Приключения пчёлки Майи - Бонзельс Вальдемар - Страница 19

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая

— Нет, — ответила Майя. — Они такие…

— Какие? Что вы хотите сказать?

— Это у нас не принято, — робко поправилась пчелка.

— Еще бы! — воскликнул Алоизий. — Еще бы! Вы — мещанка и делаете только то, что принято. Мы, поэты, с этим не считаемся… Есть у вас время? — спросил он вдруг.

— Конечно, есть, — ответила Майя.

— Тогда я прочту вам мое стихотворение. Только сидите смирно и закройте глаза, чтобы окружающее вас не отвлекало. Мое произведение называется "Палец человека". В нем описываются мои личные переживания… Вы слушаете?

— Да, — кивнула головой пчелка. — Я слушаю внимательно каждое ваше слово.

— Итак, — начал Алоизий. — Стихотворение. "Палец человека":

— Каково? — спросил поэт после короткой паузы. В глазах у него стояли слезы, а голос дрожал.

— Ваш "Палец человека" произвел на меня неизгладимое впечатление, сказала Майя, несмотря на то, что она слышала стихи и получше.

— А как вы находите форму? — осведомился Алоизий с грустной улыбкой. Он был, по-видимому, сильно тронут похвалой пчелки.

— Круглой, чуть продолговатой…

— Я говорю о художественной форме моего стихотворения! — перебил ее Алоизий.

— О! — поспешила поправиться ничего не понявшая Майя. — Она превосходна.

— Неужели? — воскликнул толстяк. — Вы хотите сказать, что мое произведение превосходит все, что вы до сих пор слышали, и что вообще подобное творение услышишь нечасто? В искусстве всегда должно быть что-то новое. А поэты порой забывают об этом… А как вам нравится размер?

— О! — пробормотала пчелка. — Мне кажется…

— Ваше признание моего таланта смущает меня, — произнес Алоизий. Благодарю вас. Но мне необходимо удалиться, ибо уединение — отрада всякого истинного художника… Прощайте!

— Прощайте, — ответила Майя, которая так и не поняла, чего хотел от нее странный толстяк.

Она вспомнила вопрос поэта о размере и подумала: "Конечно, он не очень-то велик, но, может быть, он еще подрастет". И Майя задумчиво смотрела вслед Алоизию, пока он усердно карабкался вверх по ветке. Его ножки были чуть заметны, и издали казалось, что он не идет, а катится.

Пчелка перевела взгляд на ржаное поле, где бабочки продолжали свою игру, которая понравилась Майе гораздо больше стихов Алоизия Семиточечного.

Ах, как весело, как радостно начался этот день и как печально он закончился!

После полудня Майя завела очень интересное знакомство. Она села отдохнуть на душистом кусте бузины, цветы которого отражались в большой старой бочке с водой. Над нею распевал реполов, и песня его была так приятна, так хороша, что пчелка от души пожалела о невозможности для ее племени поддерживать дружбу с птицами. Слишком уж птицы велики, да и тотчас же норовят тебя скушать… Во избежание такой неприятности Майя спряталась в белом зонтике цветка. Она внимательно слушала пение, когда возле нее неожиданно раздался чей-то вздох. Она обернулась и заметила удивительное существо. В первую минуту ей показалось, что у него по крайней мере по семь ног с каждой стороны узкого и плоского туловища. Это странное существо было раза в три длиннее пчелки и не имело крыльев.

— Господи Боже мой! — воскликнула Майя. — Воображаю, как быстро вы бегаете!

— Ну, — задумчиво произнес незнакомец, бросив на себя мимолетный взгляд, — я бы этого не сказал. Слишком уж много у меня конечностей. Пока переставишь их все одну за другой, проходит немало времени. В детстве, когда я еще не понимал этого, я часто думал: "Хорошо бы иметь еще парочку ног…" Но на все Господня воля… Кто вы такая? — спросил он.

Майя назвала себя.

Незнакомец поклонился и шаркнул десятком своих лапок.

— Я — Иероним, по прозванию многоножка, — представился он в свою очередь. — Наш род — очень старинный, и мы повсюду вызываем удивление. Нет ни одного живого существа в мире, которое имело бы столько ног, как у нас. Насколько мне известно, больше восьми ни у кого не бывает.

— Да, вы очень интересны, — сказала пчелка. — К тому же у вас очень своеобразный цвет. Есть у вас родственники?

— Никаких. Да и зачем они? Как только мы вылезаем из яйца — баста! С этой минуты всякие семейные связи прекращаются. Кому, как не нам, уметь самим вставать на ноги?

— Правда! — задумчиво согласилась Майя. — Но неужели у вас нет никакого занятия?

— Конечно, есть! Я ем и сомневаюсь…

— Вы сомневаетесь? — удивилась пчелка. — В чем?

— Во всем… Это у меня от рождения, — ответил Иероним. — Я не могу не сомневаться.

Майя смотрела на него, широко раскрыв от удивления глаза. Она не понимала его, но не хотела надоедать дальнейшими расспросами.

— Я сомневаюсь, например, — продолжал собеседник, — чтобы тут было подходящее место для вашего отдыха. Знаете ли вы, что находится вон там, на высокой иве?

— Нет.

— Вот видите, я сразу усомнился в том, что вы об этом знали. Там шершневое гнездо.

Пчелка чуть не свалилась наземь от испуга. Она побледнела и дрожащим голосом попросила указать ей точно — где это?

— Видите ли вы старый скворечник почти на самой верхушке дерева? Когда его построили, я сразу усомнился, чтобы скворцы согласились в нем поселиться. Если входная дверь такого домика не обращена на восток, то всякая благоразумная птица крепко задумается: стоит ли в нем жить? Словом, он остался пустым, вот шершни и превратили его в свой замок. Теперь — это величайшая во всей округе шершневая крепость. Вам не мешает это знать, потому что, насколько мне известно, шершни охотятся на пчел.

Майя почти не слышала его слов. Она уже явственно различала среди зелени серые стены грозной цитадели, и у нее помутилось в глазах.

— Ой! Мне надо как можно скорее улетать прочь отсюда, — заторопилась она.

Но в то же мгновенье позади нее раздался громкий злой смех, и пчелка почувствовала, что кто-то с силой схватил ее за шиворот, чуть не свернув шею. Этот дьявольский хохот остался у нее в памяти на всю жизнь. Грубый и язвительный, он жутко звучал под аккомпанемент дребезжащего панциря шершня.

Иероним, пустив в ход все свои бесчисленные ноги, обратился в бегство.

— Сомневаюсь, чтобы это все хорошо закончилось! — успел крикнуть он напоследок.

Но Майя уже не слышала его.

Сперва она даже не могла повернуть голову, которую кто-то держал, как в железных тисках. Она видела только покрытую золотой броней руку, и лишь через минуту над нею показалась огромная голова с грозными челюстями. Пчелка подумала сперва, что это просто большая оса, но скоро поняла, что находится в когтях у шершня. Это ужасное чудовище, разрисованное черными и желтыми полосами, было раза в четыре больше Майи.

Пчелка закричала во весь голос, призывая на помощь.

— Не старайся попусту, малютка, — сказал шершень с невыносимым добродушием и ехидной улыбкой. — Тебе уже недолго терпеть: скоро настанет твой конец.

— Пустите меня! — вопила Майя. — Пустите… А то я проколю вам жалом сердце!

— Ну? Самое сердце?! — захохотал разбойник. — Ишь, какая храбрая!

Пчелка пришла в ярость. Собрав все свои силы, она обернулась, насколько это было возможно, и с громким боевым кличем направила жало в грудь шершня. Но случилась ужасная вещь: жало, наткнувшись на несокрушимый панцирь разбойника, только согнулось, не причинив ему ни малейшего вреда.

Глаза шершня сверкнули гневом.

— Я мог бы сразу откусить тебе голову за такую дерзость, — сердито сказал он. — И я сделал бы это с большим удовольствием, но наша царица предпочитает живых пчел. Такой лакомый кусочек, как ты, всякий добрый солдат обязан преподнести своей государыне в наилучшем виде.

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая