Дочь обмана - Холт Виктория - Страница 58

• Предыдущая
• 58/87
• Следующая

— Он мой и навсегда останется со мной, — сказал он.

Когда выставка закончилась, мы вернулись в Мезон Гриз. Я отправила письмо Лайзе, описав ей мою поездку в Париж. Писем от нее не было уже довольно давно, так что я решила, что она снова вернулась к работе и очень занята.

В первый момент после моего возвращения Мари-Кристин держала себя со мной немного отчужденно, но вскоре я поняла — так она показывала, что дуется на меня за мое долгое отсутствие.

Однажды, во время нашей прогулки верхом, когда лошади ехали шагом бок о бок по узкой тропинке, она сказала:

— Тебе, наверное, больше интереснее в Париже, чем здесь.

— Да, мне нравилось жить в Париже, — сказала я. — Но и здесь мне нравится тоже.

— Ты ведь все равно не останешься здесь насовсем, да? Ты уедешь?

— Я знаю, вы все очень радушно принимаете меня, но ведь я только гость. Это не мой дом.

— А у меня такое чувство, что твой.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мне кажется, что ты часть моего дома, член семьи, более близкий, чем кто-либо другой.

— О! Мари-Кристин!

— У меня ни с кем раньше не было таких отношений. Ты — как моя сестра. Мне всегда хотелось, чтобы у меня была сестра.

Это меня глубоко растрогало.

— Ты сказала мне такие хорошие слова.

— Это правда. Бабушка хоть и добрая, но она старая, и она никогда по-настоящему не любила мою маму… И когда она смотрит на меня, то думает о ней. Моя мама то обращала на меня внимание, а то как будто бы забывала обо мне. Папа тоже не особенно замечал меня. Маме всегда хотелось жить в Париже. И папа тоже все время был там. Дедушка Робер добрый, но он старый. Я для него просто ребенок. Им приходится заботиться обо мне, но мне не кажется, что им этого очень хочется. Для них это долг. А я хочу, чтобы была семья, чтобы было с кем посмеяться и с кем поспорить. Чтобы можно бьшо все сказать, знать, что они все равно с тобой, как бы ты им не дерзила, они не оставят тебя, потому что они — твоя семья.

— Я не знала, что ты так это воспринимаешь, Мари-Крястин.

— Вот и ты — тоже. Уедешь. Я знаю, ты уедешь. Также, как ты уехала в Париж. Нам бьшо так весело, когда мы занимались английским или французским. Ты так смешно говоришь по-французски.

— И ты по-английски — тоже.

— Нет, твой французский гораздо смешнее, чем мой английский.

— Не может быть!

Она засмеялась.

— Вот видишь? Об этом как раз я и говорила. Мы можем нагрубить друг другу, но мы все равно друг друга любим. Вот чего я хочу. А ты уезжаешь в Париж. Наверное, скоро опять туда поедешь.

— Ну, хорошо, если я поеду, то не понимаю, почему бы тебе не поехать тоже. Места там в доме предостаточно.

— А как же мадемуазель Дюпон?

— И она тоже могла бы приехать. Ты бы там готовила уроки. И изучала историю города прямо на месте.

— Папа не захочет меня видеть.

— Конечно же, захочет.

Она покачала головой.

— Я напоминаю ему о маме, а он не хочет, чтобы ему напоминали.

Несколько минут мы ехали молча. Тропинка кончилась, и Мари-Кристин пустила лошадь легким галопом. Я устремилась за ней. Меня очень взволновал этот разговор, из которого стало ясно, насколько она ко мне привязалась.

— Я хочу тебе что-то показать, — крикнула она мне через плечо и резко рванула вперед.

Мы подъехали к кладбищенским воротам. Она спрыгнула с лошади и привязала ее к столбу с одной стороны ворот. Я тоже спешилась. С другой стороны ворот был еще один такой же столб, и я привязала свою лошадь к нему Она открыла ворота, и мы прошли на территории кладбища. Мари-Кристин шла впереди по дорожке. По обе стороны располагались могилы с искусно выполненными статуями и обилием цветов.

Она остановилась перед одной из могил, увенчанной изваянием девы Марии с младенцем. Я прочла выбитую на камне надпись:

«Марианна де Каррон 27 лет Ушла из жизни 3 января 1866 г.»

— Здесь похоронена моя мама, — сказала Мари-Кристин.

— За могилой хорошо ухаживают.

— Мы никогда сюда не приходим.

— Кто же присматривает за ней?

— В основном, Нуну. Возможно, и тетя Кандис. Но Нуну приходит сюда каждую неделю, по воскресеньям. Я ее часто видела. Она встает на колени и молит Господа, чтобы он позаботился о ее дитя. Она называет так маму — «мое дитя». Я была близко и все слышала. Но я всегда делаю так, чтобы она меня не увидела.

Я почувствовала к ней огромную нежность. Мне хотелось защитить ее, помочь обрести счастье.

Я взяла ее руку и сжала ее. Несколько секунд мы стояли молча.

Потом она сказала:

— Ладно, пойдем. Я просто хотела показать тебе, вот и все.

Вскоре после моего возвращения в Мезон Гриз приехал Жерар. Он рассказал нам, что все это время был очень занят. После выставки он получил несколько заказов.

— Это все из-за твоего портрета. Он привлекает к себе такое внимание. Так что я должен поблагодарить тебя.

— Но ведь это ты написал портрет, а я всего лишь позировала.

— Я бы не написал его без такой модели. Здесь у меня будет много дел. Я привез с собой несколько картин. Буду продолжать над ними работать — я ведь могу это делать здесь ничуть не хуже, чем в Париже. А смена обстановки пойдет мне на пользу.

Он много времени проводил в Северной башне. Анжель не могла нарадоваться тому, что он дома. Я знала, что она тревожится о нем. Она по секрету сказала мне, что его беспорядочный образ жизни вызывает у нее большое беспокойство. Она уверена, что он питается нерегулярно и даже временами голодает.

— Кроме того, — добавила она, — он так и не оправился до конца от этого ужасного удара — смерти Марианны. Я убеждена, это одна из причин, почему он предпочитает жить в Париже. Здесь слишком все напоминает ему о ней.

— Да, Мари-Кристин показывала мне место, где это случилось.

— Совсем рядом с ее прежним домом. Это было ужасно. Старуха-нянька вышла из дома и наткнулась на нее, лежащую там на земле. Это было для нее страшным потрясением. Она обожала Марианну.

— Да, мне ее очень жаль, все это действительно было ужасно.

— Ну, ладно, мой сын какое-то время пробудет дома, и это уже для меня радость.

Это было радостью и для меня.

Теперь я могла разговаривать с ним о его работе, о друзьях. Многих из них я знала. Иногда после ленча мы втроем — он, Мари-Кристин и я — уезжали на конные прогулки. Я заметила, что он всегда избегал дороги на Карефур.

Робер тоже был доволен тем, что Жерар здесь. Бывало, За обеденным столом они оживленно спорили о политике и из их дискуссий я узнала много такого, о чем раньше не имела представления.

Я обнаружила, что Робер восхищается императоров Наполеоном III, племянником того знаменитого Наполеона, который женился на блистательной Евгении. Жерар относился к нему менее восторженно.

— Он понимает, что нужно народу, — утверждал Робер.

— Он слишком увлечен идеей величия Франции, — возражал ему Жерар. — Он жаждет власти. Он — повторение своего дяди.

— Его дядя сделал Францию великой державой, — настаивал Робер.

— И кончил на Эльбе и острове Святой Елены.

— Это была случайная неудача.

— У него всегда неудачи, — сказал Жерар.

— Но ты должен признать, император сделал много хорошего. Он способствовал развитию общественных работ, он снизил цены на хлеб.

— О, да. Он заботился о благе Франции, я не спорю, — обернувшись ко мне, Жерар спросил: — Мы, наверное, наскучили тебе своими разговорами о политике?

— Ничего подобного, — заверила я его. — Я вижу, насколько невежественна в этом, и рада хоть чему-нибудь поучиться.

— Просто некоторые из нас несколько обеспокоены, — продолжал Жерар. — Мне не нравится то, что сейчас у нас происходит с Пруссией. Я думаю, Император недооценивает ее возможности.

— Ерунда, — заявил Робер. — Крошечное германское государство! Смешно даже предположить, что оно сможет устоять перед Францией.

— Император прекрасно знает, какие унижения нам пришлось претерпеть после Венского конгресса. — Жерар обернулся ко мне. — Это было сразу же после разгрома Наполеона I. Мы находились тогда в самом плачевном положении.

• Предыдущая
• 58/87
• Следующая