Две головы и одна нога - Хмелевская Иоанна - Страница 48

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая

Вернувшись домой, я смогла заняться общественными обязанностями.

Капитан Борковский позвонил у моей двери пунктуально в четырнадцать ноль-ноль и набросился на письмо Иоланты, как изголодавшаяся гарпия. Прочитал раз, прочитал второй, а подчёркнутые фломастером фрагменты сказали ему, что положено.

— Надо полагать, пани уже имела возможность обдумать это послание, — сказал он, поднимая голову и проницательно — или с подозрением? — глядя на меня. — Автокатастрофа не может не обратить на себя внимание, намерения преступников тоже. Они и в самом деле так похожи? Близнецы-братья?

Мой ответ был деловым и исчерпывающим.

— Похожие черты лица. Та же форма головы. Одинаково хмурили брови. Носы очень похожи. Борода и усы — точь-в-точь. Не знаю, как насчёт формы рта и зубов, возможно, в этом различие, коль скоро теперешний супруг Мизюни ходит только в бороде и усах. Рост одинаковый, очень похожие фигуры, плечистые и худощавые, цвет волос одинаковый, насчёт цвета глаз — не скажу, потому что не знаю. Так что принять одного за другого можно свободно, вот разве что если ежедневно видеть близко… Да нет, разобраться могла бы только мать или жена. Женщина, о которой говорится в письме, вышла за Ренуся лишь потому, что он так походил на её первого возлюбленного.

— А почему вы так подробно смогли рассказать мне о сходстве этих мужчин? Вы знали обоих?

— Если быть точной — ни одного.

И я безжалостно, не считаясь со временем капитана, во всех подробностях поведала ему и о бабах перед витриной парижского магазина с нижним дамским бельём, и о двух мужчинах перед зеркалом в варшавском кафе.

Капитан все терпеливо выслушал.

— Понятно. А откуда у вас взялся Спшенгель?

— Из того же источника, что и Новаковский, — ответила я и опять безжалостно пересказала все сплетни минувших времён. Осчастливила, так сказать. Ничего, раз уж следственные органы столь ценят искренние ответы — пожалуйста, пусть слушают искренний ответ, мне не жалко.

— Не могла пани сразу все это рассказать?

— Я вам что, Святой Дух? Сразу я ещё ничего не знала. Узнавала постепенно, по кусочку, с помощью дедукции и т.п. и до сих пор не уверена, правильно ли все разгадала. Вам удалось найти Спшенгеля?

— Он умер. Погиб в автомобильной катастрофе.

— Значит, все-таки! — вырвалось у меня.

— Выходит — все-таки, — подтвердил капитан, как-то странно глядя на меня. — Никакой тайны из этого не делали, протоколы хранятся в архиве. Сгорел!

Эмоции бушевали во мне, но кое-что я ещё соображала.

— Постойте. Если человек сгорел, его вряд ли удалось опознать по лицу. Откуда известно, что сгорел именно Спшенгель? Знаете, есть такой способ — зубы проверить…

— Представьте себе, знаем. Если, к примеру, вообразить — взорвалась та ваша гипсовая голова, взорвалась так, как и было задумано — в тот момент, когда вы вошли в прихожую, и у нас возникли бы трудности с идентификацией трупа…

— Ох, хватит! Жуткую картину вы тут мне нарисовали, но убедительную. И в самом деле, вряд ли кто при таких обстоятельствах стал бы заниматься зубами, и без того ясно, кто погиб. Если я вас правильно поняла, тогда не возникло никаких сомнений — поехал куда-то на своей машине, сам её вёл, к тому же был у него какой-нибудь этакий необычный портсигар или ещё что…

— Часы.

— Вот, пожалуйста, и никаких сообщников, разве что Новаковский…

Капитан невежливо перебил меня.

— В вашем чулане мы много чего нашли. Надо признать, работки вы нам доставили вдоволь, четыре человека шуровали сутки…

— Жаль мне их. Целые сутки, без перерыва?

— Посменно. Я уже сказал, что бутылки мы повыбрасывали, то же сделали с частью макулатуры, но все остальное осталось. Меня заинтересовали три вида документов.

Меня тоже заинтересовали.

— О, покажите! Или только устно?

— Посмотрим. Итак, первый вид: написанный от руки вроде бы реестр всевозможных преступлений. Начинается с подделки денежных знаков. Видимо, довольно старая история, ибо говорится о фальшивых банкнотах по пятьсот злотых. Вслед за фальшивыми купюрами следуют, по пунктам, кражи автомобилей, кражи со взломом и убийства.

— А в этот реестр не входит ли потеря почтового мешка с деньгами?

— Как же, входит.

— Тогда этот документ можете оставить в покое, вы отыскали черновик сценария. По нему так и не был поставлен фильм, мне казалось, я выбросила черновик.

— Я так и думал, но на всякий случай решил проверить. Второе: прокурорские акты в жутком состоянии, собственно, фрагменты, можно понять, что речь шла об убийстве, совершённом двумя братьями.

— Это тоже можно выбросить. Акты принадлежали моему второму мужу, сами видите, в каком они состоянии, потому что опрокинулся стол, и на бумаги вылились кофе, томатный сок и растительное масло, но потом муж сделал копию. Не спрашивайте, зачем я их хранила, сама скажу: собирала макулатуру, чтобы в обмен на неё получить туалетную бумагу. Правильно, это было ещё в те, незапамятные времена, вы, наверное, не помните, молоды ещё.

Капитан возразил:

— Нет, очень хорошо помню, мама тогда за макулатуру купила чайник.

И он почему-то вздохнул, но, спохватившись, с суровым видом продолжил перечень.

— Ну и, в-третьих, чёрная пластиковая обложка папки, очень потрёпанная. В папке ничего не было, но за одной из корочек было спрятано вот это.

Вынув из кармана несколько листов бумаги, капитан положил их на стол. Это оказались анализы крови. Я подняла голову и торжествующе заявила:

— Ну, знаете ли! Сама собой восхищаюсь, ведь я догадалась, что у него могло это быть.

— У кого?

— У моего третьего, ну, скажем так — мужа. Должно быть, это те самые бумаги, о которых только и говорят. Значит, вот это анализ крови. А это что? Никак отпечаток большого пальца, лопнуть мне на этом месте! И тоже Сшпенгеля? И опять анализ крови, группа, подгруппа… Копия допроса по делу…

— Вот это и требуется! — обрадовался капитан. — С чего вы взяли, что это «копия допроса» и «по делу»?

Действительно, совершенно неразборчивые каракули невозможно было расшифровать, но мне очень хорошо знакомы эти угловатые червячки.

— Как же, сколько раз приходилось иметь дело с этими каракулями. Он разработал свою собственную стенографию и пользовался ею, меня научил, приходилось иногда помогать. Но теперь я уже многое подзабыла, если у вас много таких записей, придётся, пан капитан, к какому-нибудь аптекарю обратиться, они мастера расшифровывать совершенно неразборчивые рецепты.

— Не беспокойтесь, у нас найдутся свои специалисты, но я подумал, вам легче прочесть ваши же бумаги. Вот эта буква игрек?

— Правильно, а вот та восьмёрка с оборочками — зет. И значит, тут написано: «Убил Фордокса». Ой, нет, извините, не Фордокса… никак не разберу, может, Фанфана?

— Ладно, мы уточним. Так вот, из-за этого они и преследовали вас. Думаю, что имею право сказать вам правду. Из досье Спшенгеля пропало несколько документов, очень важных, и они оказались в вашем чулане. Отпечаток пальца и группа крови. Как он раздобыл эти документы, ваш так называемый муж?

— А его вы спросить не можете?

— Не только могу, но даже и спрашивал. И не только я.

— И что?

— А ничего. Амнезия. Потеря памяти. Правда, не сразу. После первого разговора пообещал предоставить нам некоторые чрезвычайно важные документы. Но не предоставил и ничего не помнит.

Мне не было необходимости раздумывать над таким феноменом.

— Все понятно. Пообещал, потому что думал — легко найдёт в своём архиве эти бумаги. А оказалось — шиш, ничего в архиве не нашёл. Подумал, что оставил бумаги у меня, вот почему перерыл чулан соседа. Откуда ему было знать, что мы с соседом с самого начала обменялись чуланами? А признаться, что у него что-то пропало — свыше его сил, позор на все джунгли. Нет, ни за какие сокровища не признается в потере вещественных доказательств, и даже если вы, пан капитан, на голову встанете, память к нему не вернётся.

• Предыдущая
• 48/61
• Следующая