Кровь тамплиеров - Хольбайн Вольфганг - Страница 10

• Предыдущая
• 10/65
• Следующая

По крайней мере, в этот момент все действительно смотрели на него как на одержимого демонами, а иные воображали, что сейчас у него из ушей полезут безобразные, гадкие щупальца чертенят.

Он крутанулся на каблуке-и внезапно бросился бежать. Только когда лесная тьма прочно окутала его своим защитным покрывалом, Давид замедлил шаги. Примерно на полпути между поляной и зданием интерната он остановился, опустился на колени и дал волю слезам, стыду и ужасу.

Ему казалось, что он довольно долго просидел на корточках в лесных дебрях, непрерывно всхлипывая, однако после того, как он, собравшись с силами, снова встал на ноги, Давид обнаружил, что это не так. Когда он дошел до площадки парка, расположенной на самом краю монастырской территории, всего через несколько мгновений после него, тяжело дыша, из подлеска выбежала Стелла.

– Давид! Подожди! – задыхаясь, крикнула она, но он не остановился, а, наоборот, ускорил шаги.

Достаточно того, что ему стыдно перед самим собой. Было бы непереносимо совестно посмотреть ей сейчас в глаза. Однако она все же его догнала.

– Да погоди же наконец! – Она схватила его за запястье, так что ему ничего не оставалось, как остановиться: он не хотел вырывать у нее руку силой. Он вообще никогда в жизни не хотел бы применять силу против кого бы то ни было, даже для того, чтобы защищаться.

– Уходи! – вместо этого вдруг закричал он на нее. – Оставь меня в покое!

Стелла посмотрела на него озабоченно, однако руку его все же выпустила. Давид отвернулся от нее и поспешил вперед, но Стелла упорно продолжала следовать за ним.

– Я очень сожалею, Давид… – прошептала она.

Услышав эти слова, он остановился.

О чем это она, интересно, сожалеет? Что пригласила его на танцы, чтобы спровоцировать Франка? Чтобы продемонстрировать этому трижды проклятому идиоту, что она ему не принадлежит? Ну да! Давид заметил короткий, презрительный и торжествующий взгляд, который она искоса бросила на Франка с танцплощадки, но в своем тогдашнем блаженном настроении он сразу же о нем позабыл. Если именно это она имела в виду, говоря, что сожалеет, то может продолжать сожалеть сколько душе угодно.

– О'кей, ты был прав, а я дала маху, – продолжала Стелла, стоя рядом и беспомощно пожимая плечами. – Мне следовало заранее знать, что такой идиот, как Франк, может из-за этого взбеситься. – Она посмотрела на него сбоку, полная ожидания и надежды на примирение. – Я правда очень-очень сожалею, Давид, – тихо повторила она и, поскольку он никак не реагировал на ее слова, притянула его к себе, ласково погладила по щеке и встала на цыпочки, чтобы критическим взглядом осмотреть рану над его глазом. – Ну-ка, дай взглянуть на твою несчастную черепушку!

Вопреки воле он позволил ей осмотреть рану. Все в нем противилось ее прикосновениям. «Я допустил ошибку», – мысленно бранил он себя. Никогда больше ни во что такое он не ввяжется, никогда не допустит, чтобы какая-нибудь девушка так затронула его сердце. Он должен придерживаться того, чего молча, без слов, ожидает от него Квентин. Ему не следует покидать монастырь, обеспечивающий надежную защиту в жизни, он. должен еще больше сконцентрироваться на занятиях, не представляющих опасности: на чтении пожелтевших, пыльных документов – свидетельств прошедших лучших времен. Проклятие! Ведь именно сегодня он начал всерьез подумывать о том, чтобы покинуть монастырь и Квентина. Именно сегодня утром он вдруг почувствовал себя достаточно сильным и зрелым для познания большого, бескрайнего мира, лежащего за монастырскими стенами. И как же далеко он от них ушел? Он не прошел и тысячи метров – и сразу же потерпел позорный провал.

– Знаешь, кровь совсем не идет, почти все подсохло, – удивленно сказала Стелла, в то время как ее пальцы продолжали осторожно ощупывать рану. В ее голосе слышалось легкое замешательство.

Давид, сбитый с толку, тоже схватился за лоб.

Шок избавил его от боли, которую он должен был бы ощущать, но он знал, что удар был достаточно тяжелый и причинил ему серьезную рану. Он же чувствовал вначале, как кровь потоком течет со лба, – даже воротник рубашки весь пропитался кровью. Но теперь, ощупав лоб, Давид не увидел на пальцах следов свежей крови.

– Все же нужно сходить к врачу, – решила Стелла. – Тебя необходимо осмотреть.

– Не знаю… – Давид скорчил недовольную гримасу. Он еще ни разу в жизни не был у врача, и любовь к приключениям, если она вообще в той или иной мере была в нем заложена, почти не давала о себе знать, забившись в самый темный угол его подсознания.

– Но я… – Стелла вытащила ключ от машины из кармана облегающих джинсов и нажала на кнопку дистанционного управления. Тотчас вблизи заблистал ее новенький ярко-желтый «Фольксваген-Битл»[5], в который она и усадила Давида.

Он больше не сопротивлялся. Только еще раз ощупал почти зажившую рану над левым глазом. Как она могла затянуться так быстро? Что за чудеса с ним творятся?

Стелла включила мотор, и автомобиль помчался во тьме, шурша по асфальту шинами, в то время как машина «скорой помощи» с полицейским рожком и сиреной катилась по направлению к парковой площадке.

До ближайшего пункта «Скорой помощи» пришлось бы добираться около двадцати минут, поэтому Стелла без долгих размышлений припарковалась перед городской больницей и, взяв Давида за руку, потащила его в небольшую, слабо освещенную приемную. Там они молча сидели около получаса, прежде чем ночная сестра с недовольным лицом препроводила их в такой же небольшой кабинет, где им велено было ждать врача.

В то время как Давид, выполняя грубую команду сестры, улегся на узкую, покрытую простыней смотровую кушетку, Стелла отошла к противоположной стене, скрестила руки на груди и постаралась выдавить из себя ободряющую улыбку. Давид рассказал ей между тем, что еще никогда в жизни не был у врача, потому что до сих пор никогда не был болен так, чтобы Квентин не смог вылечить его в течение кратчайшего срока с помощью трав из обширных запасов монастырской аптеки или различных настоек причудливых цветов, которые, однако, оказывались очень действенными. Стелла даже не потрудилась скрыть, что она ему не верит, но тем не менее не переставала улыбаться.

Теперь, когда прошел первый ужас от того, что случилось, все вокруг уже не казалось Давиду столь безысходным. Он лишь старался не смотреть подолгу в бездонные синие глаза девушки, чтобы преодолеть в себе знакомое беспокойное чувство.

Давид приготовился увидеть почтенного пожилого господина с шевелюрой, отливавшей сединой, типичную фигуру из телепередач – доброго доктора, который одинаково искренне сочувствует каждому больному, страдает ли тот от чешуйчатого лишая или из-за оттопыренных ушей, врача, который, наряду со знанием медицинских ноу-хау, является еще и высококвалифицированным психологом и социальным работником. Он допускал и другой вариант – угрюмый, трясущийся старикашка, с виду типичный мясник, затянувший рот марлевой повязкой, с большим шприцем в руках, в котором непрерывно бурлит ядовито-зеленая жидкость; сейчас он схватит его и начнет трогать немытыми толстыми пальцами его рану. Но доктор не был похож ни на того, ни на другого.

Прошло совсем немного времени, и в кабинете появился длинноволосый молодой человек, явно пребывающий в отличном настроении и насвистывающий какую-то мелодию. Своей трехдневной бородкой, шельмовской ухмылкой и модной тенниской он ничем не напоминал тех типов, которых ожидал увидеть Давид. Исключение составлял наброшенный на плечи белый халат.

– Сожалею, что вам пришлось ждать, – улыбнулся врач, показавшийся посетителям не намного старше их самих, – но я занимался сломанной челюстью.

Желудок Давида болезненно сжался при воспоминании о том, что он натворил и что за последние три четверти часа постарался вытеснить из своего сознания, но при этом его мучили не одни только угрызения совести. Он обменялся многозначительным взглядом со Стеллой.

• Предыдущая
• 10/65
• Следующая