Домик с крокодилами - Степнова Ольга Юрьевна - Страница 29

– А ты пошукай! Пошукай, правду-то, по углам! У неё, у правды, два метра роста и сто килограммов веса, её нельзя не заметить. Правду зовут Глеб Сазонов! Почему ты вместе с ним не пытаешь бандитов?

– Я же сказала, мы решили пожить отдельно. Он в Найроби, а я… То есть, наоборот.

– Ясно, – вздохнул Сазон. – А Найроби – это Китай?

– Вьетнам.

– И как так во Вьетнаме живётся без сумасшедшей любви?

– Здесь это не главное.

– То ли мне податься в Найроби? Тошно мне, Элка! И водка поперёк горла стоит.

– Ищи свою Кармен где-нибудь по соседству.

Я нажала отбой и выбросила сигарету в окно.

И как живётся во Вьетнаме без сумасшедшей любви?!

Хреново во Вьетнаме живётся…

Насморк прошёл, а симптомы остались.

Фантомные боли – полная ерунда по сравнению с тем, что оставляет после себя то, что принято называть любовью.

Приехав домой, я обнаружила, что петуньи завяли.

Цветы скукожились и поникли, а клумба стала похожа на большой гербарий. Кажется, я не поливала её два дня… Или три. А, может, неделю.

Я обошла вокруг клумбы, думая, чем можно исправить ситуацию. Сообразив, что без влаги не обойтись, я вылила туда ведро воды, спела петуньям «не кочегары мы, не плотники, да!» и высказала им всё, что думаю о предприимчивой Геле Абрамовне.

Из дома вышла девица в ошеломительном мини. Увидев меня, девица сказала «ой!» и выбежала за калитку.

– Бабу привёл? – спросила я Васю, который пил чай на кухне.

– Девушку пригласил на чай, – назидательно поправил Вася.

– Я и говорю, бабу привёл. – Я налила себе зелёный чай, села напротив и пожаловалась: – Петуньи завяли.

– Да и хрен с ними, – пожал Вася плечами. – Какой от них толк?

– Не знаю. А канарейки-то живы?

– Понятия не имею. Ты их кормила?

Вопрос, кормила ли я канареек, поставил меня в тупик. Вроде, кормила, но когда это было, я точно не помнила.

– Вот что мне в тебе нравится, так это воинствующий пофигизм, – усмехнулся Вася. – Где ты ему научилась?

– Во Вьетнаме.

– Ты что, воевала там в семидесятых годах?

– Что-то типа того.

– Не хотел бы я быть твоим парнем.

– Я согласна, не будь им. – Горячий чай обжигал губы, но я не чувствовала боли.

– Известно что-нибудь про мальчишку? Похитители назначили сумму выкупа?!

– Будь другом, проверь, живы ли канарейки!

– Разве ты не слышишь, как они орут?

– От голода?

– Я понятия не имею, отчего орут канарейки. Ты не хочешь отвечать на вопрос про мальчишку?

Я пожала плечами. Зачем я посвятила в свои дела чужого мне человека? Ладно бы была пьяная, а то просто пельменей объелась.

– Пацана забрала из школы блондинка в тёмных очках. Она силой затолкала его в белую «восьмёрку» без номеров с тонированными стёклами. Единственная примета машины – рваная вмятина на правом заднем крыле. Но самое странное – учительница, у которой учился Прохор, резко уволилась и укатила к маме на Север. Думаю, всё-таки, это работа бандитов, которые решили отомстить моему мужу.

– Что ты думаешь о любви, тёзка? – вдруг без всякого перехода спросил Вася.

– О продажной?

– О настоящей.

– Ничего не думаю. Я боюсь разочарований, а любовь стопроцентно их гарантирует.

– Не такая уж ты пофигистка.

Я вдруг подумала, что я самая что ни на есть размазня и слюнтяйка. Что чувства раздирают меня с непозволительной для моего звёздного статуса силой.

«Почему ты вместе с Бизей не пытаешь бандитов?! – прозвучал в ушах голос Сазона. – Ты пошукай, пошукай правду-то по углам!»

Я вскочила.

– Ты не знаешь, где находится Лохматая горка?!

– Кажется, на Камчатке, – пожал Вася плечами.

– Судя по всему, это другая горка… – Я решительно прошла в комнату, нацепила бейсболку и взяла берданку, которую хранила под кроватью.

– Покорми канареек, если я не вернусь, – попросила я Васю.

Вася длинно присвистнул, что, очевидно, выражало крайнюю степень удивления моей бейсболкой, моей берданкой и моей решительностью.

– Думал, хоть в отпуске отдохну, – опять сказал он непонятную фразу.

Я выскочила во двор и побежала к калитке.

– Эй, под каким именем тебя искать, если что? – крикнул вдогонку Вася.

– Элла Тягнибеда, – не оборачиваясь, ответила я. – Автор детективных романов.

– Тьфу, ты! Ну, говорил же, что видел тебя на фото с криминальным текстом! Ушла и не вернулась… Пришла и не ушла! Элка, автограф организуешь для моего отделения?

Он ещё говорил что-то, но я уже села в машину и нажала на газ.

Вишнёвое вино кончилось, осталось только сливовое.

Сливовое было более кислое, но от него меньше кружилась голова и чесались кулаки. Сом наливал его в большие глиняные кружки, и мы пили, каждый раз чокаясь и произнося тост:

– За дружбу!

– За любовь!

– За мир во всём мире!

– За смертную казнь для киднепперов!

– Это незаконное лишение свободы!!! – заорал Боцман, прикованный наручником к металлической скобе в стене.

– Чё он сказал? – переспросил я у Аркадия.

– Мы незаконно лишили его свободы, – пояснил Сом.

– Точно, незаконно, – согласился я, наливая ещё вина.

– Ой, незако-о-о-нно! – пропел Сом и обратился ко мне: – Слушай, может, ему кляп вставить? А то он заставляет меня чувствовать себя плохим человеком. А я добрый! Честный! Справедливый!!! – Он вмазал Боцману под дых – легонько и очень профилактически. Боцман крякнул, закашлялся и заскрипел зубами от злости.

Честно говоря, у меня перед глазами стояли два Боцмана и парочка Пале-Роялей, но я понимал, что это не соответствует действительности, и всего лишь следствие выпитых десяти литров вина. Мы пили давно, я даже не знал – одну ночь, две, три, сутки или неделю… Сознание мутилось от опьянения и недосыпа. Вина становилось всё меньше и шансов вытрясти из ублюдков правду – тоже. Пить мы начали с Сомом, чтобы не заснуть, и, кажется, преуспели в этом занятии.

– Кляп – это не выход, – возразил я. – Я думаю, им надо уши к ногам привязать, а ноги к жопе. Тогда у них не возникнет больше желания применять к нам уголовный кодекс.

Сом сходил куда-то и принёс толстый моток верёвки.

– Стойте! – заорал Боцман. – Я пошутил! Будем считать, что я нахожусь тут добровольно!

– И я в гости пришёл, – закивал Пале-Рояль. – И я добровольно!

– Великая сила искусства, – отшвырнув верёвку, вздохнул Сом. – Есть предложение пытать их трудом.

– Каким? – разливая в кружки вино, спросил я.

– Домашним. У моей мамы море непаханое домашней работы.

– Мир, труд, май! – Я поднял кружку и звонко чокнулся с Сомом. – Кстати, море непаханое – это что?

– Ковры не выбиты, стены не белены, в огороде трава по пояс, колодец забит, коза не доена, скотина не кормлена. У меня руки не доходят маме помочь.

– Не-ет! – в один голос взвыли Боцман и Пале-Рояль.

– Тогда уши к ногам, а ноги к жопе, – хватая верёвку, пообещал я. В отличие от вишнёвого, сливовое вино навевало какие-то романтические припадки: хотелось называть всех по имени-отчеству и извиняться после каждого удара по морде. – Как вас зовут? – обратился я к Чусовским отморозкам.

– А то ты не знаешь, – буркнул Пале-Рояль. – Меня зовут Па…

– Как тебя по паспорту зовут, упырь?! – надвинулся я на него.

– Павел Петрович.

– Роман Романович, – не дожидаясь вопроса, быстро представился Боцман.

– Значит так, Роман Романович и Павел Петрович, – прошёлся я между ними, постукивая себя по руке верёвкой. – Я вас в последний раз спрашиваю, где находится мой воспитанник Прохор Громов. Если вы не ответите на этот вопрос, ваши перспективы на жизнь станут очень призрачными и неопределёнными.

– Где пацан?!! – рявкнул Сом.

– Есть тема такая, толстый, – дёрнулся в наручниках Пале-Рояль. – Есть тема… Нет у нас пацана! – Видимо, он обессилел, потому что попытался сесть, но не смог – скобы в стене крепились очень высоко и наши заложники могли только стоять. – Нет у нас пацана! Кафе мы сожгли, не отрицаю, базара нет, восстановим убытки в обмен на свободу, а пацана… Да пойми ты, толстый, пойми, никто на Ирму Громову пасть не раскроет! Никто! Она самого Чусова уничтожит, с землёй сравняет, если захочет! У неё, знаешь, какие тяпки?! Знаешь, какие покровители?! Наш Чус Чусыч рядом с ними – тля зелёная! Раздавят и не заметят! Пойми ты, не трогали мы малого Громова, не трогали! Что мы, самоубийцы, что ли?!