Коронованный на кресте - Ходаковский Николай Иванович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/121
• Следующая

Иисус Христос въехал в Иерусалим на ослице с подобающим блеском, но весь пыл торжества источали, как отмечал Лука (19:36, 39), главным образом его ученики. На этом практически все и кончилось. Иисус не получил ожидаемого единодушного одобрения и понял, что дни его сочтены. Неудача объяснялась тем, что мечта Иисуса о едином народе (сплочении евреев и неевреев против Рима) не нашла понимания у евреев. В особенности под знамена единения не хотели становиться фарисеи, саддукеи и другие представители политико-религиозных течений.

Наступил день Тайной Вечери. Иисус понимал, что если в течение этого времени он не будет провозглашен мессией, то все его мечты обратятся в тлен. По прошествии этой ночи не останется никаких надежд на исполнение пророчества и его обвинят в самозванстве.

Когда миновала полночь, действительно появился Иуда Искариот с отрядом воинов.

Перед Пилатом предстали три узника — Симон, Фаддей (Варавва) и Иисус. Дело Симона и Фаддея представлялось совершенно ясным — они были признанными вождями зилотов и уличены в преступных действиях с момента начала восстания (как мы видим, они были не просто разбойники, как часто представляется в литературе).

Иудейские старшины были довольны. Стареющего Фаддея (Варавву) можно было выпустить на свободу, но Иисус и Симон, а вместе с ними и Иуда Искариот находились под стражей. На Лобном месте (Голгофе) были сооружены три креста, нести которые предстояло заключенным.

Вместе с тем сторонники Иисуса Христа решили освободить его. Замысел строился на использовании повергающего в бессознательное состояние яда и применении физических трюков. Эту миссию мог осуществить только Симон Зилот, имевший репутацию величайшего мага своего времени, но он сам был под стражей.

По пути следования к месту казни произошло знаменательное событие — загадочную личность под именем Симон Киринеянин заставили нести крест Иисуса (Мф. 27:32). Множество теорий выдвигалось насчет того, кем он мог быть на самом деле, хотя его подлинное имя не имеет особого значения. Важно лишь то, что он вообще там присутствовал. Есть интересная ссылка на него в написанном на коптском языке древнем труде «Второй трактат о великом Сифе», найденном среди рукописей Нагхаммади. Объяснив, что при движении к Лобному месту была осуществлена подмена одного из трех осужденных — Симона Зилота, автор в этой связи упоминает и Киринеянина.

Киринеянин, приняв ношу Иисуса, сумел затеряться в толпе шествующих. Сама подмена осужденного произошла на месте казни, в суете воздвигаемых крестов и общей неразберихе. Воспользовавшись суматохой, Киринеянин в нужный момент исчез, заняв, по сути дела, место Симона.

Симон (Зилот) Маг обрел свободу и мог теперь осуществлять режиссуру дальнейших действий. Мы знаем, что во время казни Иисусу поднесли немного уксуса, вкусив который он «предал дух» (Ин. 19:30). Центурион проткнул копьем ребра Иисуса, и истекла из него «кровь и вода». Это послужило для окружающих свидетельством его смерти. На самом деле венозное кровотечение является признаком того, что организм жив, а не мертв.

В Евангелиях не указывается, кто дал распятому Иисусу уксус, но Иоанн (19:20) упоминает о том, что сосуд на месте казни уже стоял заранее. У Матфея (27:34) говорится, что этим зельем был «уксус, смешанный с желчью», то есть скисшим вином, смешанным со змеиным ядом. Иисус принял яд не из чаши, а в выверенной дозе, когда его губы обтерли тростниковой губкой. Человеком, который дал Иисусу снадобье, был, как считает Лоренс Гарднер, Симон Зилот — тот, кто сам должен был находиться на одном из крестов.

Между тем брат Иисуса (Иосиф из Аримафеи) вел переговоры с Понтием Пилатом о снятии тела брата с креста и о помещении его до наступления субботы в фамильный склеп. Пилат дал согласие. Иосиф из Аримафеи перенес тело Христа в склеп и сразу же принялся за его излечение.

С крестов были сняты еще живые Иуда и Киринеянин с перебитыми ногами. Киринеянину дали лекарство, а Иуда Искариот был сброшен с обрыва. Но, как считает Лоренс Гарднер, Иуда только инсценировал собственную гибель, поскольку его смерть описывается в Деяниях святых апостолов (1:16, 18).

Любопытную версию о двух Спасителях выдвигает В. Мишаков. Имеются многочисленные факты того, что в первой трети I века н. э. в Палестине жили два Иисуса, претендовавших на звание Мессии и удостоившихся того, чтобы их «жизнеописания» легли в основу Евангелий, пишет он в одном из сайтов в Интернете.

Мы не будем полностью пересказывать его статью «Два Христа», а изложим ее суть.

Один из Спасителей — Иисус, сын Иосифа, внук Иакова (Мф. 1:16) — родился в 6 году до н. э. «во дни царя Ирода» (Мф. 2:1) и происходил из царского рода, восходящего к царю Соломону, сыну царя Давида (Мф. 1:6).

Второй Иисус — сын Иосифа, внук Илии (Лк. 3:23) — увидел свет 12 лет спустя во время переписи, проводившейся в 6 году н. э. по повелению императора Августа (Лк. 2:1, 2), и принадлежал к боковой ветви царского же рода, восходящей к Нафану, старшему брату царя Соломона (Лк. 3:31).

Старший Иисус стал вождем мятежников, выступавших против римского владычества. Итак, получается, что Иисус-бунтовщик, один из поджигателей первой Иудейской войны, стоившей евреям миллиона погибших и 1,5 миллиона беженцев, был много меньшим злом для народа (да и для всего мира), чем его тезка — Иисус-проповедник.

Для богословов и просто читателей Библии издавна привычное дело — комбинировать одну с другой рождественские истории Матфея и Луки. Итак, выходит, что при этом если временами еще и замечают весьма серьезные различия, касающиеся стиля и духа повествования, то уже сплошь и рядом закрывают глаза на совершенно несовместимые противоречия между этими двумя сообщениями о рождении и детстве.

Рассказ Матфея исполнен в высшей степени драматического напряжения и трагизма. Трем подлинным царям противостоит здесь четвертый — фальшивый — царь Ирод, который, Узнав от трех волхвов о рождении ребенка, затевает жестокие, поистине сатанинские дела. С одной стороны, — дары, принесенные тремя царями, с другой — младенцы, ставшие жертвой бесчеловечности четвертого, нечестивого царя. Плач и рыдание матерей огласили окрестности Вифлеема. История Рождества у Луки, напротив, дышит поистине неземным спокойствием. Лука ни слова не говорит об избиении младенцев; более того, во всем, о чем он повествует, равно как и в тоне его повествования, не слышно даже отдаленного отголоска грозного события.

История Рождества у Матфея с самого начала омрачена этой грозной тенью. Сразу же после поклонения волхвов родители с младенцем бегут в Египет, откуда возвращаются на родину только после смерти Ирода. В Евангелии от Луки, напротив, предстает светлая, безоблачная картина первых дней Иисуса, равно как и ранних лет его жизни. Об Ироде и его злодействе тут не напоминает ничто. Когда рождается младенец и пастухи приходят поклониться лежащему в яслях, родители новорожденного в неомраченной радости спокойно пережидают время: на восьмой день, когда младенца надлежало обрезать, ему дают имя Иисус, а по прошествии сорока дней очищения приносят в храм. Далее Лука сообщает, как если бы никакой грозы не было и в помине: «И когда они совершили все по закону Господню, возвратились в Галилею, в город свой Назарет» (Лк. 2:39). И затем нам рассказывают уже о безмятежном детстве ребенка в атмосфере мира, царящего на холмах Галилеи.

Как все это понимать? Если избиение вифлеемских младенцев, о котором сообщает Матфей, действительно имело место, то почему тогда Лука рассказывает о безмятежном пребывании родителей с младенцем в Вифлееме, Иерусалиме и Назарете, как если бы никакой опасности со стороны Ирода вовсе не было?

О бегстве в Египет тут не только не упоминается, но для него, кажется, нет и повода и, что самое загадочное, нет даже места внутри повествования.

Невольно возникает ощущение, что события этих двух евангельских историй, коль скоро в обоих случаях местом рождения называется Вифлеем, происходят в разное время.

• Предыдущая
• 11/121
• Следующая