Время крови - Ветер Андрей - Страница 57
- Предыдущая
- 57/75
- Следующая
– Ты уйди, – повернулась девушка к денщику. – Мне одной надобно бы…
Василий махнул кистью руки, прогоняя Никифора.
– Ты Арина? – спросил Верещагин негромко.
Она приложила палец к губам и кивнула.
– Ты не пострадала? – Василий оторвал голову от подушки. – Я вижу, у тебя лицо распухло.
Она улыбнулась. Щека под глазом и впрямь была припухшей, но не сильно. Над бровью темнела болячка.
– Нет, всё хорошо. Спасибо, что вступились, – сказала Арина шёпотом.
– Как же не вступиться! Убил бы он тебя…
– Что с ногой? – спросила она и села на кровать. – Дайте я посмотрю. Сильно накрутили тут, не развяжешь эту марлю. О, знатно распухла… Тут насквозь… Тут две… Тут глубокая… Тут…
Девушка почти касалась лицом ноги Верещагина, он чувствовал её дыхание на себе и почему-то затаился, боясь спугнуть состояние внезапно накатившего блаженства. По бревенчатым стенам, почти утонувшим во тьме, колыхалась размытая тень склонившейся фигуры.
– Надо лечить. – Она бросила на него быстрый взгляд.
– Ты разве понимаешь что-то в этом?
Вместо ответа он увидел белую улыбку. Девушка повернулась и поставила на тумбочку возле кровати узелок, на который Верещагин до этого не обратил внимания. В узелке оказалась берестяная коробка с каким-то вонючим жиром и берестяная же кружка с крышкой. Арина открыла кружку и плеснула из неё чем-то себе на руку, после чего потёрла ладонь о ладонь и осторожно полила содержимым кружки на больную ногу Верещагина. Он вздрогнул от холодного прикосновения вязкой жидкости.
– Будет немножко больно. Надо потерпеть.
Он кивнул и на всякий случай прикусил губу. Но боль оказалась не столь сильной, как он ожидал. Руки девушки надавливали с большой осторожностью на вздувшееся мясо, пальцы медленно двигались по кругу, словно разгоняя застоявшуюся кровь, и поднимались от ступни к колену. За несколько таких проходов Арина каким-то чудесным образом сбросила с отёкшего места тяжесть, и Верещагин вздохнул.
– Легче?
– Да, гораздо.
– Хорошо.
Она всё время немного улыбалась, иногда поглядывала на своего пациента, но ни на мгновение не позволяла пальцам остановиться. Вскоре Верещагину стало казаться, что нога загудела, что-то забродило у неё внутри, а девушка смазывала её снова и снова. Затем она вдруг остановилась.
– Пошевелите пальцами. Сжимаются? Колено согните. Вот так, очень хорошо. Теперь положите ногу. Вы просто молодец.
Она опустилась на колени перед кроватью и поставила около себя коробку с пахучей смесью. Подвинув свечу ближе к себе, Арина выхватила из воротника своего платья иглу и обмакнула её в мазь. Пошептав что-то себе под нос, девушка осторожно уколола ногу Верещагина. Он вздрогнул от неожиданности. Арина не обратила не это ни малейшего внимания. Её движения были точны и быстры. Василий сжал кулаки.
«Немного больно», – вспомнил он её предупреждение.
Когда девушка поднялась с пола, лицо Василия было покрыто крупными каплями пота.
– Больше я ничем не могу помочь, – сказала она, улыбаясь. – Пусть теперь ваш солдат принесёт вам воды напиться.
– Спасибо, – слабо ответил он и пошутил: – Теперь-то я мигом поднимусь.
– Завтра попробуете. Наступать сможете.
– Прям-таки завтра?
Арина опять улыбнулась. Он не поверил ей, она видела это. Видела также, что ему не хотелось, чтобы она уходила.
– Я должна уйти. Хозяйка не любит меня… Теперь надо спать.
Верещагин протянул руку.
– Арина… Позволь…
Он ухватил её за мизинец и потянул к себе. Девушка подошла, и Василий с наслаждением прикоснулся губами к её тёплой и на удивление нежной, совсем не крестьянской руке.
– Зачем вы?
Она отстранилась и сразу исчезла в темноте, словно не живой человек, а невесомая тень только что стояла возле кровати.
«Невероятно. Какое у неё редкое лицо. Восточные черты, конечно, чувствуются, но лишь едва. Какой изящный разрез глаз. Она похожа на сказку. Кожа точно разогретый воск – нежная, податливая, тёплая. Я едва коснулся её губами, но сразу почувствовал негу». Так размышлял Василий Верещагин, медленно погружаясь в спокойный сон. За раскрытым окном ночные насекомые звонко рассыпались оркестром, они свирещали, свистели, шелестели, цыкали. Ветер лениво копошился в кронах деревьев, убаюкивая людей, отгоняя дневную усталость.
Утром Василий кликнул денщика.
– Давай перевязывай, Никифор.
– Вашбродь, да у вас тут… Матерь Божья!
– Что там?
– Да она вам тут вчерась татуировку нанесла.
– Татуировку? – переспросил Верещагин. – Так вот что она иголкой колола меня.
– Иголкой? Батюшки родные, и вы терпели?! – воскликнул денщик. – Мало вам разве вилами натыкали?
Верещагин приподнялся на локтях.
– Да ведь не болит ничего, – удивился он.
– Как же не болит! А то я не видал, какие у вас там дырки были… Хотя… Быть-то они были, но сейчас дырок-то нет, вашбродь.
– Нет?
– Никак нет. Следы едва видные. И опухлость спала вовсе.
Верещагин свесил ноги с кровати.
– А ну, Никифор, помоги.
– Этого никак нельзя.
– Помоги, а не то огрею табуретом.
Никифор с неохотой подставил плечо, и Василий встал на обе ноги. Та, которая вчера пострадала, сразу заныла, но всё же на ней можно было держаться.
«Ай да девка, – подумал Василий. – Никак и впрямь колдовать обучена. Впрочем, о чём это я? Что за бред! Какое может быть колдовство, тьфу ты! Небось не в средние века живём».
– Вы чего там шепчете, вашбродь?
– Разве я шепчу? Да это я так, сам с собой… Ты вот что, Никифор, ты не говори никому, что ко мне Арина приходила. Не поймут они этого…
Василий нагнулся, чтобы разглядеть ногу и увидел небольшие узоры, вытатуированные в три ряда вокруг икры.
– Да-с, – пробормотал он.
Весь день он ждал, что таинственная девушка объявится, и даже выходил на дорогу, накинув на плечи китель. Но Арина не пришла.
Иногда из сада выбегала хозяйская дочь. Ворот её серой рабочей рубашки был широко распахнул, шея и ключицы лоснились на солнце. Задорно похохатывая, она поправляла платок на голове, сверкала глазами в сторону Верещагина и вновь убегала в тень деревьев.
Вечером к Василию в комнату вошёл хозяин.
– Не желаете ли угоститься, ваше благородие?
– Да уж жена ваша попотчевала меня. Благодарю.
– Я самогону предложить хотел. Посидели бы мужским кругом. И солдата вашего позовём.
Верещагин подумал мгновение и согласился. Они пили до ночи, говоря о пустом, ничего не значащем, а потому слова сыпались легко и быстро. Василий расслабился, вспотел.
Уснул он прямо за столом, и Никифору пришлось нести его до кровати на руках, как младенца. Среди ночи Верещагин почувствовал щекотку во всём теле и открыл глаза. По рукам и ногам ползали странные букашки размером в половину пальца. Они были почти прозрачные и твёрдые, с треугольным хвостиком и длинными усиками. Он попытался стряхнуть их, но букашки не реагировали на его движения. Некоторые из них без особого усилия вгрызались в его тело и исчезали там, при этом они не причиняли боли и не оставляли после себя никаких следов – кожа оставалась нетронутой. Можно было подумать, что букашек и не было, но Верещагин чувствовал, как они копошились у него в мышцах, пробираясь сквозь волокна, и в конце концов вылезали с обратной стороны руки или ноги. Он снова и снова сбрасывал их, иногда задевая тех, которые уже наполовину утонули в его теле, но они лишь дёргали хвостиками и утопали под кожей снова. Затем вдруг всё прекратилось, отвратительные букашки исчезли, то ли разбежались, то ли притаились внутри Верещагина.
Он застонал и проснулся. Из окна ему в лицо падал солнечный свет. Голова тяжело пульсировала, глаза отказывались открываться, словно откуда-то изнутри на них сильно надавливали чугунные лепёшки.
– Никифор!
– Туточки я, вашбродь!
– Что тут было? Откуда тут эти мерзкие тараканы?
– Никак нет, вашбродь, никаких тараканов! – ответил Никифор после тщательного осмотра постели. – Пригрезилось вам, вашбродь.
- Предыдущая
- 57/75
- Следующая
