Путь Воинов - Верещагин Олег Николаевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/14
• Следующая

След слепой слезы на солёном слайде, а море ушло.

Истин сизые гвозди — в сырые доски серых дождей.

И тебе остается три выхода: сдохнуть или встать на крыло,

Или просто считать, что нынче ты в отпуске, в отпуске...

Отпуск — три дня, не считая дороги,

Отпуск — три дня, не считая дороги...

— Мы ничего не сможем сделать там, — сказал Пауль. — Я не боюсь, но...

— Давайте сразу условимся, — мягко предложил Вальфрид, — что трусов среди нас нет. По-моему, это не подлежит сомнению.

Они опять помолчали. Неподалёку через степь медленно двигался конный отряд.

Обойди периметр, закрой ворота на ржавый замок,

Отыщи того, кто еще способен, и отдай ему ключ.

Не вини себя в том, что все так плохо — ты сделал, что смог,

А теперь считай, что нынче ты в отпуске, в отпуске...

Отпуск — три дня, не считая дороги,

Отпуск — три дня, не считая дороги...

— Пусть будет так, — Вальтер встал. — Кто уходит обратно — уходит обратно. Через тот ход, которым пришли сюда Ялмар и Айнс. Кто остаётся — остаётся. Те, кто уходят, возьмут продукты и две трети боеприпасов. Так будет честно.

— Да, пожалуй, — Ялмар тоже встал. — Айнс?

— Я как ты, — сказал младший мальчишка.

Проиграй в таверне свои полцарства и ядерный щит,

Заруби напарника в подворотне тупым топором —

Ведь полцарства не делится надвое — четверть уже не звучит,

А теперь считай, что нынче ты в отпуске, в отпуске...

Отпуск — три дня, не считая дороги,

Отпуск — три дня, не считая дороги...

Остальные тоже начали подниматься, неспешно, но уверенно. Ясно было, что каждый сделал свой выбор.

— Ты-то, как? — кивнул Вальфрид Ялмару.

— Я остаюсь, — сказал он, отряхивая штаны. — Пойду обратно. Ну, в ту деревню. Хочу разобраться с бандитами.

— Ты же их положил, — насторожился Вальтер.

— Положил, — кивнул Ялмар. — Но, что-то... — он поморщился. — По-моему, они там ещё есть. Уж больно у них лошадки сытенькие и патрон много. А мне не очень хочется, чтобы они явились в деревню искать своих. Хорошие там люди. Только беззащитные, ну, а я...

— Ну, мы тогда с тобой, — сказал Вольт. — Мы — в смысле, ну... мы. Это уже отряд, согласись?

Там, где тигр выходит к морю и трогает мягкой лапой прибой,

Где индейское лето — слезинкою неба по усталой щеке,

Где мечта Пасифика выйдет и встанет в пене рядом с тобой —

Оглянись и пойми, что нынче ты в отпуске, в отпуске...

Отпуск — три дня, не считая дороги,

Отпуск — три дня, не считая дороги...

— Э, постой, — Зигфрид перебросил на плечо пулемёт. — Я тогда тоже с тобой. Потом посмотрим, а пока — чего там, пошли.

— Ну, тогда пошли все, — вдруг сказал Вальтер. — И правда — потом посмотрим.

— Только сначала надо на речку вернуться, а то я дороги не найду, — сказал Ялмар, но Вольт отмахнулся:

— Я найду...

— Ну, что, все идут? — уточнил Фриди. — Нам бы с Валли оружие, а то мы пустые совсем...

И так, разговаривая о каких-то почти посторонних вещах, они пошли-потянулись в степь. Неспешно. Не боясь опоздать.

Ничего не останется после неба на казенном листе,

Ничего не останется в этом мире после нее,

Только три этих вечных выхода — сдохнуть или жить в пустоте,

Или просто считать, что нынче ты в отпуске, в отпуске...

Отпуск — три дня, не считая дороги,

Отпуск — три дня, не считая дороги...

Олег Медведев

Эта маленькая повесть долгое время существовала в виде множества отдельных рассказов, написанных от руки. Но, тем не менее, у неё уже было довольно много читателей. И мне нередко задавали вопрос: «Ну, почему ты написал о немецких мальчишках? У нас что, своих было мало?»

Что тут можно было ответить? Разве — что я писал и о своих, и мои читатели это знают. А вопрос этот диктовался раз и навсегда вбитым в голову стереотипом: «Они — плохие, потому что они фашисты».

Начну с того, что для меня фашисты — не они, а, например, чеченцы. Самые настоящие мусульманские фашисты, причём, массово, всем народом. Но это не важно, тем более — не важно для повести, которую вы прочитали. А важно другое.

Кто мне скажет, чья мука больше?

Мука немецкого мальчишки, заживо расплавившегося (нет, не сгоревшего — именно расплавившегося!) в бомбоубежище — или мука мальчишки русского, умершего жуткой смертью от жажды в каменоломнях Аджимушкая?

Кто мне скажет, чей страх ужасней?

Страх немецкого мальчишки, слушающего, как воют над домом сирены и как ревут в небе моторы армад «либерейторов» — или страх мальчишки русского, слушающего, как воют над домом сирены и как ревут в небе моторы армад «дорнье»?

Кто мне скажет, чьё мужество больше?

Мужество немецкого мальчишки, вышедшего на крышу тушить «зажигалки» — или мужество мальчишки русского, вышедшего на крышу тушить «зажигалки»?

Кто мне скажет, чья верность выше?

Верность немецкого мальчишки, в упор стреляющего из «фауста» по танку — или верность мальчишки русского, бросающегося под танк с гранатной связкой?

Кто мне скажет, чьё горе горше?

Осиротевшего немецкого мальчишки — или осиротевшего мальчишки русского?

Мне скажут, что это их страна развязала войну.

Вообще-то, мне есть, что ответить. Ответить подробно. Достаточно почитать дюжину книг умных людей (хотя бы Мухина с Широкорадом), чтобы понять: войну развязала Польша.

А за спиной её стояли «демократические силы мира», которые в 1931-1938 годах тщётно пытался вразумить «злобный Советский Союз» во главе с «тираном Сталиным». Но я не хочу отвечать. Речь сейчас не об этом. Речь о том, что сказал — правда, намного раньше — английский поэт:

Погибли-то МИЛЛИОНЫ —

И среди них были ЛУЧШИЕ...

Поэтому я не в настроении выяснять, кому было хуже и кто был лучше, кто виноват и кто прав. Не сейчас. Не в этой повести...

...В моей видеоколлекции есть страшный чёрно-белый фильм — «Германия, год нулевой». Он о Германии 1946 года, но, когда я смотрел его, то не мог отделаться от ощущения, что это фильм о России года 1996 или.. 2006, какая разница? Уж слишком яркими и наглядными были «приметы времени» на экране.

Вот — очередь домохозяек за пайком; женщины покорно стоят и тихо разговаривают, что в советском секторе сегодня давали мармелад, а у них — нет.

Вот — педофил, мразь в очочках, при Гитлере сидевшая тише воды ниже травы в своей норе; теперь он крутит большие дела с «союзниками»-оккупантами, а в свободное время одного за другим водит на свою квартиру всё новых и новых голодных мальчишек — посимпатичнее.

Вот — старший брат главного героя, бывший солдат СС, раздавленный страхом и опустившийся — он не смеет даже выйти на улицу, чтобы его не забрали.

Вот — старшая сестра, которая после долгих терзаний решается на единственный выход добыть деньги и еду — торговать собой для солдат оккупационных войск.

Вот — группа полубеспризорных подростков, живущих продажей краденого с железнодорожной станции; они по очереди спят с двумя девчонками из своей «команды»...

И сквозь всё это проходит одиннадцатилетний главный герой. Финал фильма ужасен. Не в силах больше видеть, как медленно умирает голодный и больной отец, мальчишка даёт ему дозу яда.

А потом забирается в разрушенный дом. Несколько секунд стоит на карнизе четвёртого этажа, глядя на развалины родного города.

И — просто и легко падает вниз. Не прыгает, а именно падает. А дальше показывают лежащий ничком труп ребёнка...

• Предыдущая
• 13/14
• Следующая