Мой враг – королева - Холт Виктория - Страница 7
- Предыдущая
- 7/89
- Следующая
Она протянула свою красивую белую руку; он поклонился, целуя ее, и не отпустил, поднимая на Елизавету глаза.
По улыбке, которой они обменялись, я могла бы поклясться, что они были любовниками.
– Дорогая леди, – проговорил он, – я так спешил к вам…
– Какие-то неприятности? – вопросила она. – Говорите же…
– Нет, – отвечал он, – просто желание поскорее видеть вас, которое было нестерпимо.
Мать положила руку мне на плечо и повернула меня по направлению к дверям. Я взглянула на королеву: я полагала, нужно дождаться ее позволения покинуть зал. Но мать покачала головой, давая мне знак уходить, – королева совершенно забыла про нас. Не взглянул в нашу сторону и Роберт Дадли.
Когда двери за нами затворились, мать проговорила:
– Поговаривают, что они поженились бы, если бы он не был уже женат.
На меня все это произвело большое впечатление. Я не могла забыть красивого, элегантного Роберта Дадли и его взгляд, которым он смотрел на королеву. Я была задета тем, что он даже не бросил незначительного взгляда в мою сторону, и я поклялась самой себе, что если в следующий раз он взглянет на меня, я заставлю его поглядеть повнимательней. Я так и видела его: в накрахмаленных кружевах, в подбитых ватой панталонах, в камзоле, с бриллиантом в ухе. Я помнила его стройные, красивые ноги в туго обтягивающих чулках; по причине прекрасной формы ног он мог обходиться бее подвязок.
Память об этой первой встрече я сохранила надолго, и мстила им обоим за то, что они не обратили тогда ни малейшего внимания на некую Леттис Ноллис, которую так приниженно представила королеве мать, – ту Леттис, что позднее займет свое место в любовном треугольнике, накрепко связавшем всех троих.
Это было начало. Я начала часто бывать при дворе. Королева сохраняла дружеские чувства по отношению к нашей семье, хотя имя Анны Болейн при этом почти не упоминалось. Это было характерно для Елизаветы: она знала, что в стране все еще немало ее врагов и совсем не все уверены в законности ее коронации. Конечно, никто бы не осмелился признаться в этом, однако королева была слишком мудра, чтобы не знать, что во многих умах гнездилась эта мысль. И, хотя имя Анны Болейн редко упоминалось, Елизавета уделяла большое внимание своему внешнему сходству с отцом, Генри VIII, и, где было возможно, подчеркивала это сходство. Это было нетрудно, так как отрицать сходство внешности и манер было невозможно. В то же время она не утеряла связей с родственниками матери, будто этим она компенсировала свое небрежение к памяти матери.
Я и моя сестра Сесилия вскоре стали камеристками королевы и, таким образом, сделались придворными леди. Анна и Кэтрин были пока слишком молоды, но в свое время они также станут фрейлинами.
Жизнь была увлекательна и полна событий. Это была та жизнь, о которой мы мечтали в скучные годы в Германии, и я была как раз в том возрасте, чтобы наслаждаться ею сполна.
Королевский двор был в центре жизни всей Англии, он влек, как магнитом, к себе богатых и честолюбивых. Все известные семейства Англии сконцентрировались вокруг королевы, и каждое соперничало с другим за влияние и величие. Елизавета любила балы, пышность и экстравагантность – ей не приходилось платить за всю эту роскошь; она наслаждалась весельем и блеском, хотя, как я заметила, была воздержана и в питье, и в еде. Она увлекалась музыкой, танцами, была в них неутомима; и, хотя танцевала она в основном с Робертом Дадли, охотно принимала приглашения всех молодых и красивых мужчин.
Она всегда очаровывала меня непостоянством, разнообразием проявлений своего характера. Вид королевы, легкомысленно и временами кокетливо танцующей в некоем блестящем наряде с Робертом Дадли, мог бы быть фатальным для другой царственной особы – это было столь откровенно амурно и несерьезно; однако внезапно она преображалась: становилась надменной, авторитетной, серьезной; она умела показывать столь опасным и опытным людям, как Уильям Сесил, что она держит власть в своих руках и лишь в ее воле поступить так или иначе.
Так как никто не мог предугадать, когда закончится ее легкомысленно-веселое настроение и когда возникнет иное, необходимо было быть постоянно начеку. Роберт Дадли был единственным, кому позволено было переходить границы; но не однажды мне пришлось видеть, как она наносила легкую пощечину ему: и в знак привязанности, и одновременно – того, что она – королева, а он – всего лишь подданный. Но вслед за этим Роберт целовал оскорбившую его руку, и это смягчало ее. В те дни он был очень уверен в себе.
Вскоре стало очевидным, что она благоволит ко мне. Я танцевала так же хорошо, как и она, хотя никто не осмелился бы признать это. При дворе никто не танцевал лучше королевы; платье ни одной женщины не могло соперничать с платьем королевы; красота ее была несравненна; она превосходила всех и вся. Но мне хорошо было известно, что обо мне говорили как об одной из красивейших женщин двора, – и королева знала это. Она называла меня кузиной. Я не была лишена ни ума, ни остроумия; я не стеснялась показать это королеве, и это не вызывало в ней недовольства. По-видимому, она искупала свое пренебрежение к памяти погибшей матери тем, что благодетельствовала своих родственников по линии Болейнов. Она видела в этом исполнение долга и часто призывала меня к себе. В то время мы были почти подругами, – мы, которых время разделит горечью зависти, ревности и ненависти, мы, которые тогда часто вместе смеялись и наслаждались обществом друг друга. Она всячески это показывала. Но она никогда не позволяла мне – или еще кому-либо из красивых фрейлин – быть рядом, когда оставалась наедине с Робертом в своих частных апартаментах. Я даже предполагала, что, чем более ее заверяли в ее блестящей красоте, тем более она сомневалась в этом. Да и была ли бы она красива без ее царственного положения, без величия власти? Была ли бы столь же привлекательна? Я много раз задавала этот вопрос самой себе, но было невозможно представить ее без всего этого, и настолько органичной частью ее все это казалось. Я часто гляделась в зеркало и придирчиво изучала свои длинные ресницы, свои четко обрисованные брови, сверкающие темные глаза и довольно узкое лицо, обрамленное пышными медово-светлыми волосами, и сравнивала свои черты с ее бледностью, с почти невидимыми бровями и ресницами, с ее четким прямым носом, ослепительно-белой кожей, что делало ее изысканно-утонченной. Я знала: любое непредвзятое мнение признало бы первенство красоты за мною. Но ее королевское величие мешало признать это, ибо она была солнцем, вокруг которого вращались все мы – планеты, и мы были зависимы от нее: без ее света нас было не разглядеть. До того, как она стала королевой, она была хрупка, слаба и некрепка здоровьем, у нее была полная опасностей юность, и многократно она пребывала на грани жизни и смерти. Теперь же, став королевой, она отбросила все свои болезненные недостатки, но и, расставшись с ними, она сохранила деликатную нежность кожи и хрупкость телосложения. Но, как бы там ни было, величие в осанке и внешности сохранялось в ней, и в этом с ней не могла конкурировать ни одна женщина.
Она разговаривала со мной более откровенно, чем с большинством своих придворных леди. Думаю, что здесь сыграла роль наша родственность. У нее была страсть к одежде, и мы часто с ней свободно болтали о платьях и нарядах. У нее было столько платьев, что, полагаю, даже придворная гардеробщица не знала их числа. Благодаря стройной фигуре она была хороша в любом фасоне, все ей было к лицу. Она выносила стоически и тугие корсеты, и неудобные кринолины на китовом усе, которые мы носили при дворе, поскольку они привлекали глаз к искусственно утонченной талии. Кружева и рюши на ней были отделаны серебром и позолотой и украшены драгоценными камнями. В те дни она часто носила парики и накладные букли – то, что мы называли «мертвым волосом».
Я пишу все это о днях, предшествовавших скандалу с Эми Робсарт. После этого происшествия королева уже никогда не бывала столь легкомысленна, как прежде, столь добра и беспечна. Несмотря на потребность в постоянной лести и уверениях в ее красоте и великолепии, она не пренебрегала возможностью проверить правдивость этого. То было одно из контрастных качеств, характеризующих ее сложную натуру. И она уже не доверяла мне так и не болтала со мной беспечно, как это бывало до трагедии.
- Предыдущая
- 7/89
- Следующая
