Дочь обмана - Холт Виктория - Страница 63

• Предыдущая
• 63/87
• Следующая

— Куда ведет нас император? — спрашивал Роже Ламон. — Он возомнил себя тем, кем был его дядя. Что ж если он не станет осторожнее, он и кончит там же, на острове Святой Елены.

Роже Ламон, ярый антироялист был молод, догматичен и непримирим в своих взглядах.

— Если бы все думали так, как ты, вторая революция нам была бы обеспечена, — отвечал Жерар.

— Я бы освободил Францию от этого Бонапарта, — возражал Роже.

— И привел бы к власти нового Дантона, нового Робеспьера?

— Я бы отдал власть народу.

— Это уже было однажды, помнишь? И что из этого получилось?

— Император — душевнобольной человек, у него навязчивая идея величия Франции.

— Да бросьте, в конце концов все уладится, — говорил Ларе Петерсон. — Вы, французы, любите пошуметь. Пусть они занимаются своим делом, а мы — своим.

— Увы, — напомнил ему Жерар, — это касается нас всех, и их дело — это и наше дело. Мы живем в этой стране, и ее судьба — наша судьба. В стране тяжелое финансовое положение. Отсутствует свобода печати. И, я считаю, император должен проявить сдержанность в этом конфликте с Пруссией.

Так они могли спорить часами. Ларе Петерсон демонстрировал явное отсутствие интереса к теме. Он прерывал их, пытаясь перевести разговор на другую тему. Ларе ассказал о некой мадам де Вермон, заказавшей ему свой портрет.

— Она близка ко двору. Держу пари, что скоро мне будет позировать сама императрица.

Роже Ламон презрительно хмыкнул, и Ларе обратился ко мне:

— Мадам де Вермон увидела ваш портрет и спросила кто его автор. Потом немедленно договорилась со мной, чтобы я писал ее портрет. Так что, видите, моя дорогая Ноэль, это вам я обязан своим успехом.

Я сказала, что безмерно рада оказаться ему хоть чем-то полезной, и думала при этом, как это приятно — вот так сидеть с ними и слушать их разговоры. Я чувствовала свою общность с ними.

Мне нравилась такая жизнь. Смогла бы я навсегда остаться здесь, стать частью этой жизни? Временами мне казалось, что смогла бы, но потом вновь приходили воспоминания. Мне часто снился Родерик, и в этих снах он умолял меня не выходить замуж за кого-то еще, а когда я просыпалась, он как живой стоял у меня перед глазами.

Но он сам женился на Лайзе Феннел. Это означало прощание. Он смирился с судьбой. Должна ли я поступить также?

«Нет, это невозможно. Я не могу этого сделать», — говорила я себе. Потом я шла на рынок, покупала что-то вкусное, приносила в студию, готовила. И спрашивала себя: «Может быть, в этом теперь я должна видеть смысл своей жизни?»

Милый Жерар! Мне так хотелось сделать его счастливым. Я много думала о Марианне. Я не могла поверить, что она могла так безрассудно мчаться на лошади только потому, что была очень расстроена. Я считала ее слишком поверхностной для таких глубоких чувств.

Я жалела, что не могу избавить Жерара от этого ужасного чувства вины. Может быть мне удастся что-нибудь разузнать у Нуну?

Это стало навязчивой идеей, и когда наше пребывание в Париже закончилось, я почти с нетерпением возвращалас в Мезон Гриз, чтобы попытаться с помощью Нуну пролить свет на некоторые обстоятельства тех печальных событий.

Когда мы прощались с Жераром, он просил меня скорее вернуться, и я обещала.

— Я понимаю, это не то, на что ты надеялась, — сказал он, — но иногда в жизни приходится идти на компромиссы. И получается не так уж плохо. Ноэль, я обещаю, что не буду упрекать тебя за память о нем. Я готов получат только то, что ты можешь мне дать. Прошлое довлеет надо мной, так же, как и над тобой. Ни один из нас не может от него полностью освободиться. Но мы должны бьт добры друг к другу. И брать то, что жизнь нам предлагает.

— Может быть, ты и прав, Жерар, но пока еще я не убеждена до конца.

— Когда ты решишься, приезжай ко мне, приезжай немедленно, не откладывая.

Я обещала.

Вернувшись в Мезон Гриз, я, не теряя времени, навестила Нуну.

Она мне очень обрадовалась.

— Я скучала по нашим беседам, — сказала она. — Вижу, Париж околдовал вас так же, как когда-то Марианну. Да, это такой город, не так ли?

Я согласилась с ней.

Я не могла решить, как лучше подобраться к интересующему меня вопросу. Тогда, в Париже, казалось, что это будет нетрудно.

Как всегда, мы разговаривали о Марианне. Она показывала другие, найденные ею фотографии. Рассказывала о том, какая толпа поклонников ее окружала.

— Она могла бы выбрать себе в мужья лучшего во всей стране жениха.

— Может быть, она поняла это уже будучи замужем за мсье Жераром и жалела об этом браке.

— Нет, эта семья всегда была очень уважаемой. Марианна этим браком себя возвысила, тут ничего не скажешь.

— Ну, а кроме престижа, что ей принесло замужество? Была она счастлива?

— Счастья бы хватило. Да ведь она была жадной, моя девочка, ей все — мало. Еще ребенком, как только ей что-нибудь приглянется, бывало, протянет ручонки: «Хочу!» Я все над ней смеялась, мадемуазель «Хочу», называла ее. Я сейчас как раз собираюсь отнести ей на могилку цветов. Может, хотите со мной вместе пойти на кладбище?

Я размышляла, как бы мне лучше задать вопрос Нуну. «Если бы она поссорилась с мужем, и он бы велел ей уйти, как бы она это переживала?» Нет, тогда она может спросить, как мне могла прийти в голову такая мысль. Она не должна знать, что Жерар рассказал мне об этом.

Я смотрела, как она ухаживает за могилой. Потом она опустилась на колени и несколько минут молилась. А я, глядя на могильный камень с именем и датой смерти Марианны, представляла себе ее красивое, презрительно смеющееся надо мной лицо.

Да, я мертва. Я в могиле. Но я буду преследовать его до самой смерти.

«Нет, — подумала я, — не будешь. Я найду способ освободить его от тебя.»

Возможно, все это выглядело так, будто я решилась выйти за него замуж. Но я чувствовала, что не смогу этого сделать уже никогда. Родерик ушел из моей жизни, унося с собой все мои надежды на счастливое замужество.

Робер уехал в Париж. Перед отъездом он сказал, что ситуация становится все более угрожающей. Император начинает терять терпение, видя в Бисмарке врага всех своих честолюбивых планов относительно величия Франции.

— Хорошо еще, — сказал Робер, — что Пруссия всего лишь небольшое государство. Бисмарк не захочет связываться с Францией, хотя он полон таких же тщеславных и амбициозных планов в отношении Пруссии.

Робер рассчитывал пробыть в Париже недолго.

— Если у тебя возникнет желание приехать — буду только рад. Жерар тоже будет счастлив.

Я поеду, пообещала я себе. Но сначала мне хотелось еще поговорить с Нуну.

Однако прежде, чем я успела это сделать, нам сообщили ужасающую новость. Был жаркий июльский день. Мари-Кристин и я гуляли в саду, когда неожиданно из Парижа вернулся Робер. Он был сильно взволнован.

Мы видели, как он прошел в дом, и поспешили за ним. Анжель находилась в зале.

— Франция объявила войну Пруссии! — произнес Робер.

Мы все были потрясены. Я слушала споры об этом в студии, но никогда не принимала их всерьез. И вот случилось то, чего они так опасались.

— Во что это выльется? — спросила Анжель.

— Одно только утешает — надолго это не затянется, — сказал Робер. — Такая маленькая страна как Пруссия — против всей мощи Франции. Император никогда бы на это не пошел, если бы не был уверен в быстрой победе.

За обедом Робер сообщил, что он должен немедленно снова ехать в Париж. Ему нужно было принять некоторые меры предосторожности на случай, если война не закончится за несколько недель. Он предполагал, что пока останется в Париже.

— Вам лучше жить здесь, в имении, пока не прояснится обстановка, — продолжал он. — В Париже неспокойно. Император, как вы знаете, в последнее время теряет симпатии народа.

На следующий же день Робер вернулся в Париж. Анжель поехала вместе с ним. Она хотела убедиться, что Жерар не испытывает бытовых трудностей.

Я думала о том, что сейчас происходит в студии. Мы жадно ждали новостей.

• Предыдущая
• 63/87
• Следующая