Зеленая западня - Стась Анатолий - Страница 13

• Предыдущая
• 13/35
• Следующая

— В таком случае быстро отвечайте: сколько будет четыре разделенное на два? — буркнул я. Он пристально глянул мне у лицо сквозь стеклышки очков. Не меняя интонации, поучительно промолвил:

— Ты был в тяжелом состоянии, за тобой присматривали, тебе возвратили здоровье. Тебе нужно благодарить, а не вести себя, как дикий индейский щенок.

Я глотнул слюну и взглянул на фрейлейн Труду, на медальон со свастикой.

— Больница… В больницу не тянут с завязанными глазами. Я не придурок. Вертолет опустился в глухом лесу. Где я сейчас?

Не ответив, он спросил сам:

— Значит, ты прилетел на вертолете? Что же то за вертолет?

— Вам это известно не хуже, чем мне. Машина принадлежит международной научной экспедиции. Аугустино — вор, он украл вертолет. Вы должны сообщить в город Пэри о машине и обо мне. С нами также летела девушка, Ержи. Что с ней?

Лысый слушал, склонив главу набок.

— Конечно, конечно! Мы можем сообщить о тебе. Но тогда возникнет множество вопросов. Во-первых: как же ты оказался в вертолете? Во-вторых: как объяснить твое спасение? Фрейлейн Труда, скажите, чтобы принесли газету.

За минуту на пороге стоял упитанный юнец — широкополая шляпа, коричневая рубашка, кобура на поясе, — похожий на того, что привел меня ночью в комнату. Лысый выхватил с его рук газету.

— Думаю, ты поймешь, что здесь напечатано. Ведь ты неплохо усвоил здешний язык. И немецкой разговариваешь довольно пристойно.

Меня чему-то совсем не удивило, что эти двое — одноглазая Труда и мужчина во всем блестящем — обращаются ко мне на немецком языке. Наверное, не удивило потому, что когда свободно владеешь каким-то языком, то при случае начинаешь употреблять ее незаметно для себя.

Я глянул на газету. “Популярная хроника”, что издается в Пэри. На видном месте выделялся заголовок:

ВОЗДУШНАЯ КАТАСТРОФА

Лысый не скрывал удовлетворения.

— Видишь, как оно сложилось… Зачем же доказывать теперь, что на болотном притоке Вачуайо обжора крокодил не посмаковал твоим поджаренным телом. Пока что пусть все так и останется: вертолет сгорел, ты погиб…

— Кому нужно это вранье? Если вы не выпустите меня с этой… из этого…

Покачав главой, лысый заговорил, сдерживая раздражение:

— Слушай, голубь! Пять минут тому назад ты заявил, что вертолет приземлился в лесном захолустье. Тебе известно, что такое оазис? Маленький островок жизни среди пустыни. Мы также в оазисе. Только нас окружают не пески, а кое-что пострашней — зеленый ад, джунгли, которые простерлись на тысячи миль. Пожалуйста! Иди отсюда на все четыре стороны. Мы тебя не держим за штаны. Но перед этим… — он взял принесенный сверток, развернул бумагу. — Ты мне скажи, что это такое.

Лысый держал шлем. Мой шлем. От ракетного пояса. Стекло прожектора разбито. Сбоку гладенькая поверхность вогнута. Это я ударился об острый край люка. Если бы не шлем, мне было бы совсем скверно.

Я протяну руку к шлем и тот же миг отдернул ее. Что-то меня сдержало, наверное, глаза лысого, что жадно вспыхнули.

— Почему же молчишь, голубь?

— Разве вы не видели спортивных шлемов?

— Спортивных? Гм… Хорошо. Как ты оказался в вертолете?

— Так и оказался! — отрубил я. — Почему вы меня допрашиваете? Я не хочу отвечать на ваш вопрос.

— Нет, голубь, ты будешь отвечать! Я тебя заставлю! Для чего ты надевал шлем, откуда он у тебя?

— Не кричите на меня. Мы же в больнице. От испуга я забуду таблицу умножения и превращусь на неполноценного собеседника.

У него на лысине проступили красные пятна, он приближался ко мне короткими вкрадчивыми шагами, поблескивая стеклышками очков.

— Ты шутник, голубь! Но ты не знаешь, в кого превратишься, если не скажешь все, что мне надо…

Одноглазая Труда лениво бросила:

— Кносе, не нервничайте. Я вам помогу как следует поговорить с ним.

— Не надо, фрейлейн! — раздраженно отмахнулся лысый. — Мальчишка думает, что с ним шутят. — Заложив руки в карманы, он уже спокойно сказал: — Ты еще никогда не носил на плечах стальных рельсов? А кнуты пробовал когда-нибудь? Не носил и не пробовал, конечно. Так вот, придется проучить тебя. Сегодня же. Немедленно!

В двери появилась широкополая шляпа.

Четырехугольник дневного света отдаляется. Под сводом туннеля тлеют задымленные электрические фонари. Чем дальше у глубь исполинской норы, тем тяжелее дышать, воздух сгущается, смешивается с едким паром. Слезятся глаза, соленые капли падают с подбородка на грудь, растравляют шею.

Считаю шаги. Десять… семнадцать… сорок четыре…

Чтобы хотя бы на несколько минут освободиться от ноши, надо преодолеть сегодня двести шесть шагов. Позавчера, под вечер, я считал сто семьдесят два, вчера — сто девяносто шесть. Туннель углубляется.

Мы носим двухметровые стояки из бетона. Тяжелый брус вдавливает в землю, ноги заплетаются. Мой напарник — индеец, парень лет шестнадцати, звать его Ву. Он идет впереди. На спине темнеют рубцы, тонкие жилистые ноги ступают упруго, твердо. Ву на полголови ниже меня, но он крепкий, и сноровки у индейца больше. Для него бремя — и стояки из бетона, и такой неумелый носитель, как я. Движемся в молчаливой процессии краснокожих призраков. Голые по пояс тела людей при свете фонарей блестят от пота. Одни несут на плечах стояки, другие сгибаются от стальных рельсов. Я тащусь за Ву, ноша связывает нас ярмом. Стояк вот-вот раздробит мои кости. Плечо занемело. Нога со сбитыми до крови пальцами наталкивается на что-то острое. Спотыкаясь, силюсь удержать брус обеими руками, но стояк сползает из плеча, сдирая кожу. Ву отскакивает в сторону. Стояк тяжело бухает на землю.

— Работать не хочешь, вонючая индейская свинья?!

Надзиратель в широкополой шляпе хлещет парня кнутом. Ву выпячивает спину, извивается от боли. Я бросаюсь на надзирателя, кричу:

— Не трогайте его! Как вы смеете?

Оскалив зубы в улыбке, широкополая шляпа отбрасывает меня, как котенка. Так каждый раз. Я спотыкаюсь, теряю ношу, а бьют моего напарника. Несчастный Ву, наверное, возненавидел меня за эти дни, но он молчит.

Торопливо хватаюсь за конец стояка. Ву наклоняется, берет с противоположной стороны. Надзиратель успокаивается. Мимо нас бредут индейцы, головы склонены на грудь, кажется, им нет дела до мне, до Ву, до всего, что происходит вокруг.

В глубине пасть туннеля наполнена стуком пневматических молотков, там слепят синие вспышки сварочных аппаратов, время от времени звучат короткие глухие взрывы. Землекопы вгрызаются в толщу песчаника, продвигаются вперед, с каждым днем увеличивая то количество шагов, которые отделяет нас, носильщиков, от входа в туннель. Долбят землю и монтируют крепление тоже индейцы, но они не из нашего барака. Я вижу их лишь во время работы. Мы приближаемся к землекопам, снимаем возле них тяжелую ношу и без передышки возвращаем назад. Бегом, под окрики широкополых шляп и под хлопки кнутов. Там, где сереет четырехугольник дневного света, на нас ждет груда стояков и рельсов. И все же там солнце, чистый воздух, легкий ветерок хотя на минуту остужает тело.

• Предыдущая
• 13/35
• Следующая