Где небом кончилась земля : Биография. Стихи. Воспоминания - Гумилев Николай Степанович - Страница 19

Гумилев, несомненно, делал большие успехи. Стихи его, звучные и чеканные, прекрасно звучали, когда их читали вслух.

По совету В.Я. Брюсова, Гумилев наконец решает познакомиться с французским поэтом Рене Гилем. И знакомство оказалось приятным, о чем сообщается в письме к В.Я. Брюсову: «Сегодня был у Гиля, и он мне понравился без всяких оговорок. Это энергичный, насмешливый, очень тактичный и действительно очень умный человек… Со мной он был крайне приветлив и с каким-то особенным оттенком дружеской фамильярности, что сразу сделало нашу беседу непринужденной. Вообще, я был совершенно не прав, когда боялся к нему идти, и теперь знаю, что французские знаменитости много общительнее русских (Вы знаете, о ком я говорю)».

Обида на Д. Мережковского и З. Гиппиус, которые оскорбительно вели себя, когда Гумилев нанес им визит, не забылась. Роль А. Белого в этой истории не совсем ясна. Впоследствии в мемуарах он утверждал, что присутствовал при этой встрече, но решительно был не при чем. З. Гиппиус утверждала обратное, дескать, именно А. Белый издевался над молодым поэтом, решившим познакомиться со своими старшими собратьями.

Зато русские в Париже оказались куда общительнее и добросердечнее, нежели на родине. Кроме М. Фармаковского и В. Курбатова, историка искусств, был Гумилев дружен с поэтом Н. Деникером. Когда же приехал из России Андрей Горенко и поселился у Гумилева, он и вовсе не чувствовал одиночества.

И тем не менее он скучал вдалеке от родных и близких. По рассказам А. Ахматовой, которая знала это со слов Гумилева, он даже ездил через весь город, чтобы только прочитать слова «Севастопольский бульвар», написанные по-французски на указателе.

Постоянное общение с Андреем Горенко, разговоры, воспоминания, сделали, в конце концов, свое дело. Окрыленный какой-то странной надеждой – вдруг Анна после стольких отказов ответит на его предложение согласием – Гумилев берет деньги в долг у ростовщика (своих, разумеется, не имелось) и едет в Россию. А потом, охваченный еще большим отчаянием, возвращается. Анна опять ему отказала. О поездке его родители так тогда и не узнали, Гумилев не заехал ни в Царское Село, ни в Петербург.

Многие стихи, вошедшие в сборник «Романтические цветы», несмотря на всю их цветистую историческую бутафорию, можно прочитать и как трагические признания, только облаченные в красочные одежды. Это не сцены из древней истории, слишком стихи эти автобиографичны.

Нетрудно догадаться, что за царица, похожая на капризного ребенка, вспомнилась поэту, и на берегу какого моря происходили события.

Все чаще посещает Гумилева мысль о смерти, все чаще делается она героиней его стихов.

Андрей Горенко. Фотография, 1900-е гг.

А.Н. Толстой вспоминает рассказ Гумилева, слышанный, по его словам, за столиком в одном из парижских кафе: «…они шли мимо меня, все в белом, с покрытыми головами. Они медленно двигались по лазоревому полю. Я глядел на них – мне было покойно, я думал: «Так вот она, смерть». Потом я стал думать: «А может быть, это лишь последняя секунда моей жизни? Белые пройдут, лазоревое поле померкнет»… Я стал ждать этого угасания, но оно не наступало, – белые все так же плыли мимо глаз. Мне стало тревожно. Я сделал усилие, чтобы пошевелиться, и услышал стон. Белые поднимались и плыли теперь страшно высоко. Я начал понимать, что лежу навзничь и гляжу на облака. Сознание медленно возвращалось ко мне, была слабость и тошнота. С трудом наконец я приподнялся и оглянулся. Я увидел, что сижу в траве на верху крепостного рва в Булонском лесу. Рядом валялся воротник и галстук. Все вокруг – деревья, мансардные крыши, асфальтовые дороги, небо, облака – казались мне жесткими, пыльными, тошнотворными. Опираясь о землю, чтобы подняться совсем, я ощупал маленький, с широким горлышком пузырек, – он был раскрыт и пуст. В нем, вот уже год, я носил большой кусок цианистого калия, величиной с половину сахарного куска. Я начал вспоминать, как пришел сюда, как снял воротник и высыпал из пузырька на ладонь яд. Я знал, что, как только брошу его с ладони в рот, – мгновенно настанет неизвестное. Я бросил его в рот и прижал ладонь изо всей силы ко рту. Я помню шершавый вкус яда.

Вы спрашиваете, – зачем я хотел умереть? Я жил один, в гостинице, – привязалась мысль о смерти. Страх смерти мне был неприятен… Кроме того, здесь была одна девушка…»