Римский карнавал - Холт Виктория - Страница 31

• Предыдущая
• 31/71
• Следующая

Все это тревожило ее. Она мало что знала о политических симпатиях своего мужа. Теперь они делили постель, она стала его настоящей женой, но чувствовала смутное неудовлетворение. Джулия сказала, что он холоден; Лукреция никак не могла сказать то же самое о себе. Она сама не понимала. Желание — смутное желание чего-то нового — поднималось в ней, но Джованни был не тем, кто мог удовлетворить его. Она часто лежала рядом с ним, прислушиваясь к его храпу, и мечтала почувствовать, как руки возлюбленного обнимают ее. Не Джованни. Иногда бывали моменты, когда она начинала верить, что лучше хоть какой-то любовник, чем вообще никакого.

Любовь, которую испытывала она, нисколько не походила на ту, какую знала Джулия, но ведь возлюбленным ее подруги был несравненный мужчина — Александр.

Где-то в мире есть тот, о ком она мечтает, ведь должен на земле быть человек, обладающий качествами Борджиа.

Но Лукреция редко проявляла эгоизм, а все это касалось ее одной, и она неизменно волновалась за других больше, чем за себя.

Она находила время подумать о судьбе бедного Чезаре, сейчас еще более разгневанного, чем обычно, поскольку Италии угрожала опасность, а он не мог действовать. Он страстно желал получить командный пост в армии; это был шанс добыть воинскую славу, а ему отказывали в этом. Адриана вновь обрела былое благочестие и большую часть времени проводила в молитвах, что ясно говорило о ее озабоченности.

Лукреция услышала с площади крики и подбежала к балкону посмотреть, что происходит. Джулия почти без чувств упала ей на руки.

На лбу ее виднелась кровь.

— Что случилось? — Она перевела взгляд с Джулии на балкон.

— Не выходи, — сказала Джулия. — Кровь идет? Они увидели меня, мгновенно собралась толпа. Ты слышала, что они говорили мне?

— Я слышала выкрики. Пожалуйста, сядь. Я вытру тебе лоб.

Она хлопнула в ладоши, торопливо вошел раб.

— Принеси мне таз с водой и мягкие полотенца, — приказала она. — И никому не говори, зачем ты берешь все это.

Джулия посмотрела в глаза подруге.

— Они обзывают меня непристойными словами, — пожаловалась она. — И упоминали святого отца.

— Они… они не могли осмелиться!

— Но они осмелились, Лукреция. Это значит — в городе происходит что-то, чего мы не понимаем.

— Ты полагаешь; они хотят свергнуть его?

— Он никогда не позволит сделать это. Вошел раб с водой. Лукреция взяла тазик, Джулия сказала:

— Я споткнулась, идя к балкону, и ударилась лбом.

Раб поклонился и вышел, но не поверил Джулии.

Они знают о том, что произошло, подумала Лукреция. Они знают больше, чем позволяют знать нам.

Невозможно было утаить новость, что в возлюбленную папы, которая сидела на балконе дворца Лукреции, бросали камни. Когда об этом узнал Александр, он поспешил во дворец дочери.

Несмотря на то что Александр сам находился в сложной опасной ситуации, превыше всего для него были интересы и безопасность Лукреции и Джулии. Он нежно обнял обеих и впервые за все тревожное время, с тех пор как над Италией собрались тучи, проявил тревогу.

— Дорогая моя, позволь мне взглянуть на рану. Ты должна соблюдать осторожность, чтобы в нее не попала инфекция. Пресвятая Богородица, ты должна была предостеречь ее. Но святые уберегли тебя, сокровище мое, рана невелика. А ты, Лукреция, не ранена, слава Господу.

Он прижал обеих девушек к себе, словно решил никогда не отпускать их, и Лукреция заметила во взгляде, обращенном к ней, тревогу и боль.

— Не надо волноваться, дорогой отец, — сказала она. — Мы будем крайне осторожны. Мы не осмелимся выйти на балкон, пока волнения не прекратятся.

Папа отпустил их и задумчиво направился к образу Мадонны. Он остановился перед ним, губы его беззвучно шевелились. Он молился, и обе они понимали, что он вынуждает себя принять решение.

Он медленно повернулся к ним, и они снова увидели прежнего Александра, не знающего сомнений.

— Дорогие мои, — произнес он. — Теперь я вынужден сделать то, что крайне опечалит меня. Я собираюсь отослать вас из Рима.

— Пожалуйста, не делай этого, отец, — взмолилась Лукреция. — Позволь нам остаться с тобой. Мы обещаем, что никогда не будем выходить на балкон. Но жить вдали от тебя — это самое худшее, что может случиться.

Он улыбнулся и положил руку ей на голову.

— А что теперь скажет моя милая Джулия? Джулия бросилась к его ногам и коснулась руки. Она думала: Риму угрожает еще нечто более ужасное, чем чума. Нашу землю может занять французская армия. Французы посадят на папский трон кого захотят, и кто знает, что ждет Александра?

Александр вполне устраивал ее как любовник, искусный и опытный; она считала, что ей просто повезло — она получила лучшего наставника Рима. Но часть притягательности состояла в его могуществе, сказывалось знание того, что он самый богатый в Риме кардинал, а позже — папа. Такова была натура Джулии, что все это тешило ее. Представить его лишенным славы, возможно, даже униженным пленником французов, поду — , мать о том, что он может стать человеком, совершенно не похожим на нынешнего всемогущего, снисходительного и щедрого любовника, быть любимой которым сейчас такая честь!

Поэтому Джулия не очень огорчилась при мысли, что ей придется провести некоторое время в безопасном месте, пока не станет ясно, лишился или нет Александр своей власти.

Она не подала и виду, и Александр, умевший мгновенно обнаруживать двуличие государственного деятеля, не сумел разгадать намерения своей возлюбленной. Это отчасти объяснялось желанием видеть только то, что он хотел видеть.

Он был по-прежнему предан Джулии. Из-за разницы в возрасте она казалась ему даже сейчас, когда стала матерью, молоденькой и простодушной девочкой. Страсть ее всегда выглядела искренней, она находила в нем такое же наслаждение, как он в ней. Именно поэтому он верил, что она будет страдать в разлуке.

— Мы не покинем вас, — сказала Джулия вслух. — Мы все вытерпим, святой отец, только не это. Лучше мне умереть от чумы или от меча вражеского солдата, чем…

— Хватит, умоляю тебя, — прервал ее Александр. — Ты сама не знаешь, что говоришь.

Джулия приняла свой обычный вид. Она встала, лицо ее выглядело таким же простодушным, как и лицо ее подруги. Она сказала:

— Правда, Лукреция? Мы лучше вынесем все… все… — Она помолчала, чтобы дать Александру время представить самые ужасные картины. — Да, — продолжала она, — что угодно, только не разлука с вами.

Лукреция обняла отца.

— Это правда, мой любимый отец, — со слезами на глазах произнесла Лукреция; она говорила то, что в самом деле думала.

— Мои дорогие девочки, — глухо сказал Александр, голос выдавал его чувства. — Именно потому, что я вас люблю, я должен быть неумолим. Я не могу позволить вам остаться. Мне даже трудно представить, как я буду жить без вас; единственное, что я знаю, — это что мне будет труднее, чем если бы я проявил эгоизм и оставил вас здесь. Французы собирают силы. Они сильный народ и полны решимости завоевать Неаполь. Но они не удовлетворятся этим. Кто знает, не увидим ли мы вражеских солдат в Риме. Моя любимая Джулия, ты подумала о смерти от руки завоевателя, но не всегда все бывает так просто. Ты так молода, так прекрасна. А Лукреция! Вы самые чудесные создания на свете. И что вас ждет, если вы попадете в руки грубой солдатни, вы подумали об этом? Я и думать не стану. Просто не осмелюсь. Лучше я лишу себя счастья видеть вас, чем буду думать об этом.

— Тогда мы согласны ненадолго уехать, если необходимо успокоить вас, — ответила Джулия.

— Надеюсь, это будет недалеко от Рима, — с тоской проговорила Лукреция.

— Можете быть уверены, что как только станет безопасно для вас, мои бесценные, вы немедленно вернетесь. И я снова заключу вас в свои объятия. Он обнял девушек и стоял, не разжимая рук.

— Мои намерения таковы, мои дорогие. Лукреция навестит владения мужа в Пезаро. Именно в Пезаро я собираюсь отправить вас обеих.

• Предыдущая
• 31/71
• Следующая