Трофейная банка, разбитая на дуэли - Крапивин Владислав Петрович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/86
• Следующая

— Да не смотрю я, не смотрю... — Зина махнула одеялом и окутала им Славика вместе с баком. Осталась торчать голова с волосами-сосульками. Но Зина тут же и ее накрыла краем одеяла, будто капюшоном.

Славик жарко дышал, но, видимо, уже притерпелся к воде.

Зина поставила на плиту литой утюг. Велела Борьке и Лодьке принести из кладовки обитую фланелью доску. Положила ее на спинки двух расставленных стульев. Над опустевшим ведром принялась выжимать пальто, шапку, шаль, мокрый свитер и шаровары. Шурик, Борька и Лодька кинулись помогать.

Славик шумно сопел, впитывая тепло.

— Дыши равномернее, — велела Зина. — Тогда прогреешься крепче.

— Я и так. Я уже...

— Сиди, не спорь. Я лучше знаю, когда "уже"...

— Я вот сколько смотрю и все удивляюсь, — заметил Мурзинцев, — как ты ловко управляешься с малокалиберным народом. Я про это даже в своем дневнике писал... Сам я сколько ни вожусь с "приложением", а не научился.

— Практики набираюсь... В школе, там их ведь не только буквам и прописям надо будет учить. Придется возиться по-всякому.

— Ты в педагогический собираешься? — догадался Лодька.

Зина улыбнулась:

— А куда же еще...

Борька сказа бесцеремонно:

— Как ты там со своей ногой-то будешь? Учителям у доски вон сколько приходится топтаться.

— Вылечусь, — коротко пообещала Зина.

Она шлепнула байковые шаровары Славика на доску, сняла с плиты утюг, тронула помусоленным пальцем, опустила на мокрую толстую ткань. Штаны обрадованно зашипели. По приземистой кухне разошелся пар. Стал уползать в приоткрытую дверь комнаты...

Лодька был у Зины впервые. За дверью он разглядел тяжелый шкаф с завитушками, медные шишки на узорчатой спинке кровати, кожаные корешки громадных книг на полке. Видимо, подшивки журналов "Нива" и "Родина". За окнами были различимы повисшие заиндевелые пряди громадной плакучей березы. Береза — это все, что когда-то осталось от обширного, в полквартала, сада.

Известно было, что старуха Каблукова до революции владела в квартале многими домами. Потом ей оставили только вот этот приземистый длинный дом и кирпичный флигелек, в котором жили Аронские. Казалось бы, второй дом следовало отобрать в пользу Советской власти, но он официально считался хозяйственной постройкой и потому остался во владении бабки.

— Буржуиха, — говорил Борька, когда приходилось идти за коровой Дуней или колоть для бабки дрова. — Если случится еще одна революция, все у нее оттяпают, даже коровью стайку...

Софья Моисеевна жалобно замахивалась на сына:

— Не мели языком! Вот она выселит нас, куда денемся...

Борька увертывался, а Моня обстоятельно разъяснял: никто их не выселит, не прежние времена. Однако, Софья Моисеевна знала, как оно бывает и в нынешние времена, поглядывала на пожухлую фотографию мужа — красивого мужчины в буденовке, красного командира, который не успел повоевать ни с немцами, ни даже с белофиннами. Моня тоже бросал взгляд на снимок и на всякий случай пытался отвесить брату подзатыльник. Борька увертывался снова и убегал. Моня его не преследовал. Он в общем-то был тихий парень, старательный отличник. Не водил дружбы с ровесниками вроде Лешки Григорьева, Шурика Мурзинцева, Атоса. Или пропадал в техникуме, или сидел дома над чертежами. Но младшего брата считал нужным держать в строгости, чтобы тот не отравлял жизнь матери и не сбился с пути...

Неизвестно, была ли "пропарка" Славика испытанным медицинским средством или моментальной выдумкой Зины. Однако, Славик не схватил ни малейший простуды. "Не чихнул даже, обормот", — говорил Шурик с гордостью, словно именно он избавил свое "приложение" от хвори.

Скоро появилась мысль, что неплохо бы иметь зимний приют, где в морозные дни после забав на горке или беготни с хоккейными клюшками можно слегка "оттаять". Конечно, при таком приключении, как со Славиком, в самодельной "халабуде" не спасешься, тут уж надо шпарить домой, но отогреть закоченевшие пальцы и потерявшие чувствительность носы можно и в построенном из снега штабе, если там гудит жестяная печурка...

Было время, когда такую снежную постройку возводили позади двора, в котором жил тогда Севка. Там же тогда жил и большой мальчишка Гришун, он командовал многими ребячьими делами. Но потом Гришун окончил ФЗУ, пошел работать, затем отправился в армию, стал пограничником. А когда вышел срок службы, Гришун остался на заставе сверхсрочно. Раньше он всегда заступался за ребят перед взрослыми соседями, а вот уехал, и те стали относиться к мальчишечьим делам более сердито, "громоздить" постройки рядом с поленницами теперь не разрешали: устроите, мол, пожар на весь квартал.

Вовка Неверов предложил устроить штаб у него на огороде, позади сарая с сеновалом.

Сказано — сделано. Навыка общей работы хватало. Натащили отовсюду жердей, кусков фанеры, досок, сконструировали каркас, обложили его снежными брусьями, закидали рассыпчатым снегом, чтобы не осталось щелей. Снега в ту зиму хватало, сугробы навалило еще в ноябре. Синий и Гоголь отыскали где-то кривую дверь от чердачной вышки, Рашид и Раиска Каюмовы притащили раму со стеклами от чуланного оконца...

Утром в воскресенье начали — к синим ранним сумеркам штаб оказался готов. С лавками у фанерно-снежных стен, с маленькой железной печкой, которую Фома разыскал на чердаке. Набитая щепками и газетами печурка гудела. В оконце смотрел месяц...

Лодька вспомнил:

Какая там стужа! Наоборот! Можно было даже снять пальто, скинуть валенки, чтобы вытянуть ноги к печке. На ней весело забулькал принесенный Фонариком чайник. Фома всем раздал заранее собранные для общего хозяйства кружки.

Не было ни заварки, ни сахара, но и простой кипяток с разломанной на много частей горбушкой казался замечательным напитком...

И вот так сидели в пахнущем горячей жестью и дымом уюте, глотали теплоту, говорили о том, о сем и ощущали себя уже не просто ватагой, а чем-то более крепким и дружным. Этаким партизанским отрядом в заснеженной пуще. И это чувство наконец выразил Костик Ростович. Вообще-то он стеснялся много говорить и соваться со всякими предложениями, но тут решился. Понял, что подходящая минута.

— Знаете что, ребята? Давайте, чтобы мы были не просто так, а вроде команды...

Никто не захихикал, не заворчал "а на фиг надо...", даже Синий и Гоголь, которые, казалось, должны бы. Только Борька пробурчал:

— Вроде тимуровцев, что ли? Бабкам дрова складывать? — Видать, осточертела ему Каблучиха с ее дровами и коровой Дуней.

— Да нет, не обязательно! — звонко заспорил Костик. — Просто чтобы всегда вместе и друг за дружку...

— Но мы ведь и так... — сказал Фонарик, но это не против Костика, а как бы наоборот, в поддержку его.

— Да! — энергично закивал Костик. — Но надо, чтобы всё по правилам. Чтобы название, пароль, документы...

О названии заспорили сразу:

— "Снежные жители", — сказал Валерка Сидоркин.

— Летом тоже "снежные"? — хмыкнул Рашид Каюмов.

— "Герценские бандерлоги", — с ехидцей предложил Лешка Григорьев. Он, кстати, был здесь единственные из старших. Пришлось сопровождать  Славика, который всей душой с утра рвался на горку.

— Сам ты бандерлог, — сказал Борька, который тоже читал про Маугли.

— Давайте просто "Герценская команда", — деловито высказался Фома. — Сокращенно будет "Герком". Вроде "Горкома". Есть такая книжка "Подпольный горком действует"...

— Не горком, а обком, — не удержался от поправки Лодька.

Фома быстро глянул на него и отозвался миролюбиво:

— Там обком, а у нас горком. То есть "Герком". Какая разница?

Разницы никто не видел (даже Лодька), и больше не спорили.

• Предыдущая
• 29/86
• Следующая