Гробница - Герберт Джеймс - Страница 22

• Предыдущая
• 22/106
• Следующая

— Откуда мне знать? — последовал ответ. — Убийцы, бандиты!

— Не волнуйтесь, — успокоил его Холлоран, — не думайте об этом. Мы уже скоро доберемся домой.

Клин прилип к боковому окну.

— Правда?.. Скорее бы. Однако же мы едем совсем не той дорогой!..

— И тем не менее она приведет нас прямо домой. Я наметил несколько разных маршрутов сегодня утром, еще до того как заехал за вами. Мои ребята поехали другим путем; мы встретимся с ними уже в самом конце. Монк, вы можете спрятать свой пистолет, он вам больше не понадобится.

Телохранитель неохотно подчинился.

— Я говорил вам, Кора, — сказал Клин, глотая слова от волнения; дыхание его стало учащенным и прерывистым, — я вам всем говорил, что мне грозит опасность. Я вам всем говорил! — Сейчас он опять был тем самым Феликсом Клином, которого Холлоран впервые увидал в белой комнате — заносчивым, нервным, взвинченным, болтливым. — Я чувствовал опасность. Черт побери! Разве не так? Ублюдки!.. Холлоран, я хочу, чтобы ваших охранников стало больше. Меня могли ранить! Мне грозила опасность!

— Разве не вы сами просили нас ограничиться малыми силами?

— Да-а, да, вы правы. Вы блестяще справляетесь с делами. Вы сегодня выручили нас. Вряд ли необходимо усиливать охрану. Верно... Я что-то неважно себя чувствую.

Кора мгновенно повернулась к нему.

— Оставьте меня в покое! — огрызнулся Клин, откидываясь назад на мягком сиденье. — Я устал, мне нужно отдохнуть. Всем вам вечно чего-то от меня нужно, все вы хотите слишком многого от меня... ждете чего-то невозможного. Дайте мне отдохнуть, понятно?

Холлоран услышал, как хлопнула крышка коробочки с пилюлями, как таблетки застучали о ее борта, перекатываясь в ней.

— Феликс, — заботливо сказала Кора, — примите их, они успокоят вас.

— Вы думаете, мне хочется пить наркотики в «такое» время? Вы хотите вконец меня обессилить?

Звонкий шлепок — и таблетки рассыпались по полу.

— Я собрался с силами, слышишь, ты, сука? Может, эти ублюдки хотят убить меня, а ты подсовываешь мне свои дурацкие наркотики!

— Это всего лишь «Валиум», Феликс, очень слабое лекарство. Вам нужно успокоиться.

Кресло Монка вздрогнуло — это Клин ударил по нему ногой. Однако телохранитель продолжал глядеть в окно как ни в чем ни бывало.

Голос Клина стал высоким и резким, почти визгливым.

— Ты знаешь, что я с тобой сейчас сделаю, Кора? Ты знаешь?.. Я сейчас выкину тебя вон, прямо на дорогу, вон из машины! И оставлю, где придется! Ты этого дождешься, Кора, ты у меня дождешься... Что ты тогда будешь делать, а?! На кой ты мне нужна, такая...

— Не надо, Феликс... — тихий голос девушки был полон страдания. — У тебя опять был ночной кошмар, ты не соображаешь, что ты сейчас говоришь.

— Я не соображаю? Я?.. Ты думаешь, я еще стану церемониться с такой падалью, как ты?..

Холлоран услышал резкий, короткий звук, как будто хлопнули в ладоши, а затем — слабый вскрик испуганной женщины. Он плавно остановил «Мерседес», свернув на обочину дороги, и обернулся лицом к Клину, небрежно облокотившись о спинку водительского кресла. Кора сидела, прижавшись лбом к оконному стеклу; слезы ручьями бежали из ее глаз, а на щеке отчетливо был виден красный след.

— Клин, — спокойным, твердым тоном сказал Холлоран, — вы начинаете заводиться. Я не могу спокойно выполнять свои обязанности при таком шуме. Я прошу вас сидеть тихо, не мешая мне сосредоточиться и следить за обстановкой, если, конечно, вам хочется, чтобы вас довезли до дому живым и невредимым. Если к концу нашей поездки вы захотите избавиться и от меня тоже, вам достаточно будет просто позвонить в нашу организацию — меня тотчас же сменят. Во всяком случае, я возражать не стану. Баба с возу — кобыле легче, вы поняли, что я имею в виду? Ну как, договорились?

Клин уставился на него, открыв рот, и на какой-то краткий миг Холлорану показалось, что в его глазах, столь быстро менявших свое выражение, промелькнула какая-то мысль или просто слабый отзвук тех чувств, которые сейчас испытывал этот неуравновешенный, переменчивый человек. Холлоран не мог подобрать подходящего названия для этого странного, отчужденного взгляда. Ему не раз приходилось стоять лицом к лицу с убийцами и фанатиками; он имел дело с вооруженными бандитами, вымогателями, грабителями и даже с детоубийцами. Он научился безошибочно распознавать их по особенному блеску в их глазах — этот блеск выдавал людей с ненормальной психикой, резко выделяя их лица из сотен других лиц. Но такого странного, завораживающего мерцания, какое лилось из глубины огромных черных глаз Клина, ему прежде никогда не доводилось видеть. Взгляд Феликса был почти гипнотическим.

Клин глядел на него раскрыв рот до тех пор, пока что-то не вывело его из того странного состояния, в котором он находился — по крайней мере, блеск в его глазах исчез и лицо приняло нормальное выражение — может быть, Феликс просто испугался, как бы кто-нибудь случайно не прочел его мысли. Опомнившись, он вздрогнул и состроил вежливую мину. Затем рассмеялся неожиданно звучно и громко — этот смех ничем не напоминал его обычное нервное хихиканье.

— Как скажете, Холлоран, — ответил Клин вежливым, приятным голосом, в котором прозвучало желание угодить Холлорану. — Да, как вы сами скажете. Холлоран повернулся обратно и взялся за руль. «Мерседес» резко тронулся с места и помчался дальше по извилистому проселку. И все время, пока они добирались до своей цели, Холлоран поглядывал в зеркало заднего обзора, но теперь его взгляд останавливался не на ровной полосе дороги, оставшейся у них за спиной, а на низкорослом человеке, который отдыхал, откинувшись на спинку своего сиденья, закрыв глаза.

А Монк краем глаза следил за Холлораном со своего переднего пассажирского кресла.

Как ни верти, это было паршивое имя. Но никто из детей, с которыми он вместе играл, не додумался добавить две буквы в самом конце, чтобы получилось еще забавнее. Они звали его Гориллой. До тех пор пока ему не исполнилось четырнадцать лет. В четырнадцать «горилла» вырвалась из своей клетки.

Тео (или Теодор Альберт, как звала его мама: «Теодор Альберт тебя нарекли при крещении; значит, Теодор Альберт тебя следует звать, мой голубчик», — приговаривала она всякий раз, разделяя на пробор его волосы и приглаживая их мягкой ладонью, прежде чем проводить его от дверей до пикапа, в котором уже ждал старый добрый дядюшка Морт, чтобы отвезти его в школу.) — Тео совсем не был буйным, непослушным шалопаем.

«Ты шикарно выглядел бы, мальчуган, — непременно выговаривал ему дядюшка Морт, — если бы ты не был таким толстым». А в Костевилльском колледже изо дня в день повторялось одно и то же: мальчишки всех возрастов неуклюже переваливались перед ним на полусогнутых ногах, согнувшись в три погибели и свесив руки вниз, так что пальцы чуть не волочились по земле, подражая обезьяньей походке, и передразнивая его хрипловатый высокий голос (еще одно непоправимое несчастье). В конце концов он не удержался и «задал им перцу» — нет, все это неправда: он всегда плакал, когда его обижали, он всегда ревел, потому что был сопливым маменькиным сынком, — он знал об этом, и его мучители тоже об этом знали; он никогда не поднимал свои пухлые кулачки на дразнивших его шалунов, а мальчишки говорили, что он накладывал в штаны от испуга всякий раз, когда собирался дать сдачи, но... Но в те годы, когда он учился в колледже Западного Честера, — да, именно после того, как Тео устроил знаменитый пожар в своей школе, — он уже не был трусом и сопляком! В то утро все говнюки как один собрались в актовом зале на церемонию вручения премий (ему-то никогда ни одной награды не доставалось); и вот в один роковой миг перешептывания между соседними рядами, подталкивание друзей локтями и приглушенное хихиканье девчонок сменилось общим многоголосым воплем, когда огонь перекинулся на верхний этаж и обезумевшая толпа хлынула к дверям, где уже бушевало пламя. В общей суматохе каждый пытался поскорее выбраться с этой раскаленной адской сковородки; люди давили друг друга, пробираясь туда, где, как им казалось, у них был хоть какой-то шанс на спасение. Однако серьезные ожоги получили только трое человек; еще пятнадцать погибли или были изувечены, когда, сбитые с ног мятущейся толпой, они попали под обрушивающиеся балки здания (любопытно, что среди пострадавших не было учителей — факт, вызвавший наибольшее негодование родителей).

• Предыдущая
• 22/106
• Следующая