Флоренция — дочь Дьявола - Хмелевская Иоанна - Страница 1

• 1/54
• Следующая

На четвёртый день свадьба решительно закончилась. Ранним утром Зигмусь Осика, который, правду сказать, участвовал в празднествах с перерывами, но зато интенсивно, вышел из дому и вяло посмотрел вдаль взором совсем не орлиным. Даль оказалась относительно близко, так как её ограничивала стена леса.

Смотрел Зигмусь долго, пока до него не дошёл смысл того, что он видит. А видел он нечто поразительное, и профессионал в его сердце робко пискнул.

На лужайке по ту сторону дороги пасся конь. Точнее говоря, кобыла. Зигмусь был крепко под градусом, но это зрелище тронуло его душу. Кобылка была молодая, ей и двух лет не исполнилось, однако от неё веяло чем-то таким, что в глазах Зигмуся исчезли дорога, лужайка и лес, а вместо них он увидел совершенно другую картину: голубую розетку, мечту его розового детства. В воображении заполоскались на ветру вымпелы, он услышал фанфары, почувствовал под собой седло и твёрдые, упругие лошадиные мышцы, а в лицо задул вихрь галопа. Он едва не протрезвел и посмотрел внимательнее.

«Что это за кобыла? — подумал он. — Уж очень молодая. Чьё ж это добро? Ещё полтора года — и дерби у неё, почитай, на счёту в банке. От кого она может быть?»

Возле него вдруг возник брат новобрачного, чьё состояние указывало на усерднейшее участие в торжествах.

— Слушай, ты, — сказал Зигмусь, несколько неуверенно ворочая языком. — Это кто такая, кобылка эта? Чья и от кого?

Брат жениха вытаращил глаза.

— А-а-а, — ответил он, подумав. — Это того.., того, тоись, придурка кобыла. Тоись, придурка кобыла принесла. Ожеребилась его кобыла. Это и есть жеребёнок.

— А отец кто? — спросил Зигмусь, трезвея на глазах.

— Так староста, — не задумываясь, ответил брат жениха. — Тоись, не сам, наверное, только жеребца ей устроил. За литру. Литру коньяка получил, но дрянь страшная.

Зигмусь, основательно вымотанный свадьбой, отличался бесконечным терпением.

— Ладно, усёк. А жеребец-то кто? Брат новобрачного потёр рукой небритый свой подбородок, почесал в затылке и пожал плечами.

— А мне откудова знать? Не помню. Старосту спроси.

— А где он?

— Кто?

— Староста.

— Головой не ручаюсь, но вроде как в ванне лежал. Я что-то такое слышал. На втором этаже.

Новая элегантная сельская вилла была спроектирована с европейским размахом, и в ней имелись две ванные комнаты. Зигмусь был там в самом начале свадьбы на экскурсии и отнёсся к ним с восхищённым почтением. Память понемногу возвращалась к нему, он уже сориентировался, где находится вторая ванная комната впечатляющих размеров. Он даже вспомнил, что ванну там вделали в пол, как на заграничной рекламе, и подумал, что староста спьяну туда упал, да так в ней и остался. Наверное, не сумел вылезти…

Он ещё раз посмотрел на лошадь и вернулся в дом, потому что все его существо прикипело к этой кобыле на лужайке, он не мог оторваться от неё. Зигмусь Осика обладал душой конника, он был жокеем по призванию. Строго говоря, он был ещё не жокеем, а всего лишь практикантом, но до кандидата в жокеи ему не хватало всего лишь пятнадцати побед. А до жокея — шестидесяти пяти. Он знал точно, что в этом году кандидатом обязательно станет. У него был шанс принять участие в дерби, если только будет скакать много лошадей, он предполагал, что ему удастся попасть в число участников, и пожалел от всего сердца, что нет у него этой лошади. Наверняка его посадят на лидера…

Идя по лестнице, он подумал, что, может, оно и к лучшему. Этому чуду сейчас полтора года, весной она сможет дебютировать в классе двухлеток, а на следующий год поедет выступать в дерби. К тому времени он уже отпашет свои шестьдесят пять побед, а если даже не успеет, то ничего страшного — поедет кандидатом. И выиграет. Она все выиграет, эта кобылка…

Каким образом лошадь с деревенского пастбища могла бы принимать участие не только в дерби, но вообще в скачках на служевецком ипподроме, Зигмусь не рассуждал. Мысль о том, какие сложности и препятствия ему предстоит преодолеть, пока не дошла до него. В этой фазе протрезвения главной его потребностью стал староста.

Примерно через час интенсивных усилий он окончательно пришёл в себя и подумал, уже совершенно трезво, что легче, наверное, выиграть дерби, чем очеловечить старосту. Невзирая на то что он выволок старосту из ванной и поставил на ноги, Зигмусь не мог добиться от него ни единого слова по-людски. Кроме того, было очевидно, что простая польская речь до этого создания не доходит. Не обращая внимания на сотрапезников в различном состоянии, Зигмусь нашёл какую-то посуду, бутылку с бесцветной жидкостью и несколько раскиданных по столам маринованных огурчиков, высмотрел чудом уцелевшую бутылку пива. Все это он отнёс наверх, в ванную, где староста отдыхал на унитазе, комфортабельно откинувшись на низкий удобный бачок. Не глядя на Зигмуся, он выговорил первые разумные слова:

— Пивка бы…

Не вдаваясь в дискуссию, Зигмусь стал отпаивать его принесённым лекарством. Староста довольно ловко опрокинул стакан, содрогнулся, встряхнулся и частично приоткрыл глаз. Передохнув, он попытался беседовать дальше:

— Гу-гу.., агу.., огурчика…

До Зигмуся дошёл смысл сказанного, потому что перед глазами у него все ещё стояло дивное видение на лугу, в результате чего мысли его приобрели необыкновенную ясность, и он подсунул старосте огурчик. Староста откусил кусочек, сморщился и швырнул остаток через плечо. Огурчик отлетел от стены и упал в биде. Зигмусь понял намёк и посмотрел на бутылку пива. «Туборг». Крышечка, надо думать, должна отвинчиваться… Он попробовал — получилось. Зигмусь сунул бутылку в руку пациента. Староста покорно стал лить содержимое в рот и остановился, только когда бутылка опустела. Он глубоко вздохнул и пробормотал:

— Мне уже легче. Дай тебе Господь… Ещё какой-нибудь час — и оба оказались наконец на свежем воздухе. Они стояли, уцепившись за планки забора, и с удовольствием смотрели на пасущуюся перед ними скотинку. В этот миг староста любил Зигмуся больше жизни, и его переполняла безграничная благодарность.

— Уж я тебе, брат ты мой, сынок родной-ненаглядный, всю правду скажу, но уж ты держи язык за семью замками и печатями. Это должен был быть жеребец ветеринара, и вроде как он и был, только куды там… Я уж сам её, собственной рукой повёл, и как раз по полю шёл ОН…

Несмотря на остатки дурмана в голове, староста осёкся, беспокойно оглянулся и наклонился ближе к уху Зигмуся — Дьявол…

Зигмусь шарахнулся и оторвал кусок планки, потому что новость была потрясающая. Дьявол, один из самых лучших производителей в Европе!.. Он знал его потомство и знал, что это означает. Покрыть кобылу Дьяволом стоило целое состояние! Староста не обратил внимания на произведённое впечатление и шептал дальше:

— А она как раз в охоту пришла, ведь я из-за этого с ней и шёл, а он издалека вынюхал. Заржал, аж эхо отозвалось! Его парнишка вёл, так ОН у паренька из рук-то вырвался, а копыта так и загремели, ба-атюшки! Я кобылу чуть не упустил, аж вспотел: а ну как кто услышит и примчится… Ну, он и покрыл её, мы даже оглянуться не успели. Какое там помогать, он сам по себе, без всякой помощи на неё влез, говорю тебе, Зигмусь, сынок, просто искры летели…

Щеки у Зигмуся пылали от волнения.

— Один раз?

— Ну да, как же!.. Через три дня — это уж, накажи меня Бог, как на исповеди тебе говорю — подкараулил я его. Это уж судьба такая и Божья воля, помяни. Господи, мою душу грешную во царствии Твоём…

Молитва показалась Зигмусю не вполне уместной, однако поправлять старосту он не стал. Он безумно волновался. Ничего удивительного, что из-за этой кобылки ему почудилась голубая лента!

— А мать у неё от кого?

— А кто её знает. Но тоже вроде бы чистокровка.

— И как записали в племенном свидетельстве?

• 1/54
• Следующая