Ядерный Ангел - Астахов Андрей Львович - Страница 28
- Предыдущая
- 28/60
- Следующая
Тога и Кис стояли на улице у входа в землянку. Алина улыбнулась мне, а Тога немедленно объявил о своем новом открытии.
– Похоже, аккумулятор в ноуте какой-то особенный, сверхъемкий, – сказал он. – Прикинь, уже больше недели прошло, а он даже не подсел.
– Это хорошо или плохо? – рассеянно спросил я, глядя на Кис.
– Конечно, хорошо. Надо прихватить его с собой, в нашу реальность. Если разберемся с принципом работы и устройством, станем миллионерами.
– Мне опять снились нахттотеры, – сказал я Алине по-немецки. – Они меня не отпускают. Можете мне объяснить, что это значит?
– Нет, – сказала девушка, опустив глаза. – Я не знаю.
– Вот и я не знаю. И это незнание меня пугает.
– Скоро все станет ясным. Запаситесь терпением. – Алина зашагала вслед за Карагодом, и мне осталось сделать то же самое.
В лесу было холодно. На дворе апрель-месяц, а снег почти не тает. Странно, но я думал о том, что лес постатомной эры ничем не отличается от обычного российского смешанного леса. Никаких тебе изувеченных радиацией деревьев, никаких зверей-мутантов – каких-нибудь волкомедведей, зайцелосей или рысебелок. Наверное, встреть мы на пути какое-нибудь по-босховски уродливое нелепое существо, созданное атомными мутациями, мне было бы легче на душе. А так лес, как лес, только необычно притихший. От этой тишины было тревожно. За два дня пути от одного схрона к другому мы не встретили никого. Даже следов человека не видели. Я вспомнил, что рассказывал Карагод про погибших в этом лесу людей и поежился. Может, я сейчас шагаю прямо по костям, покрытым снегом. Ну да ладно, мертвые простят. Им теперь по большому счету все равно.
Через четверть часа, основательно поныряв в сугробы тяжелого слежавшегося снега, мы вышли к хорошей дороге, идущей прямо через лес. Карагод тут же объяснил, что дорогу когда-то строили военные, и идет она прямо к городку 43-530. А потом вдруг замолк и начал принюхиваться.
– Ты что? – не понял я.
– Чуете? – Карагод снова втянул ноздрями морозный воздух. – Резиной горелой пахнет. И тухлыми яйцами. Запах боя.
– Я ничего не чувствую, у меня нос заложен, – сказал я.
– Есть запах, – поддержал проводника Тога. – Ветром несет.
– Идем осторожно, по обочинам дороги. Под ноги смотрите, могут быть мины, – скомандовал Карагод.
Метров двести или триста мы шли очень медленно, озираясь по сторонам и держа оружие наготове. На меня почему-то напал дурацкий смех. Пару лет назад один из моих друзей-бизнесменов пригласил меня поиграть со своими приятелями в пейнтбол. Мы приехали на какую-то базу, где уже собралось полтора десятка офисных клерков, мечтающих почувствовать себя крутыми парнями из боевиков. Помню, как нас инструктировали, как потом мы разбились на две команды и начали выпасать «противников» по такому же вот заснеженному лесу, действуя, как заправские коммандо, на полном серьезе, будто в руках у нас были не игрушечная пневматика с красящими шариками, а как минимум ручные пулеметы и базуки. Рисовались друг перед другом по полной. Ой, прикол! Вот бы сейчас всех этих кабинетных суперменов сюда, на мое место. Погуляли бы вот так по дороге в постъядерном мире, гадая ежесекундно – пронесет, не пронесет, нахватаюсь или не нахватаюсь рентген, наступлю на растяжку, или нет, хлопнет меня снайпер-кукушка с какой-нибудь елочки, или поживу еще немного. Бояться я уже не мог и не хотел, остался только нервный смех.
Лес расступился, и мы вышли на огромную поляну, которую дорога разрезала надвое. Здесь нас ждал пейзажик, который я нескоро забуду. В кюветах по обе стороны дороги тлели три обгоревших развороченных джипа, а на черном от гари и запятнанном кровью снегу были разбросаны даже не трупы – фрагменты тел, изуродованных огнем и свинцом. Сколько человек здесь укокошили, подсчитать было невозможно. Но один относительно целый труп все же был – он висел вниз головой на огромном ржавом таблоиде, вкопанном у дороге. На таблоиде над мертвецом сидели вороны и недовольно каркали: видимо, наше появление прервало их трапезу.
– Ягеры, – уверенно сказал Карагод и выругался. – А вот не хрена в наши леса соваться, на людей охотиться!
– Кто это их так? – спросил Тога, рассматривая мертвеца на таблоиде. Мертвый нацист выглядел так, будто его пропустили через мясорубку, а потом попытались придать первоначальный вид. Я даже порадовался, что не завтракал – желудок уверенно пополз у меня к горлу.
– Не наши, это точно, – сказал Карагод. – Думаю, люди Ахозии постарались.
– Интересно, – заметил я, прочитав надпись на таблоиде. Она была на немецком языке, написана по трафарету вычурной готикой, и совсем недавно ее подновляли:
Говорит Живой Господь: вот что ждет нечестивых, поднимающих оружие свое на праведных! Сожгу их пламенем, тела их растерзаю железом карающим и подвешу их на воротах града Своего в назидание, ибо плоть их стала добычей смерти.
– Манифест от нашего друга Ахозии с наглядной иллюстрацией, – сказал я, отойдя от таблоида. – Суровые ребята.
– Думаешь? – Карагод невольно огляделся по сторонам. – Надо поискать следы.
– Думаешь, они где-нибудь неподалеку? – спросил я.
– Шины у подбитых машин еще тлеют. Вот и объяснение ночной стрельбы. Прошло часов пять-шесть, как тут все закончилось. Если сектанты не ушли к городу, они должны быть поблизости.
– Неприятно, – заметил Тога.
– Ладно, нечего тут стоять, все равно поживиться нечем, – сказал Карагод. – Что сектанты не забрали, то сгорело. Идем дальше.
Пару минут спустя Карагод отыскал свежие следы – они уходили на северо-восток. А потом мы сделали еще одну неожиданную и страшноватую находку: в кустах у дороги лежал труп мужчины лет сорока, обросшего бородой и одетого в кожу и камуфлу. Мертвец лежал на спине, руки у него были сложены крестом на груди и перевязаны проволокой, лицо накрыто грязной тряпкой. Правая штанина была разорвана и пропитана кровью от бедра до голенища сапога. Оружия у него не было, в карманах тоже было пусто. И еще, я заметил на шее трупа глубокую кровоточащую борозду, скорее всего, след проволочной удавки.
– Слушайте, – мне аж нехорошо стало от моей догадки, – они, похоже, своего прикончили. Видите, у него рана в ноге, наверное, в бою получил и идти не мог. Так они его… чтоб не мучился и движение не задерживал.
– А ты чего удивляешься? – спросил Карагод. – Апокалитам что жизнь, что смерть, все едино…
Алина и Тога промолчали, но лица у них были такие – не описать.
Мне понадобилось довольно много времени, чтобы прийти в себя. Мы шли по дороге за Карагодом, и я думал, что для одного дня, пожалуй, увидел многовато ужасов. Но то ли еще будет…
Примерно через километр мы натолкнулись на еще один таблоид – на этот раз без висельников и прочих устрашающих деталей. Но надпись была, и я ее прочитал:
Говорит Живой Господь: открою путь тому, кто одной плоти и одной крови со Мной, человеку не от мира сего, дабы пришел он ко Мне ради спасения всех. Я сотворил сей мир, и Я вверг его в пламя и скорбь, но Я же, Живой Господь, открываю путь для того, кто вышел из Света в Тьму, чтобы волею Моею стать одним из орудий Моих. И да будет шаг его верным, а сердце искренним!
– Гребаная сектантская белиберда, – Карагод сплюнул в снег. – Идемте, други, нечего тут стоять.
Лес расступился, мы вышли на равнину, где снег уже растаял. Карагод велел прибавить шаг, и я его понял. На этой равнине мы великолепные мишени. Но идти стало намного легче, чем в лесу – старое бетонное шоссе хорошо сохранилось. Мы прошли еще с километр под холодным завывающим в ушах ветром и оказались у развилки, где был вкопан еще один таблоид. Но текст на щите я прочел позже. Сначала мы все разом остановились у трех человеческих скелетов, лежавших прямо под щитом.
У меня ком встал в горле. За эти дни я навидался такого, что на десять жизней хватит. Но эти три скелета, большой и два маленьких, много лет пролежавшие на этом месте, останки взрослого и двух детей, нашедших последнее пристанище на пригорке под ржавым железным щитом с цитатой из Нового Ядерного Завета – это было что-то! Ни полуразрушенный Зонненштадт, полный медленно умирающих людей, ни гибель Ивана Шумилина, ни нахттотеры, ни человечина на рынке, ни тело нациста на щите со словами новоявленного живого бога апокалитов, ни труп сектанта, которого добили собственные братья по вере не потрясли меня так, как это зрелище. Это был символ, жуткий и красноречивый. Ядерная Троица, вот как я назвал эту картину. Меня прямо-таки смертельный холод подрал по хребту. Тем более что Тога сообщил о повышенной радиации.
- Предыдущая
- 28/60
- Следующая
