Время крови - Ветер Андрей - Страница 22

• Предыдущая
• 22/75
• Следующая

– Этому шаману не страшен даже нож? Разве такое может быть? – Маша задрожала. – Ты просто пугаешь меня. Такого не бывает, не может быть. Это лишь разговоры, Михей. Тебя обманывают, и твоих друзей тоже обманывают… Есть же законы природы…

– Моя видеть, как Утылыт протыкай себе живот…

Маша сжалась.

– Мне холодно. Михей набросил поверх её полушубка лежавшую на дне лодки медвежью шкуру.

– Скажи, зачем вы убили Ивана? – робко спросила Маша. – Разве надо обязательно убивать?

– Копыто очень крепкая человека. Копыто легко не умирай. Моя много раз гляди, как Копыто теряй шибко много крови, но не умирай.

– Так ты полагаешь, что он только ранен? – воодушевилась девушка.

– Моя не знай. Когда камень кидай, хоти кидай хорошо.

– Зачем же вы метнули камень? Разве нельзя было переговорить с Иваном?

– Копыто не пускай тебя до Утылыт. Копыто не люби Утылыт.

На берегу стояли в ряд чукотские шатры, не менее десяти штук. В сгущавшейся мгле можно было разглядеть, что повсюду во множестве лежали недавно снятые с оленей шкуры и куски разделанного мяса. Людей не было видно, все, должно быть, находились в ярангах. Со стороны леса доносился тревожный хохот куропаток и мерный гул множества копыт.

– Ходи сюда, – сказал Михей, указывая на крайнюю ярангу, возле которой в беспорядке белели разбросанные кости. – Ходи сюда.

Маша, уставшая от долгой поездке в лодке, остановилась перед входом и наклонилась, чтобы растереть ноги. Нижняя часть остова жилища была обложена камнями, кое-где камни поднимались до уровня колена. На одном из таких нагромождений лежал безрогий олений череп.

– Отдыхать потом, – Михей подтолкнул девушку в спину, – отдыхать потом, Утылыт дожидайся давно…

Михей откинул шкуры входного полога, и Машу окатил изнутри красный свет костра. Кострище было устроено посреди шатра и обложено камнями по кругу.

Перед очагом сидела полуголая дикарка. Она была молодая, но совсем не женственная. В её лице проглядывались мужские черты. Широкий нос, узкие губы, грубо срезанный подбородок, раскосые глаза. Сальные волосы её были коротко обрезаны. На ней были надеты только замусоленные кожаные штаны, на ремне висел нож в грубом чехле. Чукчанка сильно сутулилась, и её отвислые груди касались лоснящегося живота.

– Утылыт, – указал на дикарку Михей.

– Это? Вот эта женщина и есть тот самый шаман? Это и есть Утылыт? – Маша не поверила собственным глазам. Она готовилась увидеть человека, похожего на Седую Женщину, с обликом которого она успела связать всех шаманов Чукотки, но перед ней был не устрашающего вида мужчина, а неухоженная женщина, почти невзрачная. – Михей, неужели ты рассказывал мне про неё? Это она умеет вонзать в себя нож и оставаться невредимой?

– Да. Утылыт.

– Странно. Она совсем не выглядит… А что означает её имя? – прошептала Маша, буквально пожирая глазами Чукчанку.

– Моя не знай, – ответил Михей. – Неправильный имя.

– Почему неправильное имя?

– Чужая язык. Очень похожа язык Чукча, но не язык Чукча. Похожа на Деревянный Голова, но Утылыт не Деревянный Голова. Неправильный имя.

– Утылыт, – Маша повернулась к Чукчанке и просительно сложила руки на груди, – зачем я нужна тебе? Для чего ты велела похитить меня? Неужели ты не понимаешь, что за мной явится погоня?

В ответ на это дикарка достала откуда-то из-за спины круглый бубен на короткой ручке и стукнула по нему несколько раз. При этом после каждого удара она покачивала им, и казалось, что бубен продолжал гудеть некоторое время после этого, рассылая по сумрачному жилищу ноющие звуки.

Очаг сильно дымил, и дым, клубясь и кривляясь, поднимался вверх и скапливался плотной массой под сводами шатра, почти скрывал от глаз шесты, составлявшие каркас конической части жилища. Из густого дыма выплывала медвежья шкура, свисавшая с горизонтальной перекладины, словно контуры неведомого зверя, протянувшего когтистые лапы вниз. Эта чёрная шкура всколыхнула в Маше беспокойство.

Яранга была поделена на две половины меховым пологом, и вот из задней половины жилища вышла вторая женщина, тоже молодая и тоже полуголая. Но она выглядела гораздо приятнее, чем Утылыт. У неё было округлое лицо, небольшой нос, в меру пухлые губы. Гладко расчёсанные чёрные волосы стекали по спине до поясницы.

Надетый на неё комбинезон был спущен до пояса и висел на бёдрах рыхлой коричневой массой. В руках она несла небольшую ступку и перетирала там что-то пестиком.

– Это тоже шаманка? – спросила Маша.

– Нет, это жена Утылыт, – ответил Михей.

– Жена? То есть как жена? – Маша оторопела, ей вдруг сделалось нестерпимо жарко.

– Жена. Готовь еда, спи рядом, обнимай…

– Боже! Михей, я ничего не понимаю, растолкуй мне…

– Однако моя уходи. – Михей оборвал Машу на полуслове и быстро вышел.

Маша повернулась было за ним, но тяжёлый звук бубна заставил её замереть. Медленно обернувшись, она посмотрела на шаманку. Чукчанка глядела на неё исподлобья, сверкая глазами. Вторая женщина села рядом, делая вид, что её не интересовало происходившее в доме, но в действительности то и дело бросала украдкой на Машу быстрые взгляды.

В яранге было жарко, и Маша сняла полушубок, аккуратно положив его возле себя. Утылыт жестами велела ей сесть, указав перед собой и что-то сказав по-чукотски. Голос её звучал глухо, словно доносился из глубины живота. Длинноволосая женщина, которую Михей назвал женой шаманки, сходила к очагу и вернулась с котелком, в котором булькала похлёбка.

– Я не хочу кушать, – отказалась Маша.

Утылыт удивлённо посмотрела на неё и ответила что-то на своём языке.

– Я не понимаю, я ничего не понимаю, – покачала головой Маша. – Надо позвать Михея, он поможет нам разговаривать.

Утылыт вдруг улыбнулась. Лицо её сделалось сразу каким-то измученным, старческим, безобразным. В следующую секунду она засмеялась, опустив голову, и принялась трепать себя по коротким волосам. Маша с недоумением следила за ней, иногда переводя взгляд на длинноволосую дикарку, но та сидела спокойно, словно ничего особенного не происходило.

– Я ничего не понимаю, – вновь сказала Маша, стараясь говорить так, чтобы голос её звучал мягко, почти вкрадчиво. – Если я чем-то порадовала вас, то мне очень приятно. Но если вы смеётесь надо мной, то я не понимаю, что вызвало у вас смех…

Вдруг длинноволосая женщина поднялась и что-то громко крикнула. Её босые ноги топнули по разложенным шкурам, выражая явное раздражение. Выпрямившись, дикарка выставила вперёд голые груди, шлёпнула себя по животу и поставила руки на бёдра, всей своей позой воплощая негодование ревнивой жены.

Утылыт оборвала свой смех и подняла глаза на жену. Её лицо вновь преобразилось, оно как бы приобрело черты волка, вытянулось, оскалилось. Маша содрогнулась, словно увидела перед собой настоящее чудовище. Ревнивая жена не замолчала, но заговорила чуть тише, хотя голос её продолжал звучать сварливо. Под жутким взглядом шаманки она снова села.

Переведя взор с шаманки на её жену, Маша подумала, что эта длинноволосая дикарка была, пожалуй, даже привлекательна. По крайней мере, она не вызывала никаких неприятных чувств. Конечно, смотреть на её нагие груди было неловко, но Маша вынуждена была признать, что они были красивы, не то что омерзительные отвислые мешки на грудной клетке Утылыт.

«Здесь так жарко. Неужели и меня они заставят раздеться? Нет, я не смогу ходить так, не смогу при них… Это такое падение… Это такое…» – подумала она и сказала:

– Послушайте, я в толк не возьму, как мы будем общаться с вами, раз вы не знаете по-русски… Но я очень устала. Я бы хотела лечь… Понимаете? Лечь… спать… – Она сложила ладони вместе и приложила их к щеке, изображая подушку. – Не понимаете? Вижу, что не понимаете…

В эту минуту Утылыт неторопливо стянула с себя штаны и предстала перед Машей во всей своей неухоженной наготе. Маша отвела глаза, но вскоре опять посмотрела на шаманку. Взяв в руки бубен, Утылыт мелкими шажками прошла по кругу, поглаживая свободной рукой поверхность бубна и издавая какие-то шипящие звуки. От неё исходил стойкий запах грязного тела.

• Предыдущая
• 22/75
• Следующая