Приключения 1976 - Наумов Николай - Страница 2
- Предыдущая
- 2/113
- Следующая
Отто резко повернулся к майору и, снова забыв об осторожности, отрубил:
— Это зависит от боеспособности полка!
— Пари! — тотчас поднялся оберст. Он побагровел, щеки его тряслись от негодования, тусклые глаза потемнели. — Пари, гауптман! Пари хотя бы на трех русских в день и пари, что из двух заданий, которые я предложу, вы не выполните два. — Он снял с пальцев два золотых кольца с бриллиантами и азартно бросил их на стол. — Это мой заклад, гауптман!
Отступать было нельзя. Отто помедлил, подыскивая достойный ответ, взял одно кольцо, другое, повертел их, делая вид, что любуется игрой камней.
— Я готов, — наконец сказал Отто. — Тем более что оспаривается нечто более драгоценное — моя честь. — Отто достал из чехла винтовку, оптический прибор и необходимые инструменты. Он долго и тщательно подготавливал винтовку к стрельбе. Оберст и другие молча следили за ним.
— Пойдемте, — сказал оберст. — За лесом большое поле…
Они оделись и вышли.
Оберст приказал шоферу завести «опель» и ехать за ними. Среди слонявшихся солдат быстро распространилась весть о пари командира полка с приезжим снайпером, и многие потянулись за ними.
Наконец оберст остановился. Дорога, по которой они шли, уперлась в шоссе, и оберст знаком приказал шоферу выехать на него.
— Вы займете позицию в ста метрах от этого перекрестка, — сказал он Отто. — Машина пойдет по шоссе со скоростью восемьдесят километров в час. Вы должны попасть вот в это, — он достал из кармана большие серебряные часы на цепочке и коротко привязал их к заднему бамперу автомобиля. — Конечно, они будут крутиться, но… — оберст, смеясь, посмотрел на Отто, — это первое упражнение, гауптман, а честь офицера, как вы заметили, нечто весьма дорогое, не так ли?
Стоявшие вокруг ждали, что скажет Отто. Задача, которую ему назначили, была, по их разумению, невыполнимой. Невероятную трудность ее понимал и Отто. Конечно, он был вправе возразить оберсту, отказаться. Ясно — оберст решил посрамить его, но не менее ясно было и то, что отказ означал поражение без борьбы, а это выглядело бы постыдно. Отто мастер своего дела. Работая до войны стрелком в цирке, он, бывало, выполнял такие сложные номера, что вызывал восторг зрителей. Но разве сравнить это с тем, что предлагалось теперь?
И все-таки Отто решил попробовать. Искусство искусством, но есть и счастье и везение, в конце концов. — Пожалуйста, господин оберст, — сказал он. — Если позволите, стрелять буду лежа. Кроме того, прошу шофера дважды проехать передо мной на одной и той же скорости. В третий раз я разобью часы, если вам их не жаль.
В толпе загудели. Спектакль обещал быть интересным.
Солдаты отмерили рулеткой ровно сто метров от шоссе. Отто каблуком отбил от земли примерзший камень, принес его в указанное место для упора, положил на камень винтовку и залег, широко раскинув ноги.
«Опель» рванулся по шоссе и, развернувшись в полукилометре, встал, ожидая сигнала. Отто сразу махнул шоферу рукой.
«Опель» помчался. Отто установил прицел, как требовалось — с учетом скорости автомобиля, ветра, температуры воздуха и, поймав на перекрестие оптического прибора часы, повел ствол винтовки вслед так, чтобы изображение их по возможности не соскакивало с перекрестия. По возможности. Часы вертелись, блестели, как бы подмигивая снайперу.
И вдруг Отто ощутил непреодолимое желание выстрелить, в нем внезапно возникла уверенность, что если выстрелить сейчас же, не делая никаких прикидок, выстрелить не мешкая, то попадет в цель. Он всегда слушался этого внутреннего призыва и никогда не ошибался. Неужели сейчас будет иначе?
Часы блеснули еще раз, Отто выстрелил.
Он уже не видел, что произошло с часами, только блеск их погас, и Отто лежал за камнем, закрыв глаза, потому что они вмиг устали, словно ослепленные вспышкой яркого света.
По возгласам за спиной Отто понял, что победил. Он поднялся, отряхнул с шинели снег, взял винтовку и медленно пошел к оберсту.
Видимо, из уважения к Хунду или из страха перед ним все молча стояли на месте, однако в глазах многих Отто прочел восхищение. Подкатил «опель», шофер стал отвязывать от бампера изуродованные часы, но никто не подошел к нему.
— Каковым будет второе упражнение, господин оберст? — спросил Отто, стараясь говорить тихо, скрывая радость.
Оберст учтиво произнес:
— А вы, гауптман, стрелок необычайный!
— Благодарю, — картинно склонил голову Отто. — Однако я жду нового распоряжения.
Глаза оберста вспыхнули недобрым огнем.
— Поскольку вы блестяще расправились с моими часами, теперь придется стрелять по живой мишени, которая, естественно, постарается ускользнуть от смерти, Привезите пленного, — приказал он подчиненным.
Пленный исподлобья смотрел на Отто. Руки он держал за спиной, словно они были связаны. Его знобило — стоял сильный мороз, а он был без шинели и шапки. Он переминался с ноги на ногу в ботинках с обмотками и молчал. Это был худощавый, небольшого роста юноша лет двадцати, с коротко остриженными, как у боксера, светлыми волосами. Типичный славянин — круглое лицо, короткий широкий нос. Видно, ему несладко пришлось до этого, потому что на губах запеклась кровь и левую щеку, заросшую белесым пушком, пересекала свежая рваная царапина.
— Ну как, нравится он вам, гауптман?
— Откровенно говоря, не очень, — пожал плечами Отто. — Вероятно, его допрашивали слишком настойчиво, господин оберст.
— Других нет. Но ничего, попробуйте с этим справиться…
— Ваши условия, господин оберст?
— Мы выведем его в передовую траншею, в пятистах метрах от русских. Впереди — ровное, как стол, поле. Снегу мало, земля мерзлая, и он побежит, я уверен, достаточно быстро. В меру своих сил, конечно, — оберст усмехнулся, стремясь, вероятно, опять умалить снайперские достоинства Отто. — Впрочем, в состязании, где на старте его ожидает только смерть, а на финише — возможность сохранить жизнь…
— Это ему не удастся, — сказал Отто.
— Посмотрим, посмотрим. Рекорда мы не увидим, разумеется, но человек, чтобы не умереть, способен на многое, иногда на невозможное…
— Значит, он будет знать?
— Конечно! Мы объявим ему, что отпускаем на свободу, и если он сумеет уйти от вашей пули — его счастье. Если же вы упустите его, то генерал Штейнбергер, думаю, вряд ли отзовется об этом лестно…
— Где будет моя позиция?
— Там же, где мой наблюдательный пункт, и вы будете отлично видеть цель с площадки у входа.
— Понятно, — кивнул Отто.
— Однако, — продолжал оберст, — стрелять вы должны только один раз и не ранее, чем он преодолеет девять десятых расстояния до русских окопов. Теперь объясните наши условия пленному, — сказал оберст. — Может быть, он откажется. Вы, я слышал, неплохо говорите по-русски.
— А я по-немецки, — вдруг сказал пленный, и все вздрогнули. Голос русского был низкий, раскатистый и хриплый. — Я все понял, я согласен.
Отто осмотрел винтовку, проверил дважды и в третий раз, легко ли открывается и закрывается затвор, старательно протер замшевым лоскутом стекла прицела, с минуту разглядывал через него поле, по которому предстояло бежать пленному. Он ясно представлял, что произойдет. У окопов противника, по прямой от блиндажа линии, Отто заметил розоватый камень, а дальше — сломанный куст, и определил расстояние до них по возможности точнее. Пленный побежит, конечно, кратчайшим путем, то есть на камень и куст, и пристрелить его в любой из этих двух точек не составит труда. Если же вильнет в сторону, проблема будет решена незначительными поправками в прицеливании.
Отто посмотрел на пленного. Тот казался совершенно спокойным, однако неотрывный и горящий взгляд, обращенный к русским позициям, выдавал его. Взгляд был именно горящий. Вероятно, русский надеялся выиграть это состязание, иначе его глаза не светились бы так ярко, и Отто презрительно скривил губы. Пленный, наверное, почувствовал это и мельком посмотрел на Отто. Тот ошибся: в серых глазах русского была не надежда — в них полыхали отчаяние, решимость и ненависть.
- Предыдущая
- 2/113
- Следующая
