По зову сердца - Алексеев Николай Иванович - Страница 82

• Предыдущая
• 82/101
• Следующая

– Помню, – тихо подтвердил Хватов.

Яков Иванович, опершись одной рукой о стол, склонился к нему:

– Тогда ты помнишь, что и людей у нас было меньше, да и снарядов дали только по полсотни на орудие, а орудий-то было в дивизии всего-навсего девять. И не потому, что командование не хотело дать, а страна дать больше не могла. И все же тогда мы отстояли и «психическую» и танковую атаки, остановили, как следует его стукнули и погнали! Да еще как погнали!

А сейчас у нас с тобой было орудий в пять раз больше, еще «катюш», и снарядов на ствол не по полсотни, а по двести пятьдесят, да людей, хотя и не полностью, но тоже побольше.

– Тогда что ж? – Теперь Хватов не сдержался. Его тоже не меньше терзала неудача, но он крепился.

– А то, как говорила умная голова – Александр Васильевич Суворов, что надо воевать не числом, а умением! И это, Фома Сергеевич, нам, полководцам, надо всегда помнить и при больших и особенно при малых боевых силах.

– Вы клевещете на себя.

– Нет, Фома Сергеевич, не клевещу, а просто здраво, по-большевистски размышляю. И хочу тебе сказать, что бой не терпит догм и требует искусной разработки и проведения его! Бой, комиссар, не терпит однообразия. Мерцель, зная нашу повадку, отвел с переднего края войска в укрытия, а после нашей обработки глубины не двинул сразу солдат на передний край, а подождал, пока мы не закончим по нему последний налет. И бросил в первую траншею тогда, когда мы, атакуя, вторично перенесли огонь в глубину. А если бы я и этот старый артиллерийский воин Куликов немного подумали, что Мерцель не дурак, и еще разок хотя бы минут на пять повторили налет по переднему краю, то, наверняка, всех бы их на переднем крае накрыли и, конечно, первой атакой взяли бы, да и с малыми потерями – первую и вторую траншеи, а может быть, и всю первую позицию взяли бы. Теперь ясно, что терзает мою душу?

– Ясно, – встал Хватов и показал на часы. – Нам пора.

Яков Иванович сказал:

– Сиди, я еще не все сказал.

– Там скажешь. Командиры ждут.

Но Железнов продолжал:

– Вот ты, старший начальник, был у Тарасова на КП. Зачем?

– Поддержать его. Ведь он впервые вел полк в бой.

– Поддержать? – повторил Яков Иванович. – И как же ты, старый воин, допустил, чтобы тот бросил свой второй эшелон раньше времени? А когда на Кочетова навалился свежий полк, то Тарасову уже было нечем его контратаковать. И пришлось мне его выручать. Ну что на это скажешь? Противник виноват? Нет, дорогой мой, виноваты мы. И сейчас все это надо учесть на следующий бой.

– Ясно.

– Тогда идем!

Затихли бои, стрельба, и усталые воины, словно поваленные таинственной силой, спали там, где их одолел сон, – и в окопе, и под танком, и около орудия, а то просто под кустиком. Не спали лишь наблюдатели да медработники, а вместе с ними Валентинова со своими автотружениками.

На их долю выпала задача эвакуировать раненых в госпитали. За последние сутки в медсанбате их скопилось много.

Вот и сейчас, отправив машину с ранеными в полевой эвакуационный госпиталь, она села в свой «газик» и помчалась к Наташе. Только Ирина Сергеевна показалась там в дверях, как девочка на руках няни всем тельцем подалась вперед, протянула ручонки и радостным голоском протянула: «Мама!» – и повторяла это до тех пор, пока Ирина Сергеевна не взяла ее на руки.

Ефросинья Александровна горестно вздохнула.

– Ефросинья Александровна, чего это вы? – удивленно посмотрела на нее Ирина Сергеевна.

– Да вот о девочке Наташе подумала. Вот Фома Сергеевич женится. А ему жениться, хотя бы вот из-за нее, обязательно надыть. Вот придет в дом мачеха. Да разве она будет так, как вы, ласково с ней обращаться?..

– А почему бы и нет?

Ефросинья Александровна молчала. А Ирина Сергеевна все так же смотрела, ожидая ответа.

– Кто ее знает. Может, и будет, пока свое дите не появится. А появится, и тогда для Наташи все! Не жисть, а сиротская мука. И будет она расти Золушкой…

– Это вы уже напрасно. Ведь не все же плохие мачехи, – перебила ее Ирина Сергеевна. И, прижав к себе девочку, промолвила: – Нет, Наташенька, так не будет. Твой папа хороший-хороший. Он тебя любит и этого не допустит.

– Дай бог, – обронила Ефросинья Александровна и стала собирать на стол.

– Не трудитесь, Ефросинья Александровна, – остановила ее Валентинова. – Я еще с полчасика побуду и поеду. А вечером, это, наверное, будет поздно, приеду ночевать.

Провожать Ирину Сергеевну Ефросинья Александровна с Наташей на руках вышла на улицу. Когда мимо Ефросиньи Александровны проходил военный, хотя чем-то похожий на Хватова, она поворачивала в его сторону Наташу и приговаривала ей, показывая на него: «Папа». Ефросинье Александровне уж очень хотелось, чтобы Наташа, увидев отца, сказала ему долгожданное слово «папа», и она этого добилась.

Хватов приехал, когда уже вечерело. Ефросинья Александровна собиралась кормить Наташу и поднесла ее к отцу, успев шепнуть ей: «папа». И Наташа тут же, глядя на отца, вдруг впервые певуче сказала: «Па-па».

– Ах ты золотце! Папа. Узнала. – И достал из кармана пряник, но Ефросинья Александровна его остановила:

– Не надо. Пусть покушает. А вы помойтесь, одежду почистите, смотри-ка, весь в пыли. А это дите, папа, и к ней надо подходить с чистыми ручками. Да, Наташенька? – И, за нее кивнув головой и бросив Хватову вразумительный взгляд, села с девочкой за стол и стала ее кормить с ложечки.

Фома Сергеевич снял гимнастерку, почистился, помылся и сел за стол против дочери.

– Что ж вы думаете дальше делать с Наташенькой-то? – как бы невзначай обронила Ефросинья Александровна.

Фома Сергеевич встрепенулся:

– Буду просить вас позаботиться о Наташе. А там, видимо, устрою в интернат.

– В интернат? В детдом, значит? Если уж в детдом, то, пока меня ноги держат, пусть будет у меня. А вот что дальше, когда кончится война?

– Возьму к себе.

– А кто ж это за ней ухаживать, растить-то будет?

– Няню найду.

– Няню? – поджала губы Ефросинья Александровна. – Няня-то хорошо, если любящая ребят женщина, а мать еще лучше… Жениться тебе, Фома Сергеевич, надыть, вот что! – Ефросинья Александровна, как бы не придавая значения своим словам, кормила Наташу. – И жену взять вот такую бы, как Ирина Сергеевна. Это была бы и хорошая жена и замечательная мать…

– Я об этом не думал. – Тут Фома Сергеевич сказал неправду. Об этом думал с первого известия о появлении Наташи. И в Ирине Сергеевне видел именно ту женщину, которая, как говорила няня, будет и хорошей женой и замечательной матерью.

Расставшись с Наташей, Фома Сергеевич, как только сел в машину, задремал.

– Товарищ полковник, товарищ полковник, – затеребил его шофер, – проснитесь.

– А? Что такое?

– Сигналит встречная машина. Да это же наша Валентинова.

– Валентинова? – Фома Сергеевич вышел и поднял руку. Вышла и Валентинова…

– К Наташе? – спросил он.

Та ответила:

– К Наташе!

– А я только что от нее. С большим нежеланием уезжал. – Он дотронулся до локтя Ирины Сергеевны, и они, разговаривая, медленно пошагали по дороге. – Каждый раз, как ее вижу, я открываю в ней что-то новое. Представьте, сегодня назвала меня папой. А как с Ваней?

– Из-за боев никак не могла вырваться. Мне ведь еще дня два возить боеприпасы и горючее. А там еще продовольствие, снаряжение. Да другие службы заявки дали. Так что вырвусь только на той неделе. Но я оттуда получаю почти каждую неделю письма. Договорились с сестрой, и она мне пишет, что все идет хорошо. Я же пишу Ване почти каждый день. Ведь каждая моя весточка – ему большая радость.

– Большое спасибо вам, Ирина Сергеевна, за вашу заботу о Наташе. А сейчас, – он взглянул на часы, – идемте назад. Я спешу.

Наташа уже спала. Ирина Сергеевна, выпив кружку молока, стала готовить себе постель. Для этого сдвинула лавки. Но хозяйка ее остановила:

• Предыдущая
• 82/101
• Следующая