Долгий путь к счастью - Холт Виктория - Страница 57
- Предыдущая
- 57/71
- Следующая
К себе я вернулась униженная, тоскующая и утешала себя тем, что отец все-таки вызвал меня, говорил со мной. Я вообще такого в жизни своей не помню. Значит, если я стану усердно учиться, если я постараюсь переломить себя, так чтобы отец мог гордиться мной как дочерью, тогда, наверное, он сможет и полюбить меня. Фантазии опять завладели мною, уютные сцены, которые рисовало воображение, утешали меня. Вот мы с отцом на Острове занимаемся хозяйством. «Моя дочь? Да она моя правая рука», «Сильва, моя девочка, она растет настоящей красавицей», «Замуж? Конечно, но надеюсь, не сейчас. Я не хочу расставаться с нею. И буду настаивать, чтобы в будущем они с мужем жили в замке».
Надо же было быть такой дурочкой! В глубине души я прекрасно понимала, что ничего подобного не случится никогда. Но те дни, когда я жила среди глупых фантазий о «славном будущем» и приступов глубочайшей тоски и страха, когда я ненавидела всех и вся, а главное, самое себя, уже позади. Сегодня я совершенно напрасно трачу время, описывая их, потому что воспоминания мои вряд ли могут достоверно отразить реальные события; другое дело, переживать их непосредственно".
Далее следовала пустая страница, наверное, на какое-то время Сильва отказалась от ведения записей, но позже вновь вернулась к ним. Да, та девочка, какой она была в детстве, вполне могла, «отбывая наказание» в запертой комнате, нацарапать на стене гардероба «Я пленница здесь». Узницей, лишенной всех радостей, она ощущала себя постоянно, будучи, видимо, очень замкнутой по натуре. И никто, ни один из окружавших ее людей, не пытался помочь ей избавиться от этого.
Записи продолжались:
"С тех пор, как отца хватил удар, Яго все полностью взял в свои руки. Конечно, он всегда здесь жил, и люди почему-то всегда почитали его больше, чем отца. Ему стоит только приказать что-нибудь, все подчиняются не раздумывая. Им приходится. Отец был совсем не таким. Он злился, бесился, орал, никогда никому не забывал обид. Яго другой. Мне кажется, никто даже не смел и не посмеет обидеть его, им пренебречь, никому неизвестно, каковы будут его реакции.
Вчера я срезала розы в саду, когда встретилась с Яго. Случайно обернувшись, я вдруг совсем рядом увидела его. Он будто приглядывается ко мне в последнее время, от этого я нервничаю.
Он сказал:
«Моя сестра Дженифрай приезжает в наш замок. С ней будет ее дочь, маленькая девочка. У тебя компания появится».
Я поинтересовалась, надолго ли они приезжают.
«Они будут постоянно жить здесь. Тебя это обрадует».
Яго всегда решает за других, всегда знает, кому что понравится, кто чему обрадуется или огорчится.
Тогда я спросила у него, что сказал об этом мой отец, потому что меня всегда интересовало, что он думает, что делает. Ведь я почти теперь не видела его, разве что у окна, на которое я всегда смотрю из сада. Но он всегда отворачивается. Еще иногда вижу, как Фенвик возит его в кресле-каталке. Я даже специально пытаюсь попасться ему на глаза, но даже заметив меня, он делает вид, что я — пустое место. Прямо слезы подступают, вот даже сейчас, когда вспоминаю об этом. Все хочется крикнуть ему: "Что я тебе сделала?
Скажи хотя бы".
Фенвик всегда подчеркнуто сдержан. И вежлив. Яго говорит, отец ничего не может без Фенвика, а Фенвик — без отца.
Теперь я с нетерпением жду приезда сестры Яго с дочкой".
Еще пара пустых страниц говорила о том, что она прерывала записи на какое-то время. И снова читаю:
"Гвеннол лет восемь. Она веселая и хорошенькая. Нашей Малышке, наверно, сейчас столько же. Дженифрай я не понравилась. Похоже, ей неприятно, что я — дочь хозяина. Какая-то материнская ревность заставляет ее постоянно выпячивать Гвеннол вперед. И причина этому — я. Это почти смешно. Чего ей волноваться. Гвеннол такая очаровашка, какой я никогда не была. И тем не менее я рада, что они здесь. Мы с Гвеннол вместе занимаемся с гувернанткой. Девочка очень разумная.
Зачем я вообще пишу все это, когда писать на самом деле не о чем? Дни похожи один на другой. Брошу эту глупую писанину".
В этой тетради больше не было никаких записей, хотя чистых страничек оставалось много. Я взяла другую.
"Летописец из меня явно никакой. Жизнь моя такая серая, хотя я совсем взрослая. Для всех девушек устраивают балы и приемы, возле них крутятся молодые люди. Мой отец, как мне сообщили, не собирается тратить деньги на мои светские развлечения. А вот Дженифрай заботится о дочери. Гвеннол уже вывели в «общество». Она подружилась даже с Майклом Хайдроком, который в округе считается самым видным женихом. Гвеннол просто упивается тем, что он особое внимание обратил на нее.
Прошлой ночью она зашла ко мне. Только что прибыла она с побережья. Глаза блестят, щеки пылают, при ее темных волосах — просто красотка. «В усадьбе устраивали прием прямо в саду, — сразу начала она, — такая прелесть, дом — удивительный, на лужайках павлины, кругом цветы, но дом! До чего хорош дом. А этот ветхий замок мне просто ненавистен. А тебе, Сильва?» — «Да, здесь все из прошлого. Когда я спускалась в подвалы, мне так и слышались крики несчастных узников». Гвеннол усмехнулась моим словам и сказала: «Ну, конечно! Да люди должны смеяться, радоваться, чем чаще, тем лучше. Должны в этих залах быть праздники, пирушки. И почему призраки должны быть обязательно столь жуткими? Почему бы им не быть милыми, славными… как, например, призрак усадьбы Хайдроков? Такой симпатичный старикан, который, как говорят, приносит счастье дому. Майкл сегодня рассказал мне эту историю. Невестам она особенно интересна — им обещано счастье». — «Ты влюблена в него», — сказала я. «Все в него влюбляются». — «Наверное, жизнь его это немного усложняет». — «Почему же? Разве это не прекрасно, когда все влюблены в тебя?» — «Поскольку ни один человек не был в меня влюблен, судить мне трудно». Гвеннол вздохнула со словами: «Бедная Сильва! Я обязательно возьму тебя в усадьбу Хайдрок. Знаешь, ты вполне можешь кого-нибудь встретить там».
Сейчас ночь, а я спать не могу. Что-то в этой комнате тяготит меня. Она почти полна жутких теней. Наверное, потому что ничего, кроме тоски, я здесь не испытывала. Кто-то сказал однажды: «Жизнь человека в его руках. Она такова, какой ты ее делаешь». Это правда. Я устроила себе жизнь неважнецкую.
Вот сижу и пишу. Нет смысла ложиться, когда все равно не уснуть. Открыла вот гардероб и увидела ту глупую детскую надпись. Надо бы вымарать ее. А я ведь помню день, когда нацарапала эти слова. Меня тогда заперли на два дня и две ночи — за какой-то «страшный» проступок. А вот что я сделала, не помню.
Слишком уж я углубилась в себя. Это все из-за Гвеннол. Гвеннол влюблена. Смотрю на нее и понимаю теперь, что же у меня не так в жизни. Никто никогда не любил меня — может, только мама, но она умерла, и я осталась совсем одна. Да, вот чего я хочу больше всего на свете — чтобы хоть кто-нибудь любил меня. А вот нет, не любит ни один человек на свете, поэтому я и совершаю ужасные вещи. Порой полностью теряю самообладание и кричу, кричу. Пусть уж ненавидит меня, если не любит никто. Так хотя бы замечают иногда.
Написала это — и вспомнила о Яго. Он теперь иначе ко мне относится. Стал таким добрым. Не то чтобы раньше он был злым — просто не обращал внимания. А два дня назад он катал меня в лодке вокруг Острова, много говорил. Говорил, как всегда, в своей манере: его слова — самое важное на всем свете.
Потом мы вернулись в замок. Я очень волнуюсь — почему он так вдруг проникся ко мне?..
А вчера Фенвика встретила в саду, он сидел в плетеном кресле возле пруда. Я подошла к нему, потому что уж очень непривычно было видеть его в одиночестве, без отца. «Где же отец?» — спросила я. «Он лежит сегодня, мисс Сильва». — «Он… ему хуже?» — «Он очень тяжело болен, мисс Сильва». — «У него ведь недавно был удар?» — «Его парализовало, и теперь…» — «Как жаль. Я хотела бы повидать его». Фен-вик покачал головой. «Ни в коем случае не ходите в его комнату, мисс. Это убьет его». — «Вы не знаете, отчего он так ненавидит меня?» — спросила я. Он пожал плечами. «Возможно, он хотел иметь сына, — предположила я. — Большинство мужчин мечтают о сыне». — «Возможно. Впрочем, дети — это не для него», — ответил мне Фенвик.
- Предыдущая
- 57/71
- Следующая
