Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович - Страница 51

• Предыдущая
• 51/86
• Следующая

Лодька знал. И "ничего такого" к Моргалову не ощутил. Подумал только: "Понятно, почему Клим живет в "Реконструкторе"...

Кстати, и  другие "дворцовские"  жили не худо. У Аркаши родители работали в большом тресте, у Эдика в горисполкоме, у Агаты отец служил каким-то начальником на пристани. Только Стасин папа был "рангом пониже" — мастер на Судостроительном заводе. Так или иначе, у каждого отцы были живы и на свободе. Кроме Борьки и Лодьки...

А Борька вдруг засмущался снова, ссутулился и проговорил:

— Слушай, Лодь, ты не скажи случайно Климу и другим ребятам про моего отца. Я им объяснил, что он погиб в сорок первом на фронте... Он ведь и правда мог погибнуть, тогда многих арестованных посылали в штрафбаты...

— Ну... ладно. Ты тогда тоже не проговорись. Про моего...

Борька помолчал, пнул коленом раздрызганный портфель и признался:

— Понимаешь... я уже проговорился. Так получилось. Клим спросил: "Кто Лодин папа?", а я сказал: "Он моряк, на войне ему повредило руку". Он спрашивает: "Значит, сейчас не плавает? А чем занимается?" Я не придумал, что ответить и говорю: "На севере работает". Клим сразу: "В лагере, что ли?" А я: "Нет, живет под Салехардом"... Ну, а он: "А, значит, в ссылке..."

— Боря, ты полный идиот, да? — не сердито, даже ласково спросил Лодька.

— Ну почему?! Я подумал: может, это даже на пользу. Вдруг Клим что-нибудь узнает через отца и тот постарается помочь... Моему-то уже никто не поможет, а твоему — вдруг?..

— Правда идиот, — укрепился в диагнозе Лодька.

— А чего ты перепугался-то? — спросил Борька уже без виноватости. — Все равно там про Сергея Григорьевича все известно. А ребятам Клим не скажет ни словечка...

— А я и не перепугался! Мне отца стыдиться нечего, я за него кому хочешь морду набью!

— Набей мне, — покаянно попросил Борька.

— В самом деле идиот...

Надо отдать Климу Моргалову должное: он ничем не показал, будто что-то знает про Лодькиного отца. И относился к Лодьке так же дружески, как и раньше. Даже заступился за него перед Борькой, когда случился жесткий, испортивший Лодькино настроение спор.

Было это после воскресной репетиции, двадцать второго апреля. Всей компанией шли из Дворца по улице Ленина, в сторону Стасиного дома. Совсем уже было тепло, набухали почки, летали бабочки. Когда миновали Спасскую церковь, Лодька весело сообщил:

— А вот в этом доме мы с Борьк... Боречкой Аронским мучились первые  годы школьной жизни.

— Ага. Меня там однажды в подвал посадили за плохое поведение, — подтвердил Борька.

— А вот нынешние мученики, — сказала Стася. — Чего это они страдают в выходной?

— Ленинский праздник, наверно, — догадалась Агата.

Из дверей полутораэтажного здания школы номер девятнадцать выскочила стая мальчишек и девчонок. Гвалтливые, как воробьята. И стали разбегаться.

— Смотрите-ка, Лёнчик, — томно обрадовалась Агата. — Лёнчик, здравствуй...

Он остановился.

— Здравствуй...те, — весело сказал он всем, но в первую очередь Агате (видимо, они были знакомы). Глаза, которые на сцене казались черными, теперь были темно-синими. И отражали полуденные солнышки.

Лёнчик был одет так же, как тогда, на концерте, только на голове большущая (совсем не подходящая для него) кепка с поломанным козырьком, а поверх матроски легонькое серое пальтишко. Оно было распахнуто. Лодька вспомнил, как во втором классе тоже распахивал пальто, чтобы в своем куцем костюмчике не выглядеть тонконогой девчонкой. Но Лёнчик, наверно, расстегнулся не поэтому. Хотел, чтобы все видели его шелковистый алый галстук.

— Только что в пионеры приняли? — сообразила Агата. — На ленинском сборе, да?

Лёнчик улыбался смущенно и счастливо.

— Да! Мне девять лет будет еще только летом, но сказали, что уже можно, если кто учится без двоек. Потому что в дружине мало пионеров.

— А ты, наверно, круглый отличник? — сказала Стася. — С твоими талантами...

— Вовсе нет! Но двоек тоже нету... — Он был радостно откровенен. — А отличникам давали, кроме галстуков, пионерские значки. Но всем их не хватило...

Лодька расстегнул суконную курточку. Галстука на нем не было (кто их носит в конце седьмого класса!), но пионерский значок все еще блестел на лацкане пиджака. Лодька отцепил его, слегка нагнулся.

— Лёнчик, держи... Давай пристегну. Это тебе от нашей драмкружковской бригады.

— Спасибо... — Глаза стали, как синие лампочки, губы растянулись. — Ой... а ты как без него?

— Как-нибудь. Мне осталось ходить в пионерах два месяца...

— Спасибо, — повторил Лёнчик, оглядывая каждого. Потрогал пристегнутую звездочку с костром костяшкой большого пальца. Снова остановил глаза на Лодьке. Тот, чтобы не случилось неловкого молчания, спросил:

— Ты почему больше не выступаешь со своим номером?

По-прежнему весело Лёнчик объяснил:

— Потому что не хочу. Получится, будто хвастаюсь своей памятью, а чего тут такого... Это меня наша учительница Елена Петровна тогда заставила, привела во дворец... Ох, а сегодня опять заставляет. Чтобы на вечернем концерте...

— Вот и давай... — ободрил его Клим.

— Придется... давать. Только я буду не с цифрами, а с книжкой. Взгляну на какую-нибудь страницу, а потом прочитаю наизусть.

— Как это у тебя получается? — радостно удивился Аркаша.

Лёнчик сказал без всякого самодовольства, озабоченно:

— Сам не знаю... Зато больше никаких способностей нет...

— Мне кажется, вполне хватает и этих, — вежливо вошел в разговор Эдик. — А ты, Лёня, уверен, что ни разу не ошибешься?

— Кажется, уверен... Я вечером тренировался на старинной книжке писателя Куприна и даже ни одной "яти" не пропустил...

— Уникальный талант, — подвел итог Клим. — Ладно, пошли, ребята... Лёнчик, до вечера, мы будем на концерте.

— Ни пуха тебе, ни пера, — добавила Стася.

— Ага... спасибо... — Сказать большим ребятам "к черту" Лёнчик, видимо, не решился...

Слова Лёнчика про книгу Куприна подтолкнули Лодькину память к другой стариной книге. На ходу он дернул Борьку за рукав.

— Слушай, когда ты заберешь у бабки Каблуковой Капитана Мариетта? Я боюсь Льву Семенычу показываться на глаза.

Это было вранье, Лев Семенович про книгу не вспоминал. Но Борьке-то надо совесть иметь! Волынит столько времени!

— Да заберу, заберу... — скривился Борька. — На днях...

— А что за капитан Мариетт? — заинтересовался Клим.

Борька скривился снова:

— Писатель такой... В нашем дворе девчонка была, десятиклассница, зимой копыта откинула... А книжка у них дома осталась. Вот его книжка... — Борька кивнул на Лодьку. — А я все не могу забрать...

Лодьку будто заморозило внутри.

— Не моя книжка, а чужая, отдать надо, — выговорил он несвоим голосом. — А ты... подлость это... Зачем ты так про Зину?

Борька не  оскорбился словом "подлость". Но и раскаянья не проявил. Просто сказал:

— А чё! — будто при какой-нибудь ругачке на Стрелке.

— А "ничё"! — взъелся Лодька. — Ты уже не первый раз так! А она была... нянчилась с тобой, помогала...

— Ох уж нянчилась... — И он взъелся в ответ. То ли всерьез, то ли, чтобы не приставали: — А если я не люблю, когда помирают без спросу!

— Тебе лечиться надо, — глядя под ноги, сказал Лодька. Было стыдно за Борьку.

Клим авторитетно произнес:

— Боря, ты не прав. Лодя справедливо сделал тебе замечание. Про умерших так не говорят, особенно про хороших знакомых... И не дуйся, на друзей не обижаются.

Но Борька дулся. Шел и пыхтел, глядя в сторону. Лодьке стало жаль его. Чтобы постепенно свести ссору на нет, он сварливо напомнил:

— Ты вообще... Обещал дать мне книжку "Шхуна "Колумб", а до сих пор не почесался. Сам, небось, давно уж прочитал...

В самом деле, Борька еще две недели назад обещал ему эту книжку. Мол, во какая замечательная, про черноморских ребят, про шпионов, и сочинил ее писатель по фамилии Трублаини, который потом погиб на фронте. Борька взял эту "Шхуну" в городской детской библиотеке, куда Лодьке вход был закрыт.

• Предыдущая
• 51/86
• Следующая