Родина Богов - Алексеев Сергей Трофимович - Страница 23
- Предыдущая
- 23/47
- Следующая
– За каждого воина строго спрошу. Сложит головы дружина – свою на плечах не приноси.
Сам же взял большую часть дружины и отправился сквозь лесные дебри, на восток.
Издавна обры обитали в глухих, необжитых местах паросья, среди бескрайних марей и чахлых лесов, куда не пробраться на лошадях, а только пешим, по тайным тропам или на мокроступах через топкие болота. Мест таких на землях росов было множество, но самое крупное поселение было вокруг озера, которое впоследствии и назовут Обринским. Еще никто из князей не водил сюда дружины, обычно обрище загоняли в гиблые топи, надеясь, что оно сгинет в трясине или в воде, которую панически боится, однако легкие, весом всего в два пуда выродки не тонули; арвары же в тяжелых доспехах и шагу не могли ступить по их тропам. Изредка пробирались в их логово лишь отроки-лазутчики, которые потом и рассказывали, что по всем лесным островам-урманам средь болот и по высоким берегам озера нарыто несметное количество нор, и в каждой скотским образом живет до двух десятков обров. Даже познав бога, выродки так и не заводили семей, жили колониями, как муравьи, и никто не знал, кто его жена и кто дети, говоря, мол, господь все равно знает каждого, а благодатная жизнь нас ожидает на небе. Срок жизни их был недолог, к тридцати годам наступала глубокая старость, после чего соплеменнику не давали пищи и уводили на болото, где привязывали к дереву, оставляя на поживу гнусу и зверью. Проповедники-богодеи заставляли безоких докармливать стариков и после смерти закапывать в землю, но обры никак не могли взять в толк, как покойный потом выберется из ямы и улетит на небеса? А оттого по старинке облегчали переход из земного мира в иной, отдавая умирающих комариным тучам или голодным волкам.
Арвары не считали свое порождение людьми, ибо их животная жизнь не походила на человеческую; обры же, в свою очередь, взирая на своих прапредков, живущих в городах, воспринимали их как добычу, а после обретения бога и прозрения, по наущению жрецов-богодеев, и вовсе стали называть варварами. После каждого поражения обрище исчезало в гиблых местах, чтоб отлежаться, зализать раны и размножиться, поэтому наступало относительное затишье. Однако для продления рода ему требовалась сокровенная сила жизни – кровь, поэтому, выползая из своих укрытий небольшими ватагами, выродки подстерегали возле дорог одиноких путников или копали ловчие ямы. Пойманных арваров уводили в логово, где вначале выкачивали из него всю силу жизни, используя ее вместо священного напитка, затем съедали сердце, а тело выбрасывали хищникам.
Набравшись сил или улучив время, словно из небытия вдруг появлялись их полчища и шли на приступ арварских крепостей, ибо жажда крови у обрища была сильнее жажды жизни. Иногда вал из тел безоких вокруг города поднимался вровень со стенами, однако из темных лесов словно в морскую бурю катились новые и новые волны. Защитники насмерть задыхались от смрада гниющих трупов и спасались тем, что обливали их земной смолой – горицей, после чего поджигали, замыкая себя в огненный круг. Пламя перебрасывалось на дома и бывало, что все жители погибали, предпочитая отдать кровь огню, нежели обрищу.
Вел дружину подвольный Перуну поддюжник на обринское озеро и дивился прозорливости громовержца: если выйти к логову безоких (так их называли еще по старинке, ибо обры прозрели) и перерезать исток, откуда истекает обринская сила, да смирить ее, Лютобор уж всяко головы срубит! А нет, так бог поможет извести гада ползучего!
По лесам дружина шла не звериными тропами, а прорубалась сквозь дремучие боры да ельники, через болота гати мостила, через глубокие реки наплавные мосты ставила, на берегах же – путевые подписные камни. Медленно двигался княжич с войском, зато шел, как государь, обустраивая навсегда этот дикий край, ибо считалось, если есть дорога, значит и земля обжита: на вече это непременно вспомнят и путь назовут его именем.
Только к исходу двух недель, когда сын Лютобор с дружиной истекал кровью, защищая города от мерзкого гада, достиг Горислав берегов затаенного озера, но встал вдалеке от него, выслав отроков вперед. Долго рыскали отроки вдоль берегов, высмотрели, выглядели, где скрывается тело обрища, ибо три головы его изрыгали пламень у стен арварских городов. Будто лукавая черная река, змеится обрище по болотам, лесам и холмам, не видать ни хвоста, ни голов. Шевелится, дышит и ползет бесконечное тулово, не видит ничего по сторонам, ибо глаза его далеко отсюда, на поживу устремлены. Редко кому из государей доводилось подойти вот так близко и ударить супостата в подбрюшье, если выползал он из своих болот. И вовсе ни у кого не достало хитрости отправиться в логово и уязвить ему живот.
Развернул Горислав свои полки тремя клиньями, выставив напереди ловких на руку арвагов с колычами да засапожниками, за ними старых витязей, кои обнажились до пояса, дабы достойно арвара смерть принять, потом корабелов с топорами да теслами. И уж последними пустил отроков, чтоб позрели, как след крушить обринскую силу, да когда час придет, на вече слово замолвили и внукам своим рассказали.
Уж все было готово к битве, но не мог поддюжник напасть на безоких внезапно, ибо не чтилось у арваров коварство даже в отношении выродков – иначе бы им и уподобились. На утренней заре вышел он впереди полков и, как водится, ударил в походный колокол, но жаждущее крови обрище не услышало, не узрело опасности, поскольку головы его далече были. Не смутился княжич, велел дружине побряцать мечами о щиты – заговорило оружие, молва Кладовеста достала, только не ушей безоких. Тогда воинство крикнуло в тысячи глоток:
– Жаждешь крови, так сразись с нами, обрище!
Всколыхнулась его туша, судорога пробежала от хвоста до всех голов, и в тот миг ударили по нему клинья, разрубили гада на четыре части и тут и началась сеча великая. Почуяли головы, что нет у них более цельного тела и назад обернулись, давая передохнуть витязям сына Лютобора. А времени у дружины было лишь до позднего вечера, чтобы насмерть поразить обрище, ибо после заката солнца разрубленные куски срастались и змей вновь оживал. Потому и секли его изо всех сил, и всем досталось поиграть мечами, топорами да булавами. Огрызалось обрище, хватало обнаженные тела старых витязей своими крючьями-когтями, и многие из них смерть приняли в яростном сражении, как и жаждали. Бились так до полудня, кровь обринская, смешавшись с арварской, все болота залила, речки и ручьи алыми стали, и накупались в них обе стороны. Притомилась дружина – ни дух перевести, ни воды испить, ни пота отереть: идет супостат волна за волной, того и гляди, с головой накроет. Уж и лезвия варяжских мечей выкрошились, и топоры притупились, железные булавы растрескались; кто оружие потерял, деревами да кольями сражаются, а то и вовсе боем рукопашным.
В какой-то миг качнулась дружина, не сдержав змеиного натиска, там, где отроки бились, брешь образовалась – безокие могли расколоть строй. А тут еще на глазах, ночи не дожидаясь, начало срастаться обрище! Вот тогда Горислав скинул доспехи, сорвал рубаху и крикнул дружине, вдохновляя:
– Перун нам поможет!
Встал впереди и пошел, а за ним вся дружина обнажилась, даже отроки кольчуги сбросили! Бились так до вечера, кровь безоких уж стала до пояса доставать, ноги путать – не принимает земля мерзкой крови!
Тут волхвы бросили мечи и взмолились:
– Мать-сырая земля! Расступись, прими кровь поганую!
Расступилась мать-сырая земля и приняла кровь обрища. Снова стали биться витязи, смешавшись между собой, и уж не понять было, где опытные старики, где неумелые в ратном деле корабелы и отроки малые. Как един воин стала дружина, но пало уж много бойцов да и солнце на закат пошло!
И понял лихой поддюжник, что не успеет сладить со змеем, ибо мала стала дружина и живы еще головы, с коими бьется изнемогший Лютобор. А коль живы, знать за ночь срастутся они с остаткими тулова и хвостом, после чего уползет обрище раны зализывать и не сыскать его будет ни завтрашним днем, ни послезавтрашней ночью.
- Предыдущая
- 23/47
- Следующая
