Месть Бела - Арчер Джеффри - Страница 9

Слушай же внимательно, друг мой Конан. Чтобы вернуть утерянное мужество, ты должен украсть для меня три самые дорогие вещи у троих разных людей... Разных, я сказал? Нет. Эти люди — вроде как твои ближайшие родственники. Ближе некуда. Хотя и живут очень далеко отсюда. Так далеко, что ты и представить себе не в состоянии. Однако чтобы шансы в этой игре были равны, я помогу тебе попасть туда. Куда именно — не должно тебя волновать. Просто поверь мне: до них ни пешим, ни конным, ни как-нибудь еще не добраться. В стороне от твоего мира, в стороне от Мира Демонов и Серых Равнин находятся множество других миров — таких же, как твой, очень похожих на твой — но не совсем...

Голос Бела дрожал, как муха, бьющаяся о стекло, обволакивал мозг киммерийца плотной пеленой...

— Не помню, что он говорил, — продолжал Конан изливать душу Симуру. — Не до запоминания мне было. Не помню половины и не понимаю три четверти из его бредовых рассказов. Что-то он плел о землях, которые лежат совсем неподалеку, но одновременно недосягаемы, поскольку, дескать, между нашим и теми мирами воздвигнута непреодолимая стена. Богами якобы воздвигнута. Еще он говорил, что когда-то, давным-давно, миры были едины, но после какой-то стародавней катастрофы они разделились. И теперь живут сами по себе. Мол, и здесь, и там, можно, если, конечно, получится, встретить самого себя, но — немного иного, потому что жизнь в этих мирах иная. А еще он сказал...

— Не надо, Конан, — мягко перебил его Симур. — Я понял, о чем ты говоришь. И, могу уверить, твой странный собеседник прав. Я и сам не раз обдумывал возможность существования паралле... Впрочем, мы отвлеклись. И что же было дальше? Конан помотал головой, вспоминая.

— Дальше... Дальше он, Бел то есть, сказал, что коли я согласился на игру, то должен через день пойти к развалинам старинного монастыря, которые находятся к востоку от Шадизара в десяти часах ходьбы. Один. Без коня. И чтобы в полночь ждал знака. Если же я... струшу, то навсегда... останусь...

Киммериец осекся.

— Если согласен, — сказал Бел, — то послезавтра ночью будь среди руин монастыря — знаешь те камни, на востоке, посреди степи? Вижу, знаешь. Так вот. Дождись полуночи. Отдыхай. Я появлюсь и помогу тебе добраться до своих родственников... Не забудь прихватить свой меч, друг мой Конан, иначе все твои потуги пропадут впустую.

— Но как я найду своих родичей? — крикнул Конан, сбросив дурман, навеваемый усыпляющим голосом бога. — Я даже не знал, что у меня есть родстве...

— ...Я даже не знал, что у меня есть родстве... — крикнул Конан — и проснулся.

В окно постоялого двора «Кровавые кони» лупило рассветное, однако уже жаркое солнце, предвещающее великолепный день. Он сбросил с себя покрывало. Сон медленно покидал его мозг, растворялся в сияющей утренней реальности; явь вытесняла собою образ мрачной залы. Но — сновидение ли то было, или Бел в самом деле приходил к нему, разговаривал с ним?..

Как бы то ни было, следующей ночью, впервые за последний месяц Конан спал без сновидений, как убитый. И еще больше утвердился в мысли, что разговор с Белом — не есть плод его больного ума. Поэтому во второй половине дня пешком, налегке он отправился на восток, к темнеющем на горизонте развалинам древнего монастыря. Стоило проверить, сошел ли он с ума, или действительно согласился на игру с Покровителем воров, богом Белом.

Ночь выдалась пасмурной, ненастной, хотя день был полон летней жары и солнца; однако к вечеру наползли с северо-запада черные сизо-черные тучи и стремительно закрыли полнеба; багровое светило погрузилось в холодную хмарь.

В сумерках Конан достиг руин забытого богами и людьми монастыря. Устроился среди замшелых камней. Перекусил мясом и хлебом, запил скромную трапезу глотком вина из фляги.

Он пребывал в состоянии отчуждения от реальности. Что он здесь делает? Чего ждет? На что уповает? Этого киммериец не знал. Да и знать не хотел. Подобно тонущему, он хватался за любой хилый росток водоросли, за любую плавающую на воде травинку в надежде выбраться, спастись, выжить...

Вдалеке простучали боевые барабаны грома, повеяло свежестью — сладкой после жаркого дня, ветерок зашуршал в сухой степной траве. Быстро темнело.

Конан привалился спиной к шершавому, быстро остывающему камню — одному из сотен, некогда служившим фундаментом здания, и приготовился ждать. Ждать полуночи. Ждать своей судьбы...

И, измученный мытарствами последних дней, сам не заметил, как задремал.

Разбудил его ужасающий грохот, точно небесная твердь в одночасье обрушилась на землю. Киммериец вскочил, выглянул из-за своего укрытия...

И решил, что все еще спит — столь разительно изменилась окружающая его действительность.

Стихия бушевала, словно настал последний час мироздания. Ночную мглу прорезали частые вспышки ослепительно белых с голубоватым отливом молний, то и дело огненными шипящими стрелами вонзающиеся в сухую степь, и тогда древние руины безвестного монастыря озарялись бледным, нереальным светом и отбрасывали длинные, четкие тени. В отблесках молний Конан видел бешеную круговерть туч в небе; тучи клубились, пенились, сталкивались, сливались друг с другом, чтобы разродиться очередным залпом небесного огня.

Беспрестанно громыхал гром; в оглушительных его раскатах слышался победный клич Хаоса, наконец-таки свергнувшего с трона закостенелый Порядок. Но дождя пока не было. Впрочем, дождь был редкостью в этих засушливых землях...

Непроизвольно выхватив меч из ножен — единственный знакомый предмет в этой вакханалии ветра и тьмы, — киммериец ждал. Он убежал бы, если б было куда; однако гроза, казалось, подмяла под себя, заполонила собой всю землю. И бежать было некуда. Поэтому Конан стоял неподвижно.

Очередная огненная стрела с гневным шипением воткнулась в мшистый камень в двух шагах от киммерийца. Камень раскололся на две неравные части с сухим треском и вспыхнул желтовато-зеленым пламенем.

Это не простая буря, вдруг понял киммериец. О Кром, Сет, Митра и всесильная Иштар, я погибну здесь...

Действительность смазалась. В мертвенно-голубых сполохах молний мир расплывался, терял реальность, четкость, материальность. Ничего не осталось в мире — ни людей, ни животных. Были лишь Конан и буря, человек и стихия. Порывы яростного ветра развевали волосы северянина, трепали его одежду, пытались вырвать меч из рук. Но он знал, нюхом воина чуял, что, как бы ни было страшно, стоит пошевелиться, отступить перед безумным натиском шторма, и враг сломит его, закружит в ветряном омуте и — разобьет о сухие камни руин, оставит лежать здесь вечно.

Поэтому Конан стоял. Стиснув зубы, держа, будто обороняясь, меч перед собой клинком вверх, стоял неподвижно.

Он почти оглох от ударов грома и почти ослеп от вспышек молний, что впивались в тело земли около него, рядом с ним, вокруг него — но не попадая в него.

Однако потом, когда небесный грохот достиг, казалось, предела слышимости, одна из сорвавшихся с тучи огненных змей опутала клинок северянина, быстро побежала к рукояти, обвила голубоватыми веревками его руки, грубо, тысячью игл вонзилась в мозг.

Конан вспыхнул, как сухая щепка — не только одежда его, но и все тело: ноги, руки, туловище, волосы, глаза, губы... Чувствуя, как неземное пламя пожирает его, варвар закричал. И услышал, что крик его стремительно уносится в бездну.

Некоторое время Конан лежал неподвижно, не открывая глаз и прислушиваясь к собственным ощущениям и окружающему миру. Вроде бы, ничего не болит. Вроде бы, вокруг все мирно и спокойно. Лицо его овевал влажный ветерок, в ушах стояло негромкое, умиротворяющее то нарастающее, то стихающее шипение, но было ли оно реальным и порождено сознанием, киммериец сказать не мог. Равно как не мог сказать, жив он или умер. Варвар осторожно приоткрыл левый глаз. Подождал немного и открыл правый.