Отто Фон Бисмарк. Основатель Великой Европейской Державы Германской Империи - Хилльгрубер Андреас - Страница 20

• Предыдущая
• 20/21
• Следующая

Лишь недавно, когда закончилось изучение многочисленных источников, хранившихся в семейном архиве во Фридрихсру, появилась возможность описать всю полноту трагедии одиночества Бисмарка в последние восемь лет его жизни. “Реальность” этих лет, проведенных во Фридрихсру, изображает Бисмарка “неспокойным, мучимым ненавистью и тревогой, сварливым, неизбежно пребывающим в когтях политических страстей, которые убили в нем интерес ко всему остальному, и при этом не имеющим никакой надежды на возвращение, сосланным в место, которое он любил, но в отсутствие служебных обязанностей лишенное прежней прелести, окруженным людьми, которые – за исключением сыновей – едва ли могли дать ему что-либо, кроме симпатии и почитания. Одиночество стало уделом его последних лет, несмотря на кипучую деятельность, не прекращавшуюся во Фридрихсру” (М. Ханк). Наряду с одиночеством, эти годы были отмечены тревогой за судьбу “своей” империи, страхом перед политическими и социальными катастрофами, лишавшим его сна (“Через двадцать лет после смерти Фридриха Великого была Йена; через двадцать лет после моей кончины снова настанет крах, если и впредь будут править таким образом”). Однако в последние годы жизни Бисмарком, кроме всего прочего, двигали такие мощные импульсы, как одержимость властью и жажда мести.

Он был выключен из всякой официальной деятельности и не получал никакой официальной информации, однако представители “Нового курса” чрезвычайно опасались Бисмарка как истинного “лидера оппозиции”, ведь все отдельно взятые шаги официальной политики всегда совершались с оглядкой на возможную критическую реакцию экс-канцлера. Его незримое присутствие во многом определяло атмосферу взаимоотношений между “Берлином” и “Фридрихсру”. Впрочем, упорно повторявшиеся попытки Бисмарка повлиять позитивным образом на политические события современности, находясь во Фридрихсру, потерпели полный провал. Парадокс состоял в том, что в эти годы он до такой степени превратился в национальный миф, в “железного канцлера”, в “германского богатыря” и “Роланда”, в “памятник самому себе”, что проявилось в том числе и в создании бесчисленных монументов и колонн, и прежде всего величественного памятника работы Гуго Ледерера в Гамбурге (1901-1906 гг.). Ставшие уже историческими деяния канцлера, как продемонстрировавшие свою правильность, так и оказавшиеся спорными, находили столь высокое признание и вызывали такое уважение, что его как “воспитателя современности” просто “не слушали”, его предостережения не принимались к сведению. Этот элемент трагизма, характерный для последних лет жизни Бисмарка, накладывает отпечаток на всю его деятельность в целом и на его – чередующееся с размышлениями о национально-исторических переломах – толкование дальнейшего хода истории созданной им великой державы – Германской империи.

"Немецкий вопрос”, с тех пор как в ходе столкновения немцев с революцией и с “Grand Empire” [37]. Наполеона он превратился из литературно-духовной в политическую и социальную проблему, всегда представлял собой вопрос европейского масштаба. С тех пор в сильно сокращенном виде “немецкий вопрос” означает следующее: как привести стремление немцев – по своему расположению в центре Европы и своему потенциалу занимающих особое место – к единству и свободе, к объединению в национальном государстве, таком, какое крупные западноевропейские нации имели уже со времен средневековья, в соответствие с безопасностью всей Европы, а также с простирающимися до самого центра Европы властными амбициями великих европейских держав (в том числе обеих великих немецких держав, Австрии и Пруссии), с их заинтересованностью в состоянии “равновесия”, которое предоставляет максимально возможную свободу действий. До сих пор – это еще раз подтвердила структура Германского союза, созданного Венским конгрессом в 1815 году, – такое состояние покоилось в основном на уравновешивающей функции центра Европы, который представлял собой свободное государственное образование союзного типа, включающее в себя суверенных немецких князей и вольные города, и служил “буфером” между великими державами.

Ход и итоги революции 1848 года продемонстрировали едва ли преодолимые внутригерманские территориальные и социальные трудности при решении “немецкого вопроса” посредством образования национального государства с первой попытки и революционным путем. Кроме того, события в 1848 г , способствовали тому, что в ходе дебатов в немецком Национальном собрании обнаружился гигантский размах притязаний пребывающего in statu nascendi [38] национального немецкого государства, которые в окончательном виде представляли собой – как всегда, имеющее разрозненный вид, основывающееся на понятиях “мелконемецкий”, “великогерманский” или “центральноевропейский”” – объединение всей Центральной Европы в широком смысле слова, от Северного и Балтийского морей до Адриатики (и частью фактически, частью потенциально до Черного моря). Подобное объединение в такой степени бросает вызов всей остальной Европе (как великим державам, так и мелким соседям национального немецкого государства), что эта попытка при наличии такой международной перспективы была неизбежно обречена на провал.

Стремление к экономическому объединению как можно более обширной части Центральной Европы, которое родилось еще в домартовский период и имело место в ходе революции и после ее завершения, в условиях, когда две великие немецкие державы соперничали между собой, а средние и мелкие немецкие государства настаивали на своем суверенитете, было в политическом отношении насильственно остановлено “на полпути”. Начиная с 1834 года, экономическое единство было реализовано на “мелконемецком” уровне в рамках Германского таможенного союза, существовавшего под эгидой Пруссии. В 50-е годы в качестве конкуренции планировалось создание широкомасштабного таможенного союза, соответствовавшего интересам Австрии. Само по себе это стремление, даже в экономически мощном сочетании с “углем и сталью”, не могло привести к политическому решению “немецкого вопроса”. К этому прибавилась сильная позиция ведущей державы консервативного лагеря, России, которая распространяла свое влияние и на Центральную Европу и сопротивлялась любым переменам в этом регионе. Это в полной мере показал итог “союзной” политики Пруссии, ориентированной на “мелконемецкое” решение посредством договоров, вскоре после революции, в 1850 году (Ольмюц). До тех пор пока сохранялась такая расстановка сил в центрально-европейском и общеевропейском масштабе, решение “немецкого вопроса” было исключено.

Лишь новая историческая веха, Крымская война (1854-1856 гг.), повлекшая за собой вытеснение России с занимаемых позиций и длительный политический разрыв между Россией и Англией и Россией и Австрией, внесла изменения в существующую расстановку сил и создала внешнеполитические рамки для решения “немецкого вопроса”. Пруссия, экономически более динамичная, в военном отношении после реформы более современная, в области проведения национальной политики более гибкая, хоть и парализованная с начала шестидесятых годов внутриполитическим кризисом, имела по сравнению с Австрией несколько более благоприятные шансы. Однако до событий 1866 года под Кениггрецем решение оставалось открытым, а до поздней осени 1870 года еще “не окончательным”.

Историческая заслуга Бисмарка состоит в том, что он ясно осознал, каким образом, то есть на какой властной основе (прусское военное и бюрократическое государство), в каком направлении и в каких пределах должен быть “немецкий вопрос” под эгидой Пруссии, чтобы это решение было приемлемым для Европы. Главным же залогом успехов канцлера было то, что его политическая концепция, основанная на этом решении, стратегически и тактически далеко превосходила действия противников. Эта концепция включала в себя подчинение немецкого национального движения государственным интересам Пруссии, а также примат дипломатических и – в строго контролируемых пределах – военных средств в рамках разумной политики нажима. В случае необходимости Бисмарк не исключал дуэлеобразных, не допускающих международного вмешательства, традиционных войн, в условиях отказа от “излишних” эмоций национальной окраски или “подрывных средств” национал-революционного толка.

• Предыдущая
• 20/21
• Следующая