закрыть глаза и тотчас представить лицо отца, не красивое, а такое, каким оно было в последнее время, – покрасневшее от вина и расплывшееся от распутства; врачи пускали ему кровь, а он бушевал, так как они запретили ему пить виски; он вспомнил, как больной отец поднялся и искал бутылку с виски, спрятанную от него по приказу врачей. Он свалился с лестницы и лежал в холле со сломанной шеей, раздавленный всеми своими грехами.

Мистер Лей снова опустился на колени и молился за душу отца, которая, как он был убежден, обречена на вечную муку; молился и за то, чтобы ему было дано избавить дочь от ее сатанинской скрытности.

Он говорил об Аманде с Чарлзом Дейнсборо, но Дейнсборо, как он понял, слишком любил покой и комфорт, что не подобает настоящему служителю Господа. Мистер Лей с недоверием относился к его громкому, здоровому смеху и к его терпимости по отношению к собственным детям. «Аманда? – ответил Дейнсборо. – Славная малышка. Мои двое очень любят Аманду». Как будто благодаря тому, что девочка пришлась по душе двум его детям, она являет собой образец всех добродетелей. Дейнсборо слишком легкомысленный человек; он просто дурак. От него нечего ждать помощи.

В дверь робко постучала миссис Лей; он ответил, чтобы она вошла, но с колен не поднялся. Он сделал ей знак присоединиться к нему и снова громко молился за спасение их порочной дочери.

– Аминь, – наконец сказал он.

– Аминь, – эхом отозвалась Лаура.

– Наша дочь – трудная задача для нас, – сказал он, поднимаясь.

Лаура была ему благодарна за то, что он назвал Аманду их дочерью. Бывали моменты, когда он говорил «ваша дочь». Она посчитала это добрым знаком.

– Я боюсь за ее будущее, – продолжал он.

– Это так легко... когда человек молод и беззаботен... забыть о времени. Боюсь, что со мной это тоже случается.

– Ее учили почитать своих отца и мать, а она так глубоко нас оскорбила. Не могу сказать, что это впервые. Она нарушила одну из Божьих заповедей. «Почитай отца твоего и мать твою...» Не старайтесь оправдать свою дочь, миссис Лей. Если ей позволить нарушить одну заповедь, она может нарушить и другие. Ее порочность может усугубиться тем, что она единственный ребенок.

Лаура опустила глаза. Вот она, вторая тень, еще одна проблема, не дававшая ей покоя. Два выкидыша, а потом Аманда. Потом еще два выкидыша, а сына нет до сих пор. Она до ужаса боялась беременности. Ритуал, предшествующий тяжелым месяцам беременности, ее тоже отталкивал. Каждый вечер, когда они вместе сидели в гостиной, она страшилась услышать те слова: «Я приду к вам сегодня вечером, миссис Лей».

Вчера, глядя из своего окна, она увидела, как Джейн Треморни разговаривала с сыном фермера Полгарда, приехавшего на двуколке с пони и привезшего яйца и молоко; она наблюдала за неловким и застенчивым фермерским сыном, с которым заигрывала Джейн с грубоватыми шутками, к которым часто прибегают женщины низших классов в отношениях с молодыми мужчинами. Как они могут? Если бы они только знали! А им, похоже, это нравится; но они, конечно, не так утонченны, как благородные дамы.

– Я уверена, – торопливо сказала она, – что вы в этом случае поступили как должно. Я убеждена, что мы увидим ее, твердо стоящей на верном пути.

Он наклонил голову, а она продолжала стоять перед ним, горя желанием поскорее уйти и не смея сделать это, страшась услышать далее, что вечером он пожалует к ней.

Наступили сумерки, и Аманда была в комнате одна. «К Тебе, Господи, возношу душу мою; Боже мой, на Тебя уповаю, да не постыжусь, да не восторжествуют надо мною враги мои».

Ее врагами, она понимала, были дьявол и его подручные, порочные люди, старавшиеся для него на земле.

Ей послышался какой-то звук. Она посмотрела на дверь и увидела, что створка медленно открывается.

– Кто там? – торопливо спросила она.

Дверь открылась, и появилась Лилит. Она нерешительно улыбнулась и двинулась к Аманде, держа правую руку за спиной.

– Одна? – прошептала Лилит.

– Да.

Лилит вынула из-за спины что-то, завернутое в столовую салфетку. Она положила сверток на стол и развернула салфетку, в которой лежал кусок пирога с мясом, картошкой и луком. Лилит отступила назад и с удовольствием смотрела на дело своих рук.

– Это тебе, – прошептала она.

– Ты это на кухне украла?

Лилит кивнула, снова улыбнувшись.

– О... но ты не должна красть.

– Да это не кража, – нетерпеливо сказала Лилит. – Это же тебе, какая же это кража. Я подумала, что ты голодная.

– Это так, но...

– Тогда не будь размазней, – презрительно заключила Лилит.

Аманда взяла пирог, и ее угрызения совести пропали, так как она была очень голодна. Она стала с аппетитом есть.

– Не беспокойся, – сказала Лилит. – Сколько бы они тебя здесь ни держали, я тебе буду приносить поесть, моя бедняжка.

– Ты... разговаривала со своим братом?

– Ну да. Я услышала про тебя на кухне. Они говорят, что леди так не поступают. А я про себя: «Бог ты мой, да ведь она это сделала ради меня и Уильяма».

Лилит была довольна. Она обнаружила, что девочка, которой она завидовала всю свою жизнь, была ничуть не счастливее ее самой; с ней так мало считались, что даже могли унизить в присутствии слуг, отослать в ее комнату, посадить на хлеб и воду. Только подумать, что они там едят жареного утенка и сыр, пироги и густые топленые сливки, а она в этой комнате на хлебе с водой! Лилит никогда бы такого не потерпела. Стало быть, не так уж это сладко быть дочерью дворянина. Она и сама не заметила, как у нее пропали все недобрые чувства к Аманде.

– Если бы кто-нибудь увидел, как ты это крадешь, – сказала Аманда, – тебя могли бы отправить к мировому судье.

Лилит беззаботно кивнула.

– Мой отец очень хороший человек, – продолжала Аманда. – Он такой добродетельный, что ему почти все кажутся порочными.

Лилит снова кивнула. Она повалилась на кровать Аманды и принялась разглядывать свои новые башмаки, которые ей нашла миссис Дерри.

– Пожалуйста, встань с моей постели, – сказала Аманда как можно строже.

Но Лилит только рассмеялась, и не думая подниматься. Тогда Аманда тоже нерешительно улыбнулась. Она поняла, что Лилит стала ее союзницей; она предлагала ей свою дружбу. Единственным условием при этом было то, что, когда они наедине, с ней следует обращаться как с ровней.

Прошел год с тех пор, как Лилит впервые попала в дом Леев. Она была не очень хорошей служанкой, всегда умудрявшейся куда-то исчезать, когда более всего нужна, и небрежно выполнявшей свои обязанности, что разрывало сердце миссис Дерри, как она выражалась. Миссис Дерри не один раз жаловалась на нее. «Мы должны смиренно нести свой крест», – ответила ей хозяйка; она, конечно, повторила слова хозяина. Это означало, что они должны терпеть эту маленькую негодницу. Одно миссис Дерри решила твердо – розог для негодницы она жалеть не будет; а розгой бывала ее сильная правая рука, от которой Лилит частенько летела через всю кухню.

• Предыдущая
• 8/93
• Следующая