Римский карнавал - Холт Виктория - Страница 18
- Предыдущая
- 18/71
- Следующая
Стояла сильная жара — был июнь, — и Лукреция ощущала, как давит вес свадебного платья, расшитого золотом и украшенного драгоценными камнями, стоившими пятнадцать тысяч дукатов. Золотистые волосы охватывала сеточка, украшенная драгоценностями. Адриана и Джулия настояли на том, чтобы накрасить Лукреции лицо и выщипать брови и придать ей вид модной элегантной дамы.
Лукреция никогда в жизни не испытывала такого волнения. Возможно, платье оказалось слишком тяжелым в такой жаркий день, но девушку это не особенно волновало, поскольку она обожала наряжаться.
Она размышляла о церемонии и о людях, которые соберутся, чтобы посмотреть на нее по дороге из ее дворца в Ватикан. Она думала о себе, спокойной и прекрасной, виновнице торжества, окруженной пажами и рабами, которые должны были разбрасывать гирлянды ароматных цветов перед ней, когда она направится к Ватикану. Она едва вспомнила о своем женихе. Замужество совсем не должно заставлять человека задумываться над тем, что его ожидает, — такой вывод сделала для себя Лукреция из того, что видела вокруг изо дня в день. Джованни Сфорца казался ей старым, он редко улыбался, глаза его не вспыхивали, как глаза ее братьев. Он был совсем непохож на них, казался серьезным и немножко суровым. Но она не должна стать его настоящей женой, объяснила ей Джулия, если только сама она не будет настаивать на этом. Она останется в Риме, так что для Лукреции свадьба означала только пышное зрелище, центральной фигурой которого была она сама.
Джулия хлопнула в ладоши и сказала:
— Приведите рабыню, чтобы госпожа Лукреция могла посмотреть на нее.
Слуги поклонились, и очень скоро перед Лукрецией предстала негритянка-карлица. Она была наряжена в роскошное золотистое платье, волосы ее были накрыты украшенной драгоценностями сеткой. Весь ее костюм оказался точной копией наряда Лукреции. Девушка была в восторге — темная кожа карлицы и черные волосы еще сильнее подчеркивали красоту Лукреции.
— Она понесет твой шлейф, — сказала Адриана. — На вас будет забавно и восхитительно смотреть.
Лукреция согласилась и повернулась к столику, на котором стояла ваза с конфетами, взяла одну и сунула ее в рот карлицы.
Черные глаза вспыхнули признательностью, которую питали большинство слуг — и особенно рабов — к Мадонне Лукреции.
— Иди, — строго произнесла Адриана, — еще много дел. — Мадаленна, принеси самый красивый футляр для ароматизированных шариков.
Мадаленна направилась к двери, и тут у нее перехватило дыхание — в комнату вошел мужчина, а мужчинам не положено заходить в комнаты дамы, когда она одевается, но сеньор Чезаре не подчинялся никаким правилам и законам, кроме своих собственных.
— Мой господин, — начала было Адриана, но Чезаре заставил ее замолчать грозным взглядом.
— Чезаре, как ты находишь мое платье? — закричала Лукреция. — Скажи, тебе нравится, как я в нем выгляжу?
Чезаре не обратил на нее внимания и, глядя прямо на Адриану, произнес:
— Я поговорю со своей сестрой… наедине.
— Но, господин, у нас мало времени.
— Я желаю поговорить с ней один на один, — повторил он. — Вы поняли, что я сказал?
Даже Адриана дрогнула перед этим высокомерным молодым человеком, которому исполнилось всего восемнадцать лет. До нее дошли слухи о его жизни в университетах Перуджи и Пизе, и необычность рассказов заставляла ее содрогаться. С теми, кто мешал высокомерному сыну папы, частенько происходили несчастные случаи, а она была не настолько могущественна, чтобы рискнуть обидеть его.
— Раз вы хотите этого, так и будет, — согласилась она. — Но прошу, господин мой, помнить, что мы не должны слишком поздно прибыть в Ватикан.
Он кивнул, и Адриана знаком велела слугам следовать за ней. После чего Чезаре подошел к Лукреции.
— Чезаре, у нас мало времени. Мне надо быть готовой, — воскликнула девушка.
— Тебе надо быть готовой уделить мне немного времени. Ты забыла, что теперь у тебя есть жених, как же ты клялась, что никогда не будешь никого так любить, как меня?
— Я не забыла об этом. И не забуду. — Она представляла себя идущей по площади, ей слышались возгласы восхищения; она ощущала запах аромата и цветов.
— Ты думаешь не обо мне, — заметил Чезаре. — И кто вообще думает обо мне? Отец препятствует моим желаниям, а ты… ты легкомысленна, как любая распутница.
— Но ведь сегодня моя свадьба, Чезаре.
— Есть чему радоваться! Сфорца! Ты считаешь его мужчиной? И все-таки скорее я соглашусь видеть тебя его женой, чем кого-то другого, потому что — могу поклясться — он немногим отличается от евнуха.
— Чезаре, ты просто ревнуешь.
Чезаре засмеялся. Он приблизился к ней и схватил ее за шею — жестом, который она так хорошо помнила. Она закричала, боясь, что он порвет ее украшенную драгоценностями сеточку на голове.
— Он не станет твоим мужем. — Он засмеялся. — Я доказал отцу всю мудрость такого решения. Кто знает, если положение дел изменится, может, эти Сфорца не будут заслуживать нашей дружбы, и тогда святой отец вполне поймет, что он не так уж и хочет видеть свою дочь замужней дамой.
— Чезаре, почему тебя так огорчает эта свадьба? Ты ведь знаешь, я должна выйти замуж, но это никак не касается моей любви к тебе. Я никого не смогу полюбить так, как люблю тебя.
Он продолжал держать ее за шею, от его пальцев останется след — он всегда оставался, — и ей очень хотелось попросить его ослабить хватку, но она не осмеливалась. Она всегда радовалась, когда он находился рядом, но сегодня волнение, которое он обычно вызывал в ней, было следствием некоторого неосознанного страха, как она ни старалась его подавить.
— Верю, что так будет, — сказал он. — Неважно, что произойдет с тобой или со мной… Между нами навсегда останется эта связь. Лукреция и Чезаре… Мы — одно целое, сестренка, и никакой твой муж, никакая моя жена никогда не сумеют изменить это.
— Да, да, — проговорила она, едва дыша. — Это правда. Я знаю, что так и будет.
— Я не буду присутствовать на торжественном ужине после церемонии, — сообщил Чезаре.
— Но ты должен, брат. Я так мечтала потанцевать с тобой.
Чезаре посмотрел на свое облачение архиепископа.
— Священнику не подобает танцевать, сестра. Ты потанцуешь со своим братом Джованни, герцогом Гандии. Он будет блестящим партнером, не сомневаюсь.
— Чезаре, ты непременно должен прийти!
— На твое свадебное торжество? Конечно, нет. Неужели ты думаешь, что я смогу видеть, как ты веселишься в такой момент?
— Джованни придет и, может, Гоффредо…
— Когда-нибудь, сестренка, ты поймешь, что мои чувства к тебе сильнее, чем то, что Джованни вообще может испытывать к кому-либо.
На площади послышались крики, и Чезаре подошел к окну.
Лукреция встала рядом, она уже не чувствовала той радости от праздника, устроенного в ее честь, потому что в ней вызывали тревогу сжимавшиеся и разжимавшиеся кулаки брата и сердитое выражение его лица.
— Вот он, — сказал Чезаре, — красавец-герцог.
— Он должен сопровождать меня в Ватикан, — пояснила Лукреция. — Я должна быть уже готова. О, мы опоздаем. Чезаре, надо вернуть Адриану и Джулию. Джованни здесь, а я не готова.
Но Адриана, слыша, что Джованни приближается к комнате сестры, решила, что придется рискнуть возможностью вызвать гнев Чезаре, и вошла без приглашения. За ней следовали Джулия и служанки Лукреции.
— Герцог прибыл, — сказала Адриана. — Давай я проверю, на месте ли сеточка для волос. Да, а где же черная карлица? Вот же она. Бери шлейф своей госпожи и стой здесь…
Чезаре, нахмурясь, наблюдал за приготовлениями, и Лукреция понимала, что его мучает чувство ревности, и это омрачало ее счастливый день.
Вошел Джованни.
Он очень изменился с тех пор, как уехал в Испанию. Высокий и изящный, он вел распутный образ жизни, но на семнадцатилетнем красавце это мало отразилось. Он носил светлую бородку, несколько смягчавшую жесткость чувственного рта. Глазам его, светлым и почти прозрачным, так похожим на глаза Лукреции, недоставало спокойной мягкости, присущей глазам сестры; по сравнению с ними его прекрасные глаза, оттененные темными ресницами, казались холодными и суровыми. Но от отца он унаследовал обаяние Борджиа и прекрасно выглядел в великолепном турецком халате a la Franfaise, таком длинном, что он волочился по полу, халат был щедро расшит золотом, на рукавах красовались огромные жемчужины; наряд завершал тюрбан с большим рубином. Джованни являл собой великолепное зрелище. На нем сияли драгоценные камни, на шее висело длинное ожерелье, тоже состоявшее из рубинов и жемчуга.
- Предыдущая
- 18/71
- Следующая
