Спящий в песках - Холланд Том - Страница 77

• Предыдущая
• 77/94
• Следующая

Призвав придворного золотых дел мастера, фараон заказал ему два одинаковых золотых перстня с рельефными изображениями золотого диска и коленопреклоненных человеческих фигур и тем же вечером, явившись к Нефертити, надел одно из них на ее палец, а другое – на свой.

– Носи это кольцо, – молвил царь, – и пусть оно всегда будет верным залогом моей любви.

На следующий день Нефертити была торжественно провозглашена супругой фараона и великой царицей, и на скалах, окружавших новый город, рядом с изображением самого Эхнатона вскоре появилось и ее изображение. Отныне всякий, кто приближался к городу, мог подивиться красоте новой супруги повелителя и прочесть перечень дарованных ей титулов: Наследующая Великий Восторг, Владычица Прелести, Достойная Любви Повелительница Верхнего и Нижнего Египта, Истинно Возлюбленная Великая жена Фараона, Властительница Обеих Земель, Прекраснейшая из Прекрасных пред ликом Атона, Нефертити, да живет она вечно!

Но тут Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.

– О повелитель правоверных, – молвил он, если ты явишься сюда вечером, я поведаю тебе о плодах любви фараона Эхнатона и его прекрасной возлюбленной, царицы Нефертити.

Халиф поступил, как было предложено: удалился во дворец, а на закате вернулся в мечеть и поднялся на минарет.

И Гарун аль-Вакиль сказал...

Как и было обещано, царица одарила Эхнатона всеми радостями жизни. Благодать снизошла не только на самого царя: все подвластные ему земли процветали в мире, изобилии и спокойствии. Нивы давали обильные всходы, по Нилу сновали груженные прекрасными товарами корабли, на столах царских подданных, даже самых простых людей, красовались сытные и вкусные яства: миндаль, орехи, свежая выпечка, курятина, жирная баранина, фрукты и сласти.

Но более всего восхищал и радовал новый город, выросший в долине, ибо казалось, будто там природа и человек поселились бок о бок во взаимном благоволении, а красоты рукотворные и нерукотворные дополняли друг друга На каждой из улиц можно было встретить благоухающие яркие цветы и тенистые деревья, в кронах которых пели дивные птицы, а также пруды, где резвились серебристые рыбы. Но в сравнении с чудесами природы не бледнели и деяния рук человеческих: красивые и удобные дома, уютные дворики, впечатляющие изваяния. Стены дворцов и особняков покрывали шпалеры из богатых шелков, прохладный мрамор чередовался с блистающим золотом, узорчатые плиты полов покрывали яркие ковры, на площадях взметались к небу серебристые струи фонтанов. Никогда раньше не было в Египте города, столь великолепного, и изумленные люди прозвали его «Обителью Солнца».

И не было среди жителей сего города никого счастливее самого фараона Эхнатона, ибо все самые сокровенные его желания наконец исполнились.

Царица подарила ему дочерей, единокровных сестер царевича Сменхкара, – сначала двух девочек-близнецов, потом третью дочурку, а там и четвертую. Вместе с материнским молоком их вскармливала щедрая любовь отца, ибо не было для фараона большего удовольствия, чем проводить время в кругу семьи, со своей прекрасной супругой и дочерьми.

В такие моменты он, бывало, устремлял взор к солнцу и, обратив к нему исполненные благодарности слова, поворачивался к царице и шептал ей на ухо:

– Воистину, я удостоен счастия и благословения небес превыше всех живущих и живших прежде.

Она, как правило, не отвечала, а лишь нежно улыбалась и гладила супруга по щеке. Но однажды, когда фараон указал ей на детей и шепнул, что они для него дороже всего на свете, Нефертити, хотя и улыбнулась, но не поцеловала его и опустила глаза, скрыв появившийся в их глубине странный блеск.

На следующий день мать Эхнатона позвала его к себе и сообщила, что заболели три совершенно ручных льва, которые неизвестно откуда появились в саду в день прибытия царицы Нефертити. Вдовствующая царица Тии пришла в восторг от великолепных животных и попечение о них взяла на себя. Эхнатон, памятуя о своем детстве, тоже сильно привязался к ним, и известие о болезни любимцев сильно огорчило его. Он призвал лекарей и повелел им ухаживать за львами, но все их усилия были тщетны. На следующий день львы выглядели еще хуже: их охватила слабость, подобная той, какая бывает при сильной потере крови. На третий день они уже едва поднимали головы, а явившаяся к сыну Тии сказала, что ей необходимо потолковать с ним с глазу на глаз. Когда они остались наедине, вдовствующая царица сообщила, что темной ночью она увидела из окна своей спальни странную женскую фигуру, легкую и грациозную, словно дуновение ветерка, и скользившую во мраке бесшумно, как тень. Каково же было изумление царицы, когда удивительная незнакомка легла рядом со львами, и, лаская их гривы, прокусила им вены, и пила их кровь.

– Но главное, сын мой, – заключила Тии, – что, когда завершила она свое ужасное пиршество и подняла голову, я увидела ее лицо и узнала ее. То была твоя супруга!

Фараон сначала воззрился на нее в недоумении, а потом, поняв, что он не ошибся, и она говорит серьезно, впал в неистовый гнев.

– Зачем ты явилась ко мне с этой нелепой ложью? – вскричал он.

– Увы, сын мой, это чистая правда.

– Да как ты можешь утверждать нечто подобное? Тебе ведь известно, что львы появились в саду именно в день прибытия царицы. Да и не глупо ли объявлять виновницей недуга ту, с появлением которой на всю страну пролилась милость небес. Взгляни на себя, матушка! – воскликнул фараон и поднес зеркало к ее лицу. – Ты давно уже не купаешься в крови и не принимаешь чародейское зелье, однако годы, похоже, не имеют над тобой власти. Чем можно объяснить такое, если не чудесным могуществом царицы?

Тии, взглянув на свое отражение, не нашлась что ответить.

– И все же, – растерянно пробормотала она, – я не могу не верить своим глазам.

Фараон, однако, не пожелал ее больше слушать, а когда на следующий день она сообщила ему, что львы скончались, не выказал особой печали.

– Когда умерли те львы, что были товарищами твоих детских игр, ты был огорчен сильнее, – укорила его мать.

– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в силах пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя царица, которую я люблю больше всего на свете.

С этими словами он повернулся и, оставив мать, удалился к супруге, дабы заключить ее в объятия. Она ответила ему нежным поцелуем, и он растворился в блаженстве.

Миновал год, и Эйэ, явившись к фараону, сообщил, что занедужила его жена, мать Киа. Царь Эхнатон приказал послать к ней своего лучшего врача, но все его усилия пропадали втуне, а больная с каждым днем чахла и таяла на глазах, как это бывает при сильной потере крови. Потом Эйэ попросил фараона встретиться с ним с глазу на глаз и рассказал, что видел, как в спальню его жены проскользнула некая тень. Незнакомка припала к груди больной женщины и пила ее кровь, а когда, утолив жажду, подняла голову, он узнал лицо царицы Нефертити.

Эхнатон пришел в бешенство и заявил дяде, что тому, должно быть, вся эта чепуха померещилась спьяну, но Эйэ, сам едва сдерживая гнев, указал, что оставленные ночной гостьей раны можно и сейчас увидеть на груди его супруги.

Царь, однако, отказался его слушать, а когда на следующий день Эйэ сообщил, что супруга его скончалась, ограничился формальным соболезнованием: весть эта явно не ввергла его в печаль.

Эйэ, чье честное лицо помрачнело от обиды, указал фараону на то, что в молодости тот испытывал к близким большее сострадание.

– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в состоянии пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя супруга, которую я люблю больше всего на свете.

С этими словами он повернулся и, оставив своего дядю в горе и гневе, направился в покои Нефертити. Придя туда, он заключил царицу в объятия, и та ответила ему поцелуем, заставившим Эхнатона раствориться в блаженстве.

• Предыдущая
• 77/94
• Следующая