Миры неукротимые - Холдеман Джо - Страница 41

• Предыдущая
• 41/67
• Следующая

(Теребит бороду.)

Ты помнишь меня молодым, а в моем представлении ты по-прежнему моя двадцатичетырехлетняя подружка, хотя дважды по столько лет минуло с тех пор. Насколько я понимаю, не дважды – с поправкой на относительное время.

У меня никогда не было своих детей, но нескольких сумел вырастить. Надеюсь, что и ты тоже. Все еще люблю тебя.

Десять лет после возобновления связи с Землей стали очень насыщенными для О’Хара и всего населения «Нового дома», но я вынужденно даю о них представление в сжатой форме. Когда я соотношу эту историю с другими машинными хрониками, то эти десять лет заслуживают столько же внимания, сколько и любые другие десять из жизни О’Хара. Кроме того, нужно принимать во внимание ограничения, налагаемые соображениями единства и целостности повествования.

В самом деле, люди могут рассказать несколько пересекающихся историй, покрывающих это десятилетие, и каждая будет содержать ценные хроникальные данные. Но впихнуть их в один рассказ топографически невозможно. Поэтому я изложу их в сокращенной форме, так чтобы каждая иллюстрировала записи из дневника О’Хара или аналогичные документы.

Джон Ожелби с удивлением обнаружил, что наслаждается ролью отца, или дяди, или даже дедушки. Он был на девятнадцать лет старше О’Хара, и, когда Сандра выпорхнула из яслей и вошла в их жизнь, ему уже исполнилось шестьдесят три.

Как и Дэниел, он считал, что Сандра – целиком творение О’Хара, а все остальные просто сочувствующие очевидцы, однако юная особа имела свою точку зрения на ситуацию.

Джон всегда вызывал любопытство у детей – они тянутся к необычному, а он казался героем волшебной сказки. Он рос, привыкая к любопытным взглядам и вопросам. Из Ирландии он эмигрировал в Ново-Йорк в поисках низкой гравитации для своей искалеченной спины. Врожденные дефекты были редкостью в Ново-Йорке, а вот увечья – наоборот, потому что космос безжалостен, и секундная небрежность оборачивается потерей ноги, руки, а то и головы. Так что дети часто спрашивали: что он сделал, чтобы быть таким?

В детстве он сам задавал себе тот же вопрос. Объяснения родителей, что Бог создал его горбатым, чтобы испытать его веру, не способствовали его расположению к Богу. Джон определился в своем отношении к религии задолго до того, как побывал в Тринити, Кембридже, в Кейпе и космосе.

Сандра не спрашивала, откуда у него горб; об этом позаботилась ее мать. По мере того как они знакомились, у нее находились другие вопросы: а можно ли это исправить? (Можно было, когда он был ребенком, но это стоило больших денег.) Почему его родители допустили, чтобы ребенок родился таким? (Аборты были запрещены там и тогда, где и когда он родился.) Были ли у него братья и сестры с искривленными спинами? (Нет, его отец использовал проверенный временем способ: ушел к другой женщине.) Не бывало ли такого, чтобы ему хотелось вообще не родиться? (Это с каждым иногда случается, если доведется прожить достаточно долго.)

Джон понятия не имел, как нужно вести себя с детьми. Собственное детство не давало ему оснований любить этих маленьких ублюдков. Всю свою жизнь он сторонился юных созданий, что требовало минимума усилий в Ново-Йорке и совсем никаких – на корабле, по крайней мере, пока они не угодили на фабрику младенцев. Когда Сандра подросла, он приготовил себя к периодическим вторжениям чужеродного существа в его упорядоченную жизнь. И – оказался не готов к налетевшему вихрю любви.

Это была взаимная симпатия – колдовство узнавания и открытий. Взрослые мужчины в жизни Сандры, ясельные папы, все были скроены на один лад: самоуверенные, бесконечно терпеливые, приветливые, но железно-настойчивые. Дядя Джон . был из другого теста. Он никогда не указывал, что нужно делать. Он мог ответить на вопрос другим вопросом или парадоксом. Он бывал саркастичным, насмешливым, грубовато-шутливым – но при этом серьезным.

Обычно, когда Сандра говорила со взрослыми, у них был немного отсутствующий вид, казалось, они думают о чем-то другом. Дядя Джон всегда целиком дарил ей свое внимание, как будто изучая ее, и говорил с ней осторожно, но без тени превосходства. Он был для нее настоящим – в отличие от всех остальных взрослых, включая даже мать.

Джон не пытался объяснить свой интерес к Сандре вне того очевидного факта, что она – генетический двойник женщины, которую он очень любил и которая спасла его от замкнутой, саморазрушительной жизни. Вдобавок ко всему в Сандре была ценность новизны, и Джон получал своеобразный опыт, так как ему никогда не приходилось видеть, как растут дети. Она казалась необычно живой и изобретательной, но Джон объяснял свое впечатление отсутствием сравнительных данных для анализа.

Они встречались без О’Хара каждый понедельник и среду после обеда. Джон муштровал ее по арифметике и играл в шашки или овари. Он пообещал, когда ей стукнет двенадцать, научить ее шахматам и узнал от О’Хара, что девочка потихоньку осваивает шахматы самостоятельно, чтобы сделать ему сюрприз.

Ей никогда не удавалось поймать его врасплох.

12 июля 2110 года (27 Гиппократа 2110).

У Джона вчера случился инсульт. Сигода позвонил мне, чтобы узнать, куда он пропал. Джон пропустил совещание и не отвечал на вызовы, хотя его консоль была занята. Я подумала, что он, скорее всего, включил ее, а потом лег подремать, забыв о совещании. Он часто не слышал зуммера, если спал.

Я была на нулевом уровне с инженерами, измерявшими территорию для новой площадки под игру в загубленный мяч, и сразу же спустилась в его комнату.

Джон лежал у входа в туалет, там, где упал… Глаза у него были открыты, но все, что он мог выговорить – это мое имя и «дерьмо». Я вызвала «скорую помощь» и дала ему воды, но он едва не захлебнулся. Он возбужденно шарил вокруг левой рукой, но немного успокоился к тому времени, когда появились медики. Оба сказали, что это смахивает на удар, но нужно посоветоваться с врачом. Они получили три диагностические записи, а дежурный врач подтвердил, что это цереброваскулярный удар, и велел доставить Джона в палату с низкой гравитацией. Я последовала за ними, держа левую руку Джона. Правая была безжизненной и холодной.

Его перенесли на кровать с датчиками и просканировали мозг. Мне показали снимок: пораженная область была огромной.

Выглядело это скверно. В старые времена он отправился бы прямиком в нанохирургическое отделение, где полчища крошечных роботов быстро вычистили бы участок, где произошло кровоизлияние. Но теперь никто не мог это сделать; мы не знали даже, как ввести и вывести этих роботов, что требовало огромной точности.

Его состояние не изменилось в течение последних двух дней. С одинаковой вероятностью необходимая хирургическая информация может поступить по связи из Ки-Уэста на следующей неделе или в следующем году. Его способности могут в большей или меньшей степени восстановиться и спонтанно, если мозг сумеет переключить кровоснабжение. Велика также возможность, что он получит второй удар и умрет.

Каждый час без каких-либо изменений делает спонтанное выздоровление все менее вероятным. Он по-прежнему не в состоянии пошевелить правой рукой или ногой, и правая часть лица неподвижна. Он все время повторяет те же два слова.

Врач – специалист по речи провела с ним пару часов, но он только молча смотрел на нее. Я заставила его прикоснуться к клавиатуре, но после половины строчки абракадабры он отключился. Он не может или не хочет читать.

Сандра безутешна. Она подходит к двери, но не решается войти, только плачет.

Сама я тоже готова разрыдаться, но сдерживаюсь в присутствии Джона. Я чувствую, что он видит мои усилия и одобряет это. Мы в какой-то степени поддерживаем связь. Большая часть медиков относится к нему как к любому другому живому организму, но они же не были замужем за ним двадцать четыре года. Он еще здесь или в какой-то степени здесь, всё если и не понимает, то воспринимает. Это так печально, так подло. Славное вознаграждение за целую жизнь мужественной борьбы с болезнью.

• Предыдущая
• 41/67
• Следующая