Королева-распутница - Холт Виктория - Страница 35
- Предыдущая
- 35/86
- Следующая
Было даже забавным послать вместе с армией двух новообращенных католиков — Наваррца и Конде. Ироничность ситуации развлекала Катрин; она ликовала при мысли о том, что эти «новообращенные» будут сражаться со своими бывшими единоверцами. Аленсон также сопровождал войска; для молодого человека пришло время боевого крещения; военные приключения временно удержат его от проказ.
Катрин надеялась на быструю сдачу Ла Рошели, но ее постигло разочарование. Недавняя резня укрепила решимость горожан; горстка героев смогла дать отпор превосходящим силам противника. Осаждающая армия была сильнее обеспокоена духом защитников Ла Рошели, нежели напугана ядрами, сыпавшимися на нее. Гугеноты, занимавшие оборонительные позиции, дрались так, словно были атакующей стороной.
Гиз и д'Омаль столкнулись с проблемой поддержания мира в собственном лагере. Ввиду сложности взятия Ла Рошели было безумием допускать присутствие в армии Наваррца и Конде, поскольку оба они не имели желания сражаться. Конде, заслуживший ранее репутацию сильного воина, казался апатичным и бесполезным для дела; Наваррец же сибаритствовал, проводя слишком много времени с женщинами, сопровождавшими армию.
Настоящую угрозу представлял собой Аленсон. Крайне жестокий, всегда требовавший своей доли поклонения, на которое имел право как брат короля, он держался исключительно надменно и не приносил никакой пользы.
Весь день из-за стен Ла Рошели доносилось пение — звучали церковные гимны. Казалось, что служба шла непрерывно. Суеверные католики поддавались страху, который постепенно усиливался. Ходили слухи о том, что в реке Ла Рошели поймано большое количество рыбы — гугеноты восприняли это как свидетельство того, что Господь намерен уберечь их.
Гиз убедил Анжу в том, что лучше атаковать город многочисленной армией, прежде чем осажденные завершат подготовку к защите Ла Рошели. Нельзя было допустить, чтобы мысль о том, что Господь на стороне гугенотов, полностью деморализовала католическую армию.
Анжу согласился; состоялся исторический штурм; небольшое количество гугенотов благодаря решимости победить и вере в поддержку Господа одержало верх над противником. Атака навсегда осталась в памяти ее участников. Гугеноты забросали ветками боярышника крепостной вал в знак своего пренебрежения к факту цветения этого растения на кладбище Невинных. Гугеноты утверждали, что те кусты расцвели по воле Дьявола.
Битва началась; городские стены выдерживали град ударов; даже женщины поднимались на башни, чтобы облить врага кипятком. Когда наступило временное затишье, горожане громко читали молитвы. «Да воспрянет Господь и рассеет своих врагов; пусть обратятся в бегство ненавидящие его…
Прогони их прочь, и да развеются они, как дым, растают, как воск на огне; пусть неверные сгинут при появлении Твоем…»
Эти слова вселяли страх в суеверных католиков, особенно потому, что городские стены не могли устоять под таким натиском без божьей помощи.
Штурм Ла Рошели обернулся поражением для католической армии; городские стены продолжали выдерживать атаки. Католики пересчитали своих убитых и раненых под радостное пение горожан.
Аленсон зашел в палатку брата; бесцеремонно усевшись на кровать Анжу, он начал дразнить потерпевшего поражение герцога.
— Славное дельце! — усмехнулся Аленсон. — Несколько мужчин и женщин, укрывшихся за стенами, одержали верх над огромной армией. Ты сам виноват, братец. Приготовления были слишком шумными. Я бы тайком послал в город бойцов и лазутчиков.
— Глупец! — воскликнул Анжу. — Что ты знаешь о сражениях? Ты бы приделал своим солдатам крылья, чтобы они перелетели через стены?
— Попрошу тебя не называть меня глупцом, брат. Помни, с кем ты говоришь.
— Прикуси, язык, не то я велю арестовать тебя, — холодным тоном заявил Анжу.
Но Аленсон проигнорировал угрозу. Он был, как сам Анжу, братом короля; им слишком долго пренебрегали.
— Брат, — снова поддразнил он Анжу, — ты действуешь более успешно при дворе, нежели на поле битвы. Ты выбираешь мужчин по красоте, а не по боевым качествам.
— Твоя безобразная внешность, брат, — не единственная причина, по которой я не собираюсь обсуждать это с тобой, — лениво ответил Анжу.
Аленсон болезненно воспринимал всякий намек на его малый рост и покрытое щербинами лицо. Он вспыхнул в ярости и начал кричать, назвал брата тщеславным франтом, похожим больше на женщину, нежели на мужчину.
— Если ты не уберешься отсюда за десять секунд, я арестую тебя.
Аленсон счел за благо быстро уйти. Он знал, что мать одобряет любые направленные против него действия Анжу; если он не остережется, то и правда окажется под замком.
Выходя из палатки брата, он столкнулся с Наваррцем, прогуливавшимся снаружи. Наваррец сочувственно улыбнулся Аленсону, который в этот момент был готов принять сострадание от кого угодно.
— Вы слышали? — с жаром выпалил Аленсон.
— Не услышать было невозможно. Какая дерзость! Он забывает о том, что вы, как и он, — принц Валуа.
— Приятно узнать, что некоторые люди помнят это, — пробормотал Аленсон.
Наваррец улыбнулся, глядя на невысокого человека, стоящего возле него. Многие находили Аленсона комичной фигурой, но Генрих Наваррский знал, что после резни сам он оказался в шатком положении. Такой мудрый человек, как он, в подобной ситуации не отвергает новой дружбы.
— Глупо забывать об этом, — добавил Генрих, — ведь однажды вы можете стать нашим королем.
Эта мысль порадовала Аленсона; услышать ее из уст Наваррца, который уже носил корону, пусть и потускневшую, было вдвойне приятно.
— От трона меня отделяет множество ступеней, — с улыбкой сказал он.
— Нет. Сын короля не выжил… думаю, то же самое произойдет и с другими его детьми. А когда умрет сам король…
— Существует еще мой дерзкий брат, который недавно, как вы слышали, оскорбил меня.
— Да. Но он вряд ли произведет на свет наследника. А за ним…
Генрих Наваррский с беарнской фамильярностью хлопнул Аленсона по спине, отчего последний едва не упал; но маленького герцога не обидело такое грубое обращение, поскольку его сопровождали лестные слова. Если простить Наваррцу его провинциальное хамство, то он покажется не таким уж плохим малым, решил Аленсон.
Они прошли в дружеском молчании несколько шагав.
— Ваше время придет, — сказал наконец Генрих. — Я уверен в этом, герцог.
Аленсон посмотрел на умное лицо своего родственника.
— Вы стали счастливее, приняв католическую веру? — спросил он.
И тут Генрих сделал удивительную вещь. Он закрыл на мгновение один глаз и тотчас открыл его. Наваррец казался человеком весьма многоопытным, искушенным в жизненных проблемах, и это пробуждало в Аленсоне желание походить на него. Аленсон усмехнулся. Он понял, что Наваррец дурачил таких людей, как король, Анжу и королева-мать. Аленсон позавидовал ловкости Генриха и подмигнул ему в ответ.
— Значит… на самом деле вы не католик? — спросил он.
— Сегодня я — католик, — сказал Наваррец. — Кто знает, кем я буду завтра?
Аленсон улыбнулся, как заговорщик.
— Меня самого порой привлекает гугенотская вера, — осмелился произнести он.
— Возможно, — сказал Наваррец, — вы, как и я, намерены стать католикогугенотом.
Аленсон засмеялся вместе с Наваррцем; они заговорили о женщинах — эта тема интересовала Аленсона не меньше, чем Генриха.
Очень скоро они стали лучшими друзьями. Наваррец проявлял почтительность, подобающую в общении с потенциальным будущим королем, и дружеское расположение к молодому человеку, весьма похожему на него самого.
После Ла Рошели наступили тягостные недели. Анжу и Гиз заметили крепнущую дружбу двух озорников и гадали, что она сулит; Конде и Наваррец, воодушевляемые Аленсоном, который стал теперь их союзником, грозили дезертировать. Армия разваливалась; Катрин и совет решили в Париже, что пора заключить мир. Король Польши умер, и поляки избрали Анжу своим новым монархом; поэтому появилась необходимость срочно отозвать его в Париж. Значит на некоторое время следует оставить Ла Рошель в покое. Гугенотам обещали дать свободу вероисповедания и право праздновать свадьбы и крещения в их домах при условии присутствия не более десяти челочек. Наступило очередное напряженное перемирие.
- Предыдущая
- 35/86
- Следующая
