Комментарии к жизни. Книга первая - Кришнамурти Джидду - Страница 12

Почему происходит так, что мы жаждем быть признанными, быть повышенными по службе, быть награжденными? Почему мы являемся такими снобами? Почему мы цепляемся за исключительность нашего имени, положения, достижений? Разве анонимность приводит к деградации и быть неизвестным презренно? Почему мы гонимся за известностью, популярностью? Почему мы недовольны нами такими, как мы есть? Почему мы боимся и стыдимся того, каковы мы, так что имя, положение и достижения становятся настолько существенными? Любопытно, насколько сильно желание быть признанным, быть встреченным аплодисментами. В восторге сражения свершаются невероятные вещи, за которые следует вознаграждение. За убийство такого же человека, как и мы, становятся героями. Благодаря привилегии, уму, способности и трудоспособности оказываешься где-нибудь около вершины, хотя вершина никогда не является вершиной, так как опьянение от успеха захватывает все больше и больше. Страна или бизнес – это вы сами. От вас зависят важные явления, вы – это власть. Организованная религия подсовывает положение, престиж и почесть. В ней вы – важная персона, обособленная и значительная. Или опять же вы становитесь учеником какого-нибудь учителя, гуру или мастера, или вы сотрудничаете с ними в их деле. Вы все еще значимы, вы представляете их интересы, вы разделяете с ними их ответственность, вы даете, а другие получают. Хотя, действуя от их имени, вы – всего лишь пешка. Вы можете надеть набедренную повязку или одежду монаха, но это вы делаете красивый жест, это вы отрекаетесь.

Так или иначе, скрыто или явно, «я» подпитывается и поддерживается. Помимо его антиобщественных и вредных воздействий, зачем «я» еще должно самоутвержаться? Хотя мы и так живем в суматохе и печали, с мимолетными удовольствиями, зачем «я» цепляется за внешнее и внутреннее удовлетворение, за поиски его, которые неизбежно приносят боль и страдание? Жажда активной деятельности, как и пассивной, заставляет нас стремиться быть. Наше стремление заставляет нас чувствовать, что мы живы, что в нашей жизни есть цель, что мы постепенно избавимся от причин конфликта и горя. Мы чувствуем, что, если бы наша деятельность остановилась, мы были бы ничем, мы бы жили напрасно, вообще жизнь не имела бы никакого значения. Так что мы продолжаем вовлекаться в конфликты, в беспорядки, в антагонизм. Но мы также осознаем, что есть кое-что больше, что есть еще и иное, которое выше и вне всего этого страдания. Таким образом, мы находимся в постоянном сражении внутри нас самих.

Чем больше внешняя показная пышность, тем больше внутренняя бедность. Но свобода от этой бедности – не набедренная повязка. Причина этой внутренней пустоты – желание стать, и делайте, что хотите, но эту пустоту никогда не заполнить. Вы можете убежать от нее грубым способом или с изяществом, но она, словно ваша тень, рядом с вами. Вы можете не хотеть заглянуть в эту пустоту, но, однако, она там. Декорации и отрицания, которые «я» использует, никогда не смогут скрыть эту внутреннюю бедность. Своими действиями, внутренними и внешними, «я» пробует заполнить себя, называя это опытом или давая этому иное название для собственного удобства и выгоды. «Я» никогда не будет анонимным, оно может надеть новую одежду, взять себе другое имя, но отождествление с чем-либо – в самой его сущности. Этот процесс отождествления мешает осознанию его собственной природы. Совокупный процесс отождествления создает «я», хорошее или плохое, и деятельность его всегда замкнута в себе, как бы обширна она ни была. Каждое стремление «я» быть или не быть – это отдаление от того, что есть. Кроме его имени, признаков, особенностей, имущества, что же является «я»? Останется ли что-нибудь от «я», самости, если убрать все его свойства? Именно это опасение быть ничем приводит «я» в деятельность. Но это есть ничто, это пустота.

Если мы способны встать перед лицом той пустоты, быть с тем болезненным одиночеством, тогда страх полностью исчезает и происходит фундаментальное преобразование. Для того, чтобы это случилось, нужно переживать это небытие, чему препятствует переживающий. Если есть желание пережить эту пустоту, чтобы преодолеть ее, подняться выше, за пределы ее, тогда нет никакого переживания, так как «я» имеет продолжение как идентичность. Если переживающий имеет опыт, состояния переживания не достичь. Именно переживание того, что есть, без определения его названия дает свободу от того, что есть.

Мы находились высоко в горах, там было очень сухо. Дождя не было в течение многих месяцев, и небольшие ручьи затихли. Сосны стали коричневого цвета, и некоторые уже погибли, но среди них гулял ветер. К горизонту, цепь за цепью, тянулись горы. Большая часть дикой жизни перешла к пастбищам попрохладней и получше, остались только белки и несколько соек. Были еще и другие птицы, поменьше, но они молчали в течение дня. Усохшая сосна стала белой по истечении многих лет. Она была красива даже в своей смерти, изящная и сильная, без тени сожаления. Земля стала тверда, а тропинки были каменистые и пыльные.

Она сказала, что принадлежала нескольким религиозным обществам и наконец-то остановилась на одном. Она работала на этом обществе в качестве лектора и пропагандиста, практически по всему миру. Ради этой организации она оставила семью, комфорт и много чего другого, сказала она. Она приняла ее верования, ее доктрины и предписания, следовала за его лидерами и пробовала медитировать. Ее высоко ценили как члены организации, так и ее лидеры. Теперь же, продолжила она, услышав, что я сказал о верованиях, организациях, опасности самообмана и тому подобном, она ушла из этой организации и прекратила свою работу. Ее больше не интересовало спасение мира, она занимала себя своим маленьким семейством и его проблемами и лишь слегка интересовалась беспокойным миром. Она была склонна к ожесточенности, хотя внешне была доброй и щедрой. Она сказала, что, кажется, ее жизнь была потрачена впустую. После всего ее прошлого энтузиазма и дел где оказалась она? Что случилось с нею? Почему она была настолько унылая и утомленная и в ее возрасте озабочена такими тривиальными вещами?

Как легко мы уничтожаем тонкую чувствительность нашего существа. Непрерывная борьба и спор, беспокойные побеги и страхи очень скоро притупляют ум и сердце. А хитрый ум быстро находит замену чувствительности к жизни. Развлечения, семья, политика, верования и боги занимают место ясности и любви. Ясность потеряна из-за знаний и веры, а любовь из-за ощущений. Разве вера привносит ясность? Разве крепкие сжимающие стены веры приводят к пониманию? Какова необходимость в верованиях, и разве они не загружают и без того переполненный ум? Понимание того, что есть, не требует веры, а лишь прямого восприятия, которое должно быть напрямую осознано, без вмешательства желания. Это желание создает беспорядок, а вера – распространение желания. Желание проникает в нас скрытыми путями, и без их понимания вера только усиливает конфликт, беспорядок и антагонизм. Другое название для веры – это доверие, а доверие – это также пристанище желания.

Мы обращаемся к вере как средству для взаимодействия. Вера дает нам ту специфическую силу, которой обладает исключительность, поскольку большинство из нас заинтересовано во взаимодействиях, вера становится потребностью. Мы чувствуем, что не можем действовать без веры, потому что вера дает нам то, ради чего можно жить и работать. Для большинства из нас жизнь не имеет никакого другого смысла, кроме того, который придает вера. Вера приобретает большее значение, чем жизнь. Мы думаем, что жизнь нужно прожить в рамках веры, поскольку как можно действовать без неких норм? Поэтому наши действия базируются на идее или на ее результате. И тогда действие не столь же важно, как идея.

Могут плоды ума, даже блестящие и утонченные, придать когда-либо полноту взаимодействию, привести к полному преобразованию в бытии личности и в социальном устройстве? Действительно ли идея – это средство для взаимодействия? Идея может вызвать некоторую последовательность действий, но это просто деятельность. А деятельность полностью отличается от действия. Именно в этой деятельности каждый пойман в ловушку, и, когда по какой-либо причине деятельность останавливается, тогда личность теряется, и жизнь становится бессмысленной и пустой. Мы осознаем эту пустоту, сознательно или подсознательно, и, таким образом, идея и деятельность становятся наиболее существенными. Мы заполняем эту пустоту верой, и деятельность становится опьяняющей потребностью. Ради этой деятельности мы будем отрекаться, мы будем приспосабливаться к любому неудобству, к любой иллюзии.