Котт в сапогах. Конкистадор. - Ковалев Сергей Алексеевич - Страница 29

— Ничего себе... Ты кто такой? Черт?

— Нет,— сердито буркнул я, водворяя платок на место.— Еще раз сделаешь так — нос откушу!

— Извини, приятель! — покаянно развел руками испанец.— Я тебя понимаю — такую рожу и впрямь не захочется демонстрировать. А вообще ты зря переживаешь! Вот у меня в команде матрос есть, Намба Ван кличут, так он вообще черный как головешка и весь в татуировках. И ничего, не страдает, живет как нормальный человек, а его татуировки по всему телу даже девкам нравятся. Так вот ты по сравнению с ним так даже и ващще красавец! Ну давай — за естественную красоту!

— Да не могу я пить! — обозлился я.— Организм спиртное не приемлет!

— Бедняга! Круто с тобой жизнь обошлась!

— Ты можешь мне ответить — возьмешь вас на корабль?

— Дык как же тебя такого не взять-то, такого убогого? — впал в сентиментальность дон Хенаро.— А друзья твои такие же уроды?

— Гм... они у меня разные. Но в основном вполне нормальные. По крайней мере внешне. Есть, правда, говорящая крыса.

— Не смей называть меня крысой! — раздалось из-под стола.

— Морган! Какого дьявола ты там делаешь?!

— На редкость глупый вопрос! Разве не ясно — подслушиваю я здесь!

Дон Хенаро в полном оцепенении уставился на ловко запрыгнувшего на стол Моргана.

— И ты готов доверить наши жизни этому пьянчуге?!

— Ик! — запротестовал капитан.

— Иезус Мария! Морган, не вмешивайся, когда я веду переговоры!

— Фу-ты ну-ты! Переговоры? Да он ничего не соображает! Он к утру забудет, о чем вы тут договаривались!

— Ик! — возразил капитан, всем своим видом демонстрируя, что такое он уж точно не забудет. До самой смерти.

—. Все равно! Он же пьяница! Он завезет нас куда-нибудь и утопит вместе со своим корытом! Вяк!..

Дон Хенаро сжал крыса в огромном костистом кулаке и поднес к покрасневшему от гнева лицу:

— Никогда! Не смей! Называть! Мой корабль! КОРЫТОМ!

— Ну нако-ко-нец мы избавимся от него!

— Гай? А тебе что здесь надо?

— Да интересно стало, о чем вы с этим пьянчугой беседуете. И не только мне.

— Господин, господин, пожалуйста, отпустите моего господина! — Непонятно откуда взявшийся Жак вцепился в руку испанца, безуспешно пытаясь разжать кулак.— Только не делайте ему больно, прошу вас!

— Действительно, благородный дон Хенаро,— воскликнула Коллет, материализуясь по левую сторон от капитана.— Достойно ли такого отважного мореплавателя расправляться со слабой крысой?

— Не смей... э-э-э... Да-да-да, благородный дон Хенаро, ну что вам слова какой-то крысы? Отпустили бы вы меня, а?

— Ненавижу крыс! проворчал испанец, но Моргана все-таки отпустил.— Это все твои друзья, Конрад?

— Вроде того,— хмыкнул я.— Этих двоих я скорее назвал бы деловыми партнерами, а не друзьями. Вот эта... э-э… то есть вот этот юноша — мой лучший друг. Он оруженосец великого героя, странствующего рыцаря — маркиза д’Карабаса. Вон тот амбал за столиком — это и есть маркиз. Он тоже мой друг.

— Удивительно…

— Да не то слово! Я сам до сих пор не понимаю, как это произошло! Ну и тощий тип напротив него — это наш последний товарищ, ярл Синебрюх.

— Ярл? Что, настоящий?

— Э... Ну да.— Я в который раз порадовался, что под шерстью не видно, когда я краснею.— Самый настоящий. Нас пятерых необходимо отвезти в Южную Америку. Возьметесь?

— Вот он,— палец капитана нацелился в испуганно сжавшегося Моргана,— он мне не нравится!

— Удивительное единодушие. Он никому не нравится. Но я дал слово, что доставлю его к цели нашего путешествия. Вы — дворянин, наверняка понимаете, что такое слово чести!

— О да! — торжественно ответил дон Хенаро.— Так и быть, пусть будет. Ну а теперь вы просто обязаны обмыть со мной сделку!

Запись в дневнике Конрада фон Котта

от 25 мая 16... г. от Р. Х.

Несмотря на опасения Коллет и Мордауна, наше путешествие через Испанию, печально знаменитую инквизицией, непримиримо преследующей всякое инакомыслие, прошло вполне спокойно. То ли всеведущие шпионы инквизиции из каких-то своих коварных соображений не собирались препятствовать нашей экспедиции, то ли вовсе не были они такими уж всеведущими, как принято считать. Впрочем, в Кадисе карающая длань курии все-таки настигла нас...

Примечание на полях. Господи, они там что, все такие?

— Иезус Мария!

— Не смотри на меня! Это все ты виноват!

— Но, Коллет, будь логична! — завопил я, увернувшись от сапога.— При чем тут я?!

— При всем! Ты нашел этого пьяницу!

— Но никто же не заставлял тебя пить наравне с мужчинами...

— Ты считаешь, что женщина слабее каких-то там мужиков? Да они все под столом были, а я еще на ногах стояла!.. Ох, как же мне плохо!

Я тактично промолчал, хоть меня так и подмывало возразить, что это «на ногах» было весьма относительным. Впрочем, это не помешало Коллет танцевать на столе. Хотя, с другой стороны, со стола она вчера все-таки упала,— к счастью, на Андре, еще раньше свалившегося под стол.

Вчера Коллет долго отнекивалась, но, когда дон Хенаро припер ее к стенке вопросом: «Ты что, не мужик?» — вынуждена была сдаться и для поддержания легенды выпить «За мужскую солидарность!». Потом последовали тосты «За успех плавания!», «За попутный ветер!», «За океан!» и другие столь же содержательные сентенции. Самое удивительное, что дон Хенаро, к началу этого безобразия уже бывший мертвецки пьяным, стойко держался почти до самого конца. Смертельно оскорбив Мордауна тостом «За гуманное отношение к животным!», испанец еще сумел потребовать бочонок вина и быка, после чего провозгласил тост «За что-нибудь!» и рухнул на пол. На ногах к тому моменту оставались только я и Коллет, Ну и Морган с Транквиллом, конечно.

Переговоры с хозяином таверны, таким образом, легли целиком на мои плечи. Свободных комнат в таверне не было, но мне удалось получить одну комнатушку под самой крышей, заплатив за нее целый золотой. Слуги долго ругались, перетаскивая туда по узкой лестнице наш отряд, особенно когда дошла очередь до Андрэ.

Это была одна из самых отвратительных ночей за все наше путешествие — в комнатушке винные пары

быстро достигли такой концентрации, что будь я человеком, опьянел бы с двух-трех вдохов. Но я был котом и лишь страдал от вони и жалобных стонов Жака, которому явно снились какие-то кошмары. В довершение моих мучений посреди ночи традиционно закукарекал Транквилл, которого я забыл выгнать на улицу.

Зато утром я был вознагражден лицезрением опухших, перекошенных лиц и хором искренних клятв никогда больше эту отраву не брать в рот.

Лучше всех, что поразительно, чувствовал себя опять же дон Хенаро. Впрочем, возможно, похмелье не мучило его по той простой причине, что он так и не протрезвел. Во всяком случае, после трех неудавшихся попыток произнести свое имя полностью он сдался и ушел следить за погрузкой корабля. Нам было приказано явиться на «Санта Вазелин» не позже полудня. Что ж, по крайней мере он не забыл о нашей договоренности!

Полюбовавшись страданиями спутников, я велел всем быть в зале таверны через полчаса — нужно было быстро позавтракать и ехать на причал искать корабль. Меньше всего мне хотелось, чтобы «Санта Вазелин» ушел в плавание без нас — если и остальные капитаны хоть чуть-чуть похожи на дона Хенаро, мой отряд может не пережить еще одного обмывания контракта. Услышав про завтрак, оживился только Андрэ, да и то скорее по привычке. Остальные мои спутники посмотрели на меня чуть ли не с ненавистью.

— А я вам говорю, что сразу станет легче,— авторитетно заявил я.— Поверьте моему опыту, Я пойду закажу яичницу с беконом на всех, а вы пока хоть умойтесь, что ли,— смотреть на вас и то тошно.

Хорошо, что кошки не могут пить.

Эта мысль промелькнула у меня в голове вовсе не из-за плачевного положения моих товарищей. Просто, спустившись в зал таверны, я сразу уловил разлитое в воздухе напряжение. Сидевшие за столиками посетители даже не повернули в мою сторону головы, и в то же время я чувствовал, что их внимание сконцентрировано на мне. Они делали вид, что полностью поглощены едой, но я не слышал звяканья вилок о тарелки. Да и заняты были столики в непосредственной близости от лестницы, И почему-то не было видно ни одной служанки. Будь я человеком и мучайся в тот момент похмельем, такие мелочи просто ускользнули бы от моего внимания, Но я был котом, и кошачья часть моей сущности вопила об опасности.