Римский карнавал - Холт Виктория - Страница 49

• Предыдущая
• 49/71
• Следующая

Братья встретились. Чезаре, поскольку этого требовала традиция и на этом настаивал отец, ехал во главе процессии, состоявшей из кардиналов и разодетых членов их семейств, ехал, чтобы приветствовать своего брата, которого он ненавидел больше всех на свете.

Они посмотрели друг другу в лицо. Джованни немного изменился с тех пор, как уехал в Испанию. Он стал более высокомерным, более шикарным, жесткие складки вокруг рта стали глубже. Рассеянный образ жизни оставил свой отпечаток, но он по-прежнему был очень красив. На нем был костюм, подобного которому Чезаре никогда не видел. Его плащ был украшен жемчугом, а на камзоле того же светло-коричневого тона переливались всеми цветами радуги драгоценные камни. Даже лошадь и та выглядела великолепно в попоне, расшитой золотом и с серебряными колокольчиками. Джованни просто ослепил жителей Рима своим великолепием, въезжая с братом и свитой в город.

Когда братья направлялись бок о бок ко дворцу, который должен был стать домом Джованни, младший брат не удержался и с тайной усмешкой взглянул на Чезаре, стараясь дать ему понять, что прекрасно помнит об их вражде и что теперь он — великий герцог, имеющий сына и ожидающий еще одного ребенка, что он прибыл домой по просьбе их отца, чтобы стать во главе папских армий, и тут же сам понял, что зависть Чезаре ничуть не стала слабее.

Папа не смог сдержать своей радости, увидев любимого сына.

Он обнял его и заплакал. Чезаре стоял в стороне, сжимая кулаки и зубы, и задавал себе вопрос: почему же так происходит, почему у него есть все, чего лишен я?

Александр, взглянув на Чезаре, понял его чувства и догадался, что тот испытает еще более сильную ярость, когда в полной мере осознает, какая слава ожидает брата. Он протянул руку к Чезаре и нежно проговорил:

— Дорогие мои! Как редко мне теперь удается видеть вас обоих вместе!

Когда Чезаре не обратил внимания на протянутую ему руку и отошел к окну, Александр почувствовал тревогу. Первый раз Чезаре открыто бросал ему вызов, и то, что он поступил так в присутствии третьего лица, вдвойне обеспокоило папу. Он решил сделать вид, что просто ничего не заметил.

— Внизу столпился народ. Люди стоят в ожидании, — хотят еще раз взглянуть на блестящего герцога Гандийского, — сказал он, не поворачивая головы.

Джованни, шагнув к окну, обернулся к брату с дерзкой улыбкой.

— В таком случае ты должен понимать, что они не будут разочарованы, — проговорил он, поглядывая на свою богато украшенную одежду и на брата. — Жаль, — продолжал он, — что сравнительно скромное церковное облачение — это все, что ты можешь им продемонстрировать» брат мой.

— Но, значит, они будут восторгаться не герцогом, а роскошным нарядом герцога, — заметил Чезаре.

Александр встал между ними, обняв каждого.

— Тебе будет любопытно увидеть жену Гоффредо, дорогой мой Джованни, — сказал он. Джованни улыбнулся.

— Я слышал о ней. Слава о ней дошла и до Испании. Некоторые мои самые благонравные родственники произносят ее имя шепотом.

Папа рассмеялся.

— Мы здесь, в Риме, более терпимы, а, Чезаре?

Джованни посмотрел на брата.

— Я слышал, — сказал од, — что эта Санчия Арагонская очень щедрая женщина. В самом деле, настолько щедрая, что все, что у нее есть, не может отдать лишь мужу.

— Наш Гоффредо с нами, он очаровательный мальчик, — примирительно произнес папа.

— Не сомневаюсь в этом, — улыбнулся Джованни.

В его глазах светилась решимость. Чезаре смотрел на него с вызовом, а когда бы ни был брошен вызов одним из братьев, он непременно принимался другим.

Джованни Сфорца ехал в Пезаро.

Как радовался он возможности побыть дома! Как устал он от конфликтов, вечно возникающих при папском дворе, в Неаполе и везде, где бы он ни был. В Неаполе на него смотрели как на союзника, каковым он и являлся; его подозревали в шпионаже в пользу Милана, которым он и занимался. За последний год он не совершил ничего такого, что подняло бы его в собственных глазах.

Он только стал еще больше бояться, больше, чем когда-либо в жизни.

Только дома, в Пезаро, можно чувствовать себя в безопасности. Он погрузился в приятные мечты. Он представил, как едет в Рим» забирает свою жену и возвращается с ней в Пезаро, давая отпор ее отцу и брату. Он слышал свой голос: она — моя жена, попробуйте только отнять ее у меня!

Но это всего лишь мечты. Если бы только было возможно так говорить с папой и Чезаре Борджиа! Терпение, с которым папа вел себя с тем, в ком, как он полагал, уже умерли все чувства, насмешки Чезаре над человеком, который был трусом, а строил из себя героя, — все это было сверх того: что Джованни способен вынести.

Оставалось только предаваться мечтам. Он медленно ехал вдоль реки, ничуть не торопясь, — перед ним раскинулся Пезаро. Приехав домой, он почувствует тоску, жизнь будет казаться ему совсем иной, чем в ту пору, когда они жили здесь вместе с Лукрецией.

Лукреция! В первые месяцы после того, как она стала его женой, Лукреция казалась ему смущенной девочкой. Но какой он узнал ее позже! Ему хотелось забрать ее и помочь ей избавиться от всего, что она унаследовала от своей странной семьи.

Появился замок, казавшийся абсолютно неприступным Здесь, размышлял он, я мог бы жить с Лукрецией счастливо и в полной безопасности до конца наших дней. У нас были бы дети, и мы бы обрели покой в нашей крепости между морем и горами. Вассалы спешили приветствовать его.

— Наш господин вернулся домой! Он ощущал свою значимость и важность, он — господин в Пезаро. Пезаро должен стать независимым, здесь поселится гораздо больше людей.

Джованни спешился и вошел во дворец. И перед ним возникла его мечта — из плоти и крови! В освещенных солнцем распущенных волосах блестели скромные драгоценности — ведь она стала хозяйкой менее великолепного дворца, чем был у нее в Риме.

— Лукреция! — закричал он. Она улыбнулась той очаровательной улыбкой, которая делала ее похожей на ребенка.

— Джованни, — заговорила она, — я устала от Рима. Я приехала сюда, чтобы встретить тебя, когда ты вернешься домой.

Он положил руки ей на плечи и поцеловал ее в лоб, затем в щеки и только после этого коснулся ее губ.

В этот момент он верил, что Джованни Сфорца, которого он видел в своих мечтах, существует в реальности.

Джованни Сфорца не мог поверить своему счастью. Он начал мучить себя и Лукрецию. Он постоянно отыскивал новые украшается среда драгоценностей жены.

— Откуда у тебя эта вещица? — интересовался он.

— Подарил отец, — неизменно слышал он в ответ. Или:

— Это я получила от своего брата.

После чего Джованни швырял украшение в шкатулку и убегал из комнаты или смотрел на нее сердитым взглядом.

— Поведение при папском дворе возмущает весь мир! — заявлял он. — Оно стало еще хуже с приездом девиц из Неаполя.

Поведение мужа делало Лукрецию несчастной. Она думала о Санчии и Чезаре, об их отношениях, о восторге Гоффредо по поводу того, что его жена так нравится его брату, о развлечениях Александра и о собственной ревности.

«Мы действительно странная семья», — думала она.

Она часто смотрела на море, в глазах ее таилась надежда, надежда на то, что она приспособится к жизни в соответствии с требованиями людей вроде Савонаролы, что она станет тихо жить вместе со своим мужем в их горной крепости, возьмет себя в руки и подавит в себе желание вернуться к своей неспокойной семье.

Но поскольку Джованни не мог предложить ей помощи и она только слышала от него упреки, Лукреция решила быть терпеливой. Она спокойно слушала его яростные слова и только пыталась убедить его в своей невиновности. Случалось, что он бросался к ее ногам и говорил, что в душе она добрая и хорошая и что он — последняя скотина, посмев придираться к ней. Он не мог объяснить ей, что он всегда смотрел на себя как на жалкое создание, всеми презираемое, и что поведение ее семьи и слухи о нем делали его еще — несчастнее, еще уязвимее.

• Предыдущая
• 49/71
• Следующая