День револьвера - Уланов Андрей Андреевич - Страница 19

– Ыгы, щедрости в тебе, Билли, хоть ведрами черпай, – угрюмо пробурчал Толстяк – Аж лопаешься по шву.

– Истинно так, – кивнул шериф. – А в доказательство, – Шарго вновь оглянулся на труп, – позволю вам взять… скажем, ружье и шапку.

Лично я предпочел бы сапоги – опыт с прошлыми ботинками внушил мне мысль, что хорошая запасная обувь весьма нужная часть снаряжения путешественника. Но сапоги покойника уже с нежностью, словно долгожданного первенца, баюкал на груди Док.

– Просто неслыханное мотовство, – фыркнул гобл. – Нам осталось только дойти до ближайшего музея, скинуть им этот антиквариат как бесценную реликвию времен вашей драчки за независимость и на выручку год пить не просыхая.

– Знаешь, Толстяк, – после минутной паузы сказал Шарго, – когда из тебя начинают сыпаться подобные словечки, мне очень хочется содрать эту зеленую шкуру – просто, чтобы убедиться, что под ней не хохочет какой-нибудь хитрозадый дарко.

– Ы-ы-ы, нет, – закрутил башкой гоблин. – Я могу доказать свою натуральность куда проще.

– Как же.

– Дыхнув на тебя. Хочешь? Я не полной грудью дыхну, с копыт не брякнешься.

На мой взгляд, Толстяк преувеличивал убойные возможности своего выдоха. Да и вообще, по части вони я мог сейчас дать ему изрядную фору – проклятая жижа и не думала стекать, наоборот, она понемногу начала подсыхать на солнце. Не будь рядом трупа, я бы давно стал пиршеством для мух – впрочем, судя по назойливому жужжанию, даже при наличии покойника в кровавой луже многие мухи далеко не сразу определялись с выбором обеда.

– Не стоит, зеленый, не стоит….

Гримаса уныния и глубочайшего разочарования пропала с морды гоблина в тот самый миг, когда за последним слугой закона хлопнула дверь борделя. Взамен чертов нелюдь начал скалиться так, словно его только что выбрали сенатором.

– Эй-парень, а нам здорово повезло.

– Да, – безучастно подтвердил я. – Особенно мне.

– Брось… – наклонившись, Толстяк поднял патронный пояс, из-за порванного ремня свалившийся с покойника и по этой же причине оставленный Доком на месте происшествия.

– …ну, подумаешь, стрельнули в тебя разок-другой. Здесь, в Пограничье, это дело совершенно житейское. В меня вот вчера стреляли… ты же и стрелял.

– В Кривоклыка, – возразил я.

– Ыгы, а значит, почти в меня… стоял-то я рядом с ним.

Спорить с гоблином у меня сейчас не было ни сил, ни желания. Поэтому я молча развернулся и потащился обратно к салуну Мака. Открыл дверь… дополз до стойки… взгромоздился на стул и хрипло прошептал: – Рому мне, рому!

– Есть черный кубинский, – гном искоса глянул на подвесную полку. – Еще неплох мексиканский и золотой из республики Псов Господних. Но я советую тебе…

– Самый крепкий! – выпалил я.

– …подняться наверх, – невозмутимо продолжил гном, – и окунуться в бадью с горячей водой. Одежду можешь оставить за дверью – я отдам её прачке.

Я открыл рот – и закрыл, не найдя подобающих случаю слов. Затем открыл снова.

– Мак Хавчик… ты… ты… истинный чудотворец!

Гном улыбнулся.

– Ты все еще здесь?

Меня уже «здесь» не было. Клянусь, когда я взлетал по лестнице, догнать меня было бы не по силам и пуле. Вода! Горячая! С белой, как свежевыпавший снег, пеной! Аллилуйя, Мак! Хавчика в президенты! Гномы – я вас люблю!

Я ушел на дно как обожравшийся аллигатор, нырнул с головой и оставался под водой, пока в груди не начали скрести когтями сразу дюжина кошек. Лишь тогда я медленно и с большой неохотой высунул наружу кончик носа и принялся блаженствовать…

…пока не услышал четкий металлический щелчок, ну-у очень похожий на звук взводимого курка…

…кое-как протерев глаза, я увидел этот самый курок – а заодно и все остальное ружье, кончик ствола которого находился не дальше чем в двух дюймах от моего носа. Из черт-знает-какого калибра черной дыры мне зловеще ухмылялась костлявая старуха с косой, а над прикладом ничуть не менее отвратно кривилась морда гоблина.

– Как насчет предсмертного слова, эй-парень!

– Сдохни!

– Сейчас не моя очередь, – гнусно хихикнул нелюдь, – и нажал на спуск.

– Из всех твоих шуток, – медленно произнес я, – эта была самая идиотская.

Толстяк оскалился.

– Я знал, что у тебя хватит глупости взять в ванну револьвер, – сообщил он. – А еще я знал, что ты не выстрелишь.

– А я – не знал!

– Ты побоялся отстрелить себе большой палец на правой ноге, – ехидно сказал гоблин. – А будь я человеческой самкой, то и кончик…

Толстяку пришлось прерваться, потому что я бросил в него револьвер. Не самый разумный поступок, но ничего другого под рукой не имелось.

Как и ожидалось, револьвер гоблин поймал, но слетевшие с «максима» хлопья пены угодили точнехонько на скалящуюся харю, заставив Толстяка подпрыгнуть едва не под самый потолок.

Что ж, хоть в этом байки оказались родственны правде – гоблины действительно терпеть не могут воду. По крайней мере ту, что не разбавлена спиртом.

– Ф-р-р-р! Ы-ы-ы! Вот дерьмо!

– Толстяк, а что ты делаешь во время дождя? – вкрадчиво спросил я. – Закапываешься на десять футов?

– Дождь – это, чтоб ты знал, глупый человечишка, священные слезы Спящего, – надменно произнес Толстяк. – Попасть под них – радость для любого гобла. А вот гадость, которую сородичи Мака добавляют в мыло, чтобы лучше пенилось…

– Разжижает мозг и заставляет его вытекать через уши, – донеслось из-за двери. – Но бояться нечего, у тебя-то сплошная кость, от лба до затылка.

– Мак?

– Я принес тебе одежду, – сообщил гном, входя в комнату и выкладывая на пол кучу, нет, Кучу. Судя по количеству торчащих из неё рукавов и штанин, одежды там было на роту Кейнов. – Не новье, но выглядит еще прилично. Подбери себя пару рубашек по размеру… ну и чего еще захочешь.

– Спасибо, Мак.

– Да не за что. Я все равно собирался пустить это тряпье на протирку.

– И конечно же, – фыркнул гобл, – ты не забудешь вычесть стоимость этого тряпья из нашего счета.

Интересно, а каково на текущий момент состояние «нашего счета», подумал я. Задавать этот вопрос гному как-то не хотелось, потому что в ответ Мак вполне мог заинтересоваться нашей платежеспособностью. Кстати…

Дождавшись, пока сапоги гнома простучат по лестнице, я высунул из воды палец, поманил гоблина и когда он – скорчив при этом совершенно зверскую рожу – наклонился к ванне, прошептал: – Где деньги, Толстяк?

Гобл сразу забыл про свое отвращение к пене – клыкастая харя разом превратилась в почти человеческого вида лицо. Удивленное донельзя.

– Какие деньги, эй-парень, ты вообще о чем?

– Денежные деньги, зеленый! Мексиканские доллары!

– Ах, эти деньги….

Наклонись гоблин еще чуть пониже, я бы смог ухватить его за шею и двумя руками, но сейчас в моей досягаемости находился только скальп – пучок волос, тщательно раскрашенный в пять цветов, заботливо перевитый нитью и украшенный всякой дрянью. Именно за скальп я Толстяка и сцапал, «нежно» пригнув его мордой к поверхности воды.

– Да! ЭТИ деньги.

– А-а-а-фы-фы-фы! – Гобл, выкатив глаза, пытался сдуть с носа клок пены. – А-а-а-тпусти!

– Где доллары, Толстяк?!

– Там! – гобл махнул револьвером в сторону сваленной в углу кучи трофеев. – Зашиты в патронном поясе.

– Врешь.

– Ну… они были там, – признался гоблин. – Я достал их сегодня, под утро.

– А где они сейчас?

– Пропил.

– Сорок пять долларов? И ты еще можешь стоять?!

Толстяк дернулся, но тут же сообразил, что при попытке изобразить пьяную до погремушки на хвосте змею он вынужден будет рухнуть прямо в пену.

– Я их… у-у-у-инвестировал.

– Чего?!

От неожиданности я даже ослабил захват, чем гобл моментально воспользовался, резко мотнув головой. Прядь выскользнула из моих пальцев, и мы вернулись к прежнему раскладу: голый человек в бадье с водой и вооруженный до клыков гоблин рядом.