Янычар и Мадина - Бекитт Лора - Страница 20

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая

– Здравствуй, – прошептал Мансур. Мадина сухо кивнула.

Немного потоптавшись, молодой воин опустился перед ней на колени, словно перед принцессой, и протянул украшение. Про себя загадал: если – не важно, под каким предлогом, – ему удастся заставить девушку взять перстень, рано или поздно она ответит на его любовь.

– Что это? – Спросила Мадина.

– Подарок.

– Я не возьму.

Мансур продолжал смотреть ей в глаза.

– Неужели я сделал тебе что-то плохое? За что ты меня ненавидишь?

– Нет, – ответила девушка, и янычар почувствовал, что ее голос потеплел, – я не испытываю к тебе ненависти. Ты спас мне жизнь и вернул сына. И все-таки для меня ты – чужой, у нас нет и не может быть ничего общего.

– Кое-что общее у нас все-таки есть. Мы с тобой люди одной веры, и оба принадлежим Аллаху.

Черкешенка молчала.

– Если ты согласна с тем, что я сказал, пожалуйста, прими мой подарок.

Немного помедлив, девушка протянула руку, и Мансур надел перстень ей на палец. Он не отпустил ее ладонь, а стал покрывать поцелуями, и Мадина не отняла руку. Внезапно она ощутила, как в ней поднимается неведомо откуда взявшееся странное возбуждение, и испугалась. До сего момента ее жизнь была временами жестокой и страшной, но понятной, и такими же понятными казались чувства. Ненависть – это ненависть, любовь – это любовь. Она любит Айтека, и ей нужно вернуться к нему. Янычар – враг, и она должна его ненавидеть.

Но сейчас, глядя на то, как этот сильный, прежде казавшийся ей безжалостным человек смиренно стоит на коленях, нежно и страстно целует ее пальцы, не смея поднять глаз, Мадина поймала себя на желании погладить его по голове. Янычар не боялся показаться униженным, склонившись перед женщиной, и не страшился признаться в своей любви. Это свойственно далеко не каждому мужчине!

Девушка вздрогнула и постаралась стряхнуть с себя наваждение.

– Мне нужно вернуться домой, – твердо произнесла она. – Если ты мне поможешь, я всю свою жизнь буду вспоминать тебя добрым словом. Зачем я тебе нужна? Ты же видишь, у меня ребенок, и я должна вернуться к мужчине, которому принадлежу душой и телом. Я никогда не смогу полюбить другого.

Мансур резко отпустил ее руки и встал. Незачем мучить ее и себя. Нужно смириться и отпустить черкешенку с миром, на родину, к жениху. Приняв такое решение, он на мгновение ощутил нечто странное – будто что-то внутри обмякло, и он превратился Существо без плоти и костей, с холодной пустотой в душе и в сердце.

– Тебе опасно идти одной. Можешь снова попасть в плен. А проводить тебя я не смогу, – отрывисто произнес он.

– Я не знаю, куда идти, – сказала Мадина.

– Будет проще пристать к какому-нибудь каравану, – заметил Мансур. – Я постараюсь узнать, когда и какие караваны отправляются в путь в твои края. Дам тебе денег… А пока нам лучше уйти отсюда. Я снял небольшой домик, тебе придется немного пожить в нем.

– Мы можем пойти туда прямо сейчас? – Спросила девушка.

– Да. Я провожу тебя. Потом мне надо уйти. Но я приду снова. Дождись меня и, пожалуйста, не выходи из дома!

– Ты так боишься за меня? – Спросила Мадина.

– Если с тобой что-то случится, я никогда себе этого не прощу. – Мансур поблагодарил сапожника и щедро расплатился с ним.

Тот на радостях подарил Мадине новые туфли без задников из вышитой кожи с изящно загнутыми носами. Девушка взяла ребенка и молча пошла рядом с Мансуром. Глядя на ее легкую походку, густые волосы, красивое лицо, по которому скользили пятна солнечного света, янычар почувствовал, как в сердце вливается новая струя боли. Чтобы забыться, он стал смотреть туда, где покрытые теплой пылью узкие улочки спускались к лазурному морю, где в вышине небес медленно и безмятежно плыли редкие облака, где над берегом колыхалось зыбкое марево полуденного зноя.

Подавленный своими переживаниями, Мансур утратил привычную бдительность и не сразу заметил, что их преследуют трое. Это были воины его корпуса, но из другой казармы. Не было никаких сомнений в том, что они идут именно за ним. Мансур остановился, заслонил собой Мадину, вынул саблю и стал ждать приближавшихся к нему янычар.

– Что вам нужно? – спросил он, когда они подошли.

– Отдай девушку.

Лицо Мансура было неподвижным и спокойным.

– Попробуйте взять, если не жалко жизни.

– Это приказ аги, – сказал один из них, а второй добавил:

– Не надо сражаться со своими.

– Это вы хотите сражаться со мной, – заметил Мансур. – Не важно, что вас послал командир. Я подчиняюсь только воинским приказам. Другие стороны моей жизни никого не касаются.

– Ты ошибаешься.

– Посмотрим.

Схватка была короткой. Мансур выглядел сосредоточенным и целеустремленным. От растерянности и беспомощности не осталось и следа. Теперь это был сильный, мужественный и хладнокровный воин. Мадина даже не попыталась убежать. Она прижалась к стене дома и взволнованно следила за поединком. Один из янычар был серьезно ранен, двое других отступили. Они удалились, громко крича Мансуру, что он предатель и нарушитель священных законов.

– Они говорят правду? – Спросила Мадина, когда они остались одни.

– Да, – тяжело дыша, ответил янычар. – Я ослушался приказа аги, но это не главное. Верность товарищам стоит выше преданности командиру и даже султану. Я давал клятву на Коране.

– Что теперь будет?

– Не знаю. Возможно, меня изгонят с позором. Или казнят.

– Не возвращайся туда, – сказала Мадина.

– А куда мне возвращаться? – Они молча пошли дальше.

Со дна души Мансура поднялась тревожная волна, его обдавало то жаром, то холодом, руки дрожали, а губы не хотели разжиматься. В самом деле – он перешел все границы дозволенного, он преступил невозможное. Что теперь делать, как жить?!

Домик был маленький, но уютный, с навесной кровлей и защищенными ставнями окнами. Он был окружен небольшим садом; в крошечном дворике стояла цистерна с водой. Внутри было тихо и пусто. Мебели мало; на полу лежал один-единственный потертый ковер.

Мадина положила спящего сына на обитый пестрой тканью диван, села рядом и сложила руки на коленях. Мансур стоял перед ней и молчал. Девушка подняла голову и посмотрела ему в лицо. В этом человеке ощущалась странная, напряженная сдержанность – будто он постоянно боролся с самим собой. А еще Мадина чувствовала, что он по-особому беззащитен перед ней, а быть может, и перед своими чувствами.

Потом девушка заметила, что рубашка Мансура на левом боку потемнела от крови.

– Ты ранен?

– Кажется, да. Но это ерунда.

– Рану нужно перевязать, – строго произнесла она.

Мансур разделся до пояса, и девушка, не смущаясь, стала разглядывать его красивое, сильное, отмеченное шрамами тело. Рана была поверхностной и не представляла опасности. Девушка сняла с себя длинный тканый пояс и обвила им туловище Мансура. Он не шевелился, мечтая, чтобы это мгновение длилось вечно. Прикосновения Мадины обжигали его кожу, точно языки пламени.

Когда Мадина закончила перевязку, янычар достал кинжал и вложил ей в руку.

– Зачем? – Спросила девушка.

– Я хочу, чтобы ты меня убила. – Он говорил без тени притворства, в его взгляде, в голосе не было и намека на слабость – только порожденная безысходностью твердая уверенность в правильности своего решения.

– Почему?

– Потому что теперь я действительно не знаю, как мне жить дальше.

Ее взор оживился – казалось, в глубине глаз зажглись маленькие звезды.

– Ты считаешь, я смогу вонзить нож в тело живого человека?

– Ты дважды делала это. И не раз пронзала невидимым оружием мое сердце. Ты уничтожила мою надежду, погубила душу. Осталось покончить с телом.

Мадина тряхнула головой.

– Ты меня обвиняешь?

– Нет. Я тебя люблю и понимаю, что именно в этом заключается смысл моей жизни. Но, к сожалению, моя любовь навсегда останется неразделенной и безответной. Стало быть, мне незачем жить.

Он произнес это не умоляюще, не горестно, не униженно, а серьезно и с достоинством.

• Предыдущая
• 20/50
• Следующая