Книга небес и ада - Борхес Хорхе Луис - Страница 6

Мы переходим к последнему возражению против недавнего происхождения нашей планеты. Нам говорят: «Земля – старая кормилица, и все свидетельствует о ее древности. Присмотритесь к ее окаменелостям, мрамору, граниту, застывшей лаве – и вы усмотрите в них признаки многих прошедших годов, благодаря концентрическим кругам, наслоениям или же прожилкам, как узнают возраст змеи по кольцам, лошади – по зубам, оленя – по рогам».

Такого рода трудности уже сотни раз снимались вот каким ответом: «Господь должен был создать и, без сомнения, создал мир со всеми признаками дряхлости и долгого существования, доступными взгляду».

И действительно, очень похоже на правду, что Творец вселенной сперва насадил древние леса и молодую поросль; что на свет появились животные, одни – почтенного возраста, другие – во всей прелести юных лет. В листве дубов, чьи корни пронзают плодородную почву, несомненно, уже чернели старые вороньи гнезда и взрастало новое поколение голубок. Червяк, куколка, бабочка, – насекомое ползало в траве, подвешивало свои золотые личинки к древесным ветвям, порхало в потоках воздуха. Пчела, пожившая всего одно утро, уже успела собрать амброзию с цветов, отцветших годы и годы назад. Необходимо верить, что у овцы уже имелись ягнята, а у малиновки – птенцы; что в кустах скрывались соловьи, удивленные тем, что насвистывают первые в своей жизни песни, разжигая в себе хрупкие надежды на первые любовные радости.

Если бы мир не был сразу и молодым и старым, то все, что связано с величием, строгостью и нравственностью, исчезло бы из природы, так как связанные с ними чувства возникают по преимуществу благодаря древностям. Каждый уголок Земли лишился бы свойственных ему чудес. Полуразрушенная скала с укоренившимися на ней травами не нависала бы более над пропастью; леса, потерявшие все свои качества, не выказывали бы более трогательного беспорядка разлапистых крон и стволов, склоненных над речным потоком. Вдохновенные мысли, внушающие трепет звуки, святой ужас лесов растворились бы вместе со сводом, служащим для них прибежищем, и одиночество земли и неба предстало бы во всей своей унылой наготе, если бы их перестали соединять колонны дубовых стволов. В тот же день, когда Океан погнал свои первые волны в сторону берега, он омыл, без всякого сомнения, камни, уже подточенные водой, песчаные отмели, усыпанные обломками раковин, голые остроконечные мысы, защищающие от приливов дрожащую землю.

Без этой изначальной старости в творении Создателя не было бы ни пышности, ни величия и – такое невозможно себе представить – природа в своей невинности была бы менее прекрасна, чем ныне в своей испорченности. Лишенные прелести юные растения, животные, минералы образовали бы венец для земли, не ведающей поэзии. Но Господь не был злобным садовником, разбившим газоны в саду Эдема, как утверждают неверующие. Человек-царь родился в возрасте тридцати лет, дабы в своем величии соответствовать древней торжественности своих новых владений, так же как его спутница насчитывала, верно, шестнадцать вёсен, между тем не прожитых ею, чтобы находиться в гармонии с цветами, птицами, невинностью, любовью – со всей юной частью мироздания.

Бог, побуждаемый своей благостью, создал небеса, дабы они служили отчизной добрым людям, а также, повинуясь правосудию, образовал ады, дабы служили они тюрьмой для людей негодных. Различие грехов приводит к различию грешников, а различие грешников требует различия адов. Мы признаем четыре, а именно: Преисподняя, Чистилище, Лимб и Лоно Авраамово. В Преисподней погребены мятежные ангелы, которых мы называем демонами, а также люди, умершие в смертном грехе: исхода им не будет никогда. В Чистилище попадают те, кто умирает в благодати Божией, имея на совести простительный грех или легкую вину, какие следует искупить; в Лимб – те, кто умирает без крещения, не войдя в разумные лета; а в Лоно Авраамово отправились те, кто умер в благодати Божией до искупительной жертвы Иисуса Христа; но они исполнили сперва свой срок в Чистилище, если совершили простительный грех или имели легкую вину, какие следует искупить.

Вороны утверждают, что одна-единственная ворона способна уничтожить небо. Это не подлежит сомнению, но не может служить доводом против неба, ибо небо-то как раз и означает невозможность ворон.

Ад заслуживает осуждения прежде всего из-за своей гнусной несправедливости. Все наши гневные и жалобные речи, наше прославление мятежа дают справедливую оценку аду, даже если не входить в подробности. Лишь предположив его существование, мы, истинно верующие, должны возненавидеть его от всей души, и перед столь безжалостным злоупотреблением властью просто обязаны стать благородными мучениками, мучениками на целую вечность.

Наши скамьи стоят в аду, насупротив жалкого неба, полного невыносимых людишек, отвратительных лизоблюдов, собранных в кружки, какие мы обычно не посещаем; пошлые, мизерные, мелочные, низкие, подлые, они поют фальцетом льстивые колядки.

В аду могут звучать и высокая поэзия, и полные первородной мощи слова. Чтобы не впасть в сомнение, не поддаться слабости, мы должны верить в ад, но это также должно заставить нас принять твердое решение: не оступаться, не унижать себя, верно следовать велениям нашего благородного сердца и не вступать в соглашение с безжалостным тираном.

Можно верить или не верить, но только нельзя признавать жестких законов веры. Можно верить в Бога, давшего полную свободу, даже свободу совершить преступление. Преступлению противится в нас лишь здравый инстинкт самосохранения, основа жизни. Не следует выводить из существования Бога никакой строгости, никаких ограничений или тирании. Только так можем мы преисполниться верой в Бога, хотя бы и не верили. Не было бы причины не верить.

Надо бы преподать верующим идею Бога, ибо получается, что никто не любит Бога и не верует в Него, пока не достигнет крайности; одна лишь мысль об аде развязывает верующим воображение.

Нет ни единого верующего, который ради любви к Богу достиг бы пределов, каких следовало достичь. Никто не достигает тех высот, что находятся над однообразием молитв. Никто не видит Бога, творящего все; никто, читая прекрасное стихотворение, не думает, что его написал Бог, как следовало бы думать, забыв имя поэта. Надо мыслить тоньше, доводить идею до ее крайних следствий.

А они, наоборот, сваливают слишком многое на дьявола; а ведь все это, несомненно, сотворил Бог.

Бедные они, те, кто придумал дьявола: что за трепку, скорее всего, задаст им Бог! О, эта христианская религия, созданная лишь для того, чтобы заглушить телесный голод людей, утихомирить его, обмануть; встретить этот голод издевательским смехом! А для тех, кто не желает глушить свой голод, и был прежде всего изобретен ад.