Спящий в песках - Холланд Том - Страница 43

• Предыдущая
• 43/94
• Следующая

На рассвете Гарун явился во дворец и сразу поспешил туда, где оставил Гайде. Девочка – живое воплощение прелести и невинности – спала. Склонившись над дочерью, аль-Вакиль убедился, что кольцо по-прежнему висит на ее шее, и, поцеловав малышку, отошел. Больше всего ему хотелось подержать ее на руках, ибо он боялся, что другого такого случая уже не выпадет. Однако будить девочку он не стал, а вместо того поспешил к покоям принцессы Ситт аль-Мульк, уповая на то, что ей тоже удалось спокойно провести ночь. Но уже в коридоре Гарун услышал бессвязные крики и сразу понял, что ночью произошло нечто ужасное.

Так оно и оказалось. Возле постели принцессы валялись мертвые тела часовых: лица их были искажены ужасом, а глотки разодраны так, что головы были почти отсечены от тел. Сама принцесса осталась в живых, но, похоже, совершенно обезумела: она дико кричала и никак не хотела открыть глаза. Бледность ее усилилась, а на груди появился третий кровоточащий шрам. Нападавший, разумеется, исчез.

Весь день Гарун боролся за жизнь принцессы, и ближе к вечеру у него затеплилась надежда на то, что ее приближение к черным вратам смерти отстрочено, хотя привести несчастную в чувство так и не удалось.

– Больше ничего сделать нельзя, – заявил он халифу, нервно мерявшему шагами комнату. – Что же до произошедшего во марке ночи... – Гарун пожал плечами и покачал головой. – Один лишь Аллах всеведущ и всесилен.

– Тогда молись и надейся, что он услышит твои молитвы! – вскричал халиф. – Ибо лишь в этом случае твоя дочь останется жива.

Резко повернувшись, он вышел, оставив Гаруна наедине с принцессой. Весь день врач был слишком занят и не замечал течения времени и лишь теперь, выглянув в окно, увидел, что солнце клонится к западному горизонту, а восток уже затягивают ночные тени.

На сей раз он не стал вызывать в покои принцессы караул, а остался охранять ее сам. Время от времени Гарун поднимался, выходил на балкон и, озирая простиравшийся перед ним лабиринт улиц Каира, воображал, будто может заглянуть под каждую крышу и вызнать тайны любой человеческой души, хотя, конечно же, прекрасно сознавал, что такое невозможно.

Час проходил за часом, но все оставалось спокойным. Наконец забрезжил рассвет, муэдзины повели свою перекличку с верхушек минаретов, призывая правоверных к молитве, и Гарун уже решил было, что опасность миновала. Обернувшись лицом к священной Мекке, он преклонил колени, дабы восславить Аллаха, и тут услышал позади тихие шаги.

Аль-Вакиль резко обернулся.

Над постелью принцессы склонилась неясная фигура, окутанная мерцающим золотистым сиянием.

– Лейла?

Ответа не было.

– Гарун поднялся на ноги.

– Лейла?

Он шагнул вперед, и в то же мгновение фигура приобрела четкие очертания. В ореоле золотого свечения ему открылось лицо жены: ее бездонные глаза, темные, как ночь, волосы и приоткрытые в улыбке рубиновые губы.

– О дражайший, – прошептала она, – любишь ли ты меня больше всех на свете?

Гарун взирал на нее в молчании. Она распрямилась со смертоносной грацией ядовитой змеи, и он осознал то, чего не замечал – или не хотел замечать – с их первой встречи. Пред ним стояло живое воплощение идола Лилат.

Аль-Вакиль попытался отступить назад, но не мог сдвинуться с места.

– Во имя Аллаха, – прошептал он, – скажи, кто ты на самом деле. Какие силы ада тебя породили?

– Муж мой, – нежно улыбнулась она, – разве ты не любишь меня больше всего на свете?

– Больше всех и всего, – ответил Гарун. – За одним исключением.

– Что же это за исключение? – прошептала она.

– Наша дочь, Лейла. Наше с тобой дитя.

Она замерла, и улыбка сошла с ее губ.

– Так было и раньше, давным-давно, – прошептала женщина. – Лишь одного мужчину я любила так, как тебя, о Гарун, и он тоже предал меня.

Взор ее неожиданно затуманился, и в прекрасных глазах ее аль-Вакиль с изумлением прочел бесконечное одиночество, холодное, как ледяные глубины космоса.

Потом она улыбнулась снова, но теперь в ее улыбке были лишь жалость и презрение.

– Ты сделал свой выбор, муж мой, но за свои решения и поступки надо платить. Прощай навсегда.

Он ощутил ее губы на своих и почувствовал, как теряется в благоухании мрака.

Явившись поутру в покои сестры, халиф обнаружил ее спокойно спящей, с умиротворенным выражением на лице. Гарун стоял на коленях над ее ложем, и аль-Хаким, не видевший лица целителя, решил, что все хорошо: лекарство найдено и принцесса поправляется. Но стоило Гаруну повернуться, халиф буквально оцепенел, ибо никогда не видел на человеческом лице выражение столь глубокого отчаяния.

Бросившись к постели сестры, аль-Хаким упал на колени и схватил ее за руку, но врачеватель устало покачал головой.

– Не пытайся пробудить ее, о халиф, ибо она, хотя и жива, погружена в сон, прервать который невозможно.

Халиф нахмурился.

– Что ты этим хочешь сказать? Как такое может быть?

– Принцесса стала жертвою чар весьма могучего джинна.

– Можешь ты снять их?

– Как я уже говорил тебе прежде, о повелитель правоверных, я не сведущ в магии.

Халиф холодно улыбнулся.

– Однако, помнится, ты как-то говорил, что знаешь, откуда можно почерпнуть такие познания.

Гарун с досадой покачал головой.

– Для этого нет времени, о владыка. – Он поднялся. – Я должен немедленно уйти.

– Ты уйдешь не раньше, чем объяснишь мне причину.

– Есть некто, кого мне необходимо найти. Халиф снова холодно улыбнулся.

– Не только некто, Гарун, но и нечто.

Аль-Вакиль похолодел.

– Я не понимаю.

– Ну как же. – Улыбка аль-Хакима сделалась шире. – Разве ты забыл? Тайное имя Аллаха.

Гарун прищурился, но промолчал.

– Стань оно известно, – прошипел халиф с неожиданным воодушевлением, – разве не овладел бы я всем могуществом древних джиннов?

– Ты знаешь, о повелитель, – промолвил Гарун после долгого молчания, – что само стремление познать эту тайну опасно и кощунственно.

– Однако я приказываю тебе выведать ее.

– А если я откажусь?

– Нет, о Гарун аль-Вакиль, не откажешься, – усмехнулся халиф и судорожно припал губами к неподвижной руке принцессы. – Не откажешься, ибо любишь свою дочь так же, как я свою сестру. Кроме того, кол над воротами дворца по-прежнему пуст.

На сей раз Гарун молчал еще дольше, а потом он глубоко вздохнул и вышел на балкон.

– Ты должен поклясться всем, что для тебя свято, – вновь обратился он к своему повелителю, – что станешь беречь и защищать мою дочь все время, пока меня здесь не будет.

– Клянусь! – ответил халиф. – Но и ты должен поклясться жизнью своей дочери, что предпримешь все возможное, дабы освободить мою сестру от злых чар, и не позволишь ей умереть.

Гарун снова помолчал.

– Ты сам не знаешь, о чем просишь, – промолвил он.

– И тем не менее я прошу.

– Ты действительно готов к встрече со всеми страшными тайнами, которые я, возможно, открою? С ужасами, что были погребены тысячи лет назад?

– Ради обретения могущества древних джиннов я не побоюсь ничего.

Халиф подошел к Гаруну, схватил его за руку и указал на север, где за городской стеной подернутые дымкой тумана маячили два высоких минарета.

– Смотри, – прошептал он, – мечеть, которую я дал обет возвести, практически завершена. Но все же не совсем, ибо остался не покрытый узорами участок стены – тот самый, что приберегается мною для Тайного Имени Аллаха. Он ждет. Так что ступай – и поскорее возвращайся, обогащенный новым знанием. Ибо тогда, о друг мой... – Халиф помолчал, загадочно улыбаясь. – Тогда я буду обладать мудростью, позволяющей проникнуть в суть божественного замысла. Да что там! – Он неожиданно рассмеялся. – Я сам стану богом!

Тень набежала на лицо Гаруна, тень боли и недобрых предчувствий, однако он низко поклонился, давая понять, что принимает эти условия, молча повернулся и покинул комнату. Халиф некоторое время прислушивался к звуку его удаляющихся шагов, а когда они стихли, вновь обратил свой взор к панораме города и минаретам только что построенной мечети.

• Предыдущая
• 43/94
• Следующая