Янычар и Мадина - Бекитт Лора - Страница 23

• Предыдущая
• 23/50
• Следующая

Мгновение Мансур со священным страхом смотрел на послушную только ветру стихию, на клубы дыма-убийцы, на рухнувшие крыши и черные провалы комнат, на окрашенные пурпуром стены и рубиновые отблески огня – зловещее великолепие непоправимого бедствия. А после ринулся в бой.

Среди тех, кто бесстрашно сражался с пламенем, были состоявшие на службе пожарные, городские стражники, янычары и сипахи.[25] Задача заключалась в том, чтобы не дать огню подобраться к дворцу султана и священным местам, и люди всеми возможными способами пытались отрезать пожару дорогу. Янычары, как всегда, отличались безрассудной храбростью и нечеловеческим упорством. Сражение, будь то с врагом или с огнем, опьяняло их не хуже вина. Мансур собственноручно спас двух своих товарищей, один из которых стал задыхаться в дыму, а на втором загорелась одежда, и вывел в безопасное место множество до смерти напуганных мирных жителей.

Под утро алый парус пожара опал, лишь нестерпимо воняло гарью. Над улицами все еще витала легкая дымовая завеса. Многие здания стали похожи на скелеты гигантских животных. Изуродованных, страшных, обгоревших трупов тоже было немало. По сути дела, пожар уничтожил почти треть города.

Казармы янычар не пострадали. К утру почерневшие от копоти, усталые и грязные, в пропахшей дымом, прожженной одежде воины вернулись «домой». В полдень смертельно уставший, более суток не смыкавший глаз Джахангир-ага призвал наиболее отличившихся янычар. Он хотел лично побеседовать с ними и решить, как их лучше наградить.

Первым вошел Бекир и привычно преклонил колена перед своим командиром.

– Встань, – коротко произнес Джахангир-ага. – Я хочу с тобой поговорить.

Вопреки ожиданиям, он не стал говорить о героизме воина, а спросил о его друге:

– Там был Мансур?

– Да. Он сражался как лев.

– Откуда он пришел?

– Неизвестно. Он появился в последний момент и последовал за нами так уверенно, спокойно и смело, будто никуда не уходил.

Джахангир-ага кивнул.

– Ты всегда отличался сообразительностью и был способен мыслить… в зависимости от обстоятельств. Ты можешь понять, что нельзя обладать всем сразу, что иные желания не просто делают человека слабым, а губят и разрушают его душу. К несчастью, Мансур не такой, он не способен осознать, к чему приводит безрассудство. И я, не имеющий собственных сыновей, но воспитавший и взрастивший вас, вынужден брать на себя вину за совершенные вами ошибки. А еще – стараться их исправить. Ты понимаешь, о чем я говорю?

– Нет.

– Сейчас поймешь. Я расскажу тебе историю, которую не рассказывал никому на протяжении двадцати с лишним лет. – Командир янычар на мгновение опустил тяжелые веки, потом продолжил: – В ту пору я был немногим старше тебя и Мансура и объезжал владения нашей империи. Меня, как и многих других воинов, обязали участвовать в девширме.[26] Однажды мы приехали в селение на берегу реки, которая показалась мне, синей лентой, опоясывающей землю. Этой рекой был Дунай, а земля называлась Валахия, Там было много сочной травы и ярких цветов. Я был самым молодым в отряде и слушался приказаний старших по званию. Мы ворвались во двор, где нас встретил молодой мужчина: он не хотел отдавать нам своего сына, который в ту пору едва научился ходить. Один из моих товарищей убил непокорного гяура. Такое случалось часто, не скрою. Меня поразило другое. Жена этого человека умерла – в один миг, просто потому, что у нее отняли ребенка и мужа. Именно тогда я впервые понял, сколь ранимым может быть человеческое сердце, сколь непредсказуемой и тонкой – его душа. – Джахангир-ага вздохнул. – Мальчика мы увезли с собой. С тех пор я старался следить за его судьбой. Из него получился замечательный воин.

– Это был Мансур?

– Да.

– Значит, он родился в семье христиан? – Джахангир-ага кивнул.

– Как и большинство из вас.

Наступила пауза. Потом Бекир нерешительно произнес:

– А о моих родителях вы что-нибудь знаете?

– О твоих – ничего.

– Жаль, – осмелился произнести молодой воин.

– Не жалей. Ты тот, кем стал, и уже ничего не изменишь, – заметил Джахангир-ага, после чего решительно промолвил: – Я надеюсь, что ты поможешь мне, а в первую очередь – своему товарищу. Клянусь, я сделаю все для того, чтобы и ты, и он стали хорошими офицерами. Но для этого нужно, чтобы Мансур избавился от своей страсти!

– Боюсь, это невозможно.

– В мире, который создал всемогущий Аллах, нет ничего невозможного, – с усмешкой заметил командир янычар. – Если сюда придет женщина и спросит Мансура, ты или другие воины должны сказать, что он погиб на пожаре. Передай мой приказ своим товарищам.

Бекир отшатнулся.

– Справедливо ли это? Мансур будет страдать!

– Не больше и не дольше, чем страдает сейчас, – заявил Джахангир-ага и повелительно добавил: – Сделай, как я говорю! Так будет лучше для всех.

– Вы не станете наказывать Мансура? – Спросил Бекир.

– Нет. Он не виноват в слабостях собственного сердца. Он еще очень молод. У него все впереди. Все будущее, вся жизнь.

– Он мечтает о другом будущем, – рискнул заметить Бекир.

– «Всякая утрата, что постигает человека по велению Аллаха, ведет к избавлению от бедствия», – так сказал мудрец, а не я. – Джахангир-ага невозмутимо посмотрел на Бекира и промолвил: – Иди. И помни: это слишком мягкий приговор. Если не остановить Мансура сейчас, судьба обойдется с ним куда более жестоко!

Утром Мансур побежал в город. Он не без труда отыскал нужную улицу и дом – так сильно изменился город за минувшую ночь. Он был потрясен, увидев, что дома нет, – только руины: обгоревшие балки, рухнувшая крыша, потемневшие от копоти камни. Мансур надеялся, что Мадина взяла Ильяса и успела убежать. Только вот где ее теперь искать?!

Неожиданно к янычару подошла женщина, одетая так, как обычно одеваются пожилые турчанки – в темную, лишенную всяких украшений одежду. Она участливо спросила:

– Вы кого-то ищете? – Мансур резко повернулся.

– Да! Молодую женщину… И ребенка.

– Ребенка?

– Маленького мальчика. Это… мой сын.

Женщина молча повернулась, куда-то сходила и принесла сверток.

– Этого мальчика?

Мансур с волнением вгляделся в крошечное личико. Вроде бы похож… Он не мог вспомнить, во что был завернут ребенок и как он выглядел.

– Это ваш сын? – Строго спросила женщина.

– Не знаю. Вроде бы да.

Она поджала губы и посмотрела на него со смешанным чувством осуждения и жалости.

– А где… его мать? – Спросил Мансур.

Женщина ответила:

– Она погибла. – Мансур отшатнулся.

– Как?! Не может быть!

Пожилая турчанка, тяжело вздохнув, сурово промолвила:

– Женщина бросилась в дом за какими-то вещами, и на нее упала балка. Когда пожар был потушен, мужчины вытащили тело. Оно обгорело до неузнаваемости. Несчастную уже похоронили. У нее на пальце был перстень, его сняли на всякий случай, если вдруг кто-то станет ее искать. Других детей забрали их матери или отцы, а этот младенец остался – никто не признал в нем своего. Я взяла малыша к себе, но мне нечем его кормить. Он сильно плакал, и я упросила одну из женщин, у которой тоже был грудной ребенок, дать ему молока. Но, боюсь, скоро он снова захочет есть.

– Как вас зовут? – Прошептал Мансур.

– Эмине-ханым.[27] Я вдова и много лет живу одна. А теперь у меня нет даже дома, – с удивительным спокойствием произнесла она.

– Перстень у вас?

– Да.

Женщина протянула руку: у нее на ладони лежал золотой перстень с крупной жемчужиной. Мансур его узнал. В следующее мгновение лицо молодого человека исказилось, словно под пыткой; глаза остекленели, и он разом перестал чувствовать что-либо, кроме ужасающей до безумия пустоты. Ему вдруг показалось, что сверху опустилась огромная каменная плита и придавила его к земле. Беспомощно дрожащие губы Мансура шевелились, он что-то говорил, но при этом ничего не понимал и не слышал собственных слов.

• Предыдущая
• 23/50
• Следующая