Задание - Родионов Станислав Васильевич - Страница 18

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая

В Шатре пахло киселью.

— Привет, шатрапы! — бросил Леденцов новое словечко, сложенное им минимум из трех слов: Шатра, сатрапа и шантрапы.

Ему не ответили.

Бледный сидел, уцепившись двумя руками за скамеечные рейки. Его всегда упорный взгляд не имел ни силы, ни смысла. Иногда он облизывал губы и тихо отдувался.

Высоко закинув голову, Шиндорга пил из бутылки пиво длинными медленными глотками; белесая струйка текла по его круглой щеке и пропадала под воротом рубахи. Темная челка слиплась — от пота ли, от грязи или от того же пива…

Грэг лежал на скамейке, как цыпленок табака: распластанно, придавленный своей гитарой. Глаза закрыты, волосы касаются земли, замшевая куртка в серых землистых пятнах.

Ирка развалилась на лавке, широко расставив ноги и опустив голову. Ее кожа, видимо, настолько побледнела, что загоревшие скулы сделались лимонными. И сильнее выпятились губы.

— Что случилось? — спросил Леденцов.

— Артист, скажи, — тихо велел Бледный.

— Я умираю, — засморкался Грэг.

— Хлебни пивка, — предложил Шиндорга.

Артист хлебнул лежа. Видимо, силы появились, потому что он сел и взялся за гитару. Тонкий голос неузнаваемо похрипывал-посипывал, и казалось, что Грэг учится кудахтать.

Артист вновь лег, бессильно накрывшись гитарой. Непривычная здесь тишина почему-то пугала. Только листья шуршали над головой. Под ногами перекатывались — сами, что ли? — порожние пивные бутылки. Запахи алкоголя, прокисшей еды и лука воротили.

— Поздравляю, — сказал Леденцов Шиндорге.

— Не за что.

— Почему меня не пригласил?

— Где ты живешь, я знаю?

Леденцов порадовался, что не знает. Пригласил бы — не откажешься. И что бы там делал? Не давал бы пить? Только посмеялись бы. Сам бы пил? Хватит одного раза.

— Неужели шестнадцать бутылок? — не поверил он.

— По числу лет, — самодовольно подтвердил Шиндорга.

— А народу сколько?

— Еще трое…

— Все равно выходит более двух бутылок на брата, — удивился Леденцов.

— Я только стакан хватила, — низким неженским голосом сказала Ирка.

— Сам-то на наших глазах семьсот высосал, — вмешался Бледный.

— Дело не в литраже, — слабо заговорил Грэг, — а в закуске. Картошка, помидоры да вареная колбаса. Прижимистая, хотя бабушка Шиндоргу очень любила.

— А кофей с лимоном? — защитился Шиндорга.

— Бледный эти лимоны жрал с солью и перцем, — хохотнула Ирка.

Леденцову стало так противно, будто напился, с ними скверного вина и наелся лимонов с перцем. Хорошие поступки, глубоко спрятанные души… Пока он ломает голову над их поведением, эта шантрапа спокойненько попивает дешевый портвейн. Да стоят ли они того, чтобы тратить на них силы и время, — кстати, с завтрашнего дня уже драгоценное оперативное время, ибо завтра в девять ноль-ноль он должен быть в райотделе? Не плюнуть ли на них, тем более что уже никто ничего ему не поручал и никто ничего не спросит.

Леденцов сразу как бы увидел капитана и ту иронию, которую замечали только хорошо его знающие люди: она как бы бежала по щекам от крепких губ, готовых к усмешке. Но Петельников сам велел бросить эту педагогическую акцию, поэтому он ничего не скажет. Лишь мысленно поговорит, а может, и не мысленно…

«— Лейтенант, случалось, что ты не смог выполнить задание?» — «Случалось, товарищ капитан». — «А бывало, чтобы сам отступился?» — «Не было, товарищ капитан». — «Почему же ты здесь отступился? Только потому, что это не задание и не приказ?..»

— И что дальше? — спросил Леденцов.

— А что дальше? — поднял тяжелую голову Бледный.

— Ко мне участковый заходил, предупреждал…

— Моего папашу тоже накачали, — подал слабый голос Артист.

— Старики, мне такая жизнь обрыдла, — вздохнул Леденцов.

— А ты знаешь другую? — ухмыльнулся Шиндорга.

— Братцы, жить надо интересно…

— Жить надо клево, — поправил Артист.

— Григорий, ну что это такое — «клево», что?

Все, кроме Грэга, посмотрели на Леденцова, удивленные уже забытым именем Артиста.

— Клево-то? — воспрял Бледный. — Это когда у меня в кармане не чирик-червонец, с которым я топаю за стаканом плодоворотиловки… А когда в бумажнике пачка «бабок», вхожу в ресторан «Европа», метр берет меня под руку, официанты семенят, «телки» дышат глубоко…

— Какие телки? — не понял Леденцов.

— Девицы. Икра, рыбка, бифштексы и ростбифы меня не интересуют. Я зашел выпить рюмку французского коньяка и съесть ломтик ананаса. У меня нет времени. Я хайлафист, человек высшей жизни.

— На тебе «крутые тапки»… — подсказал Грэг.

— Какие крутые? — опять не понял Леденцов.

— Допустим, мокасины. Шаровары из тонкой зеленой замши, свитер из верблюжьей шерсти, а сверху жилетик из той же замши…

— И подвалил ты не на трамвае, — Шиндорга бросил пить пиво, — а подкатил на своей белой «тачке». В ней кондишн, музыка, видеокассетник и бар…

— И не «телка» в машине, а дама по высшему разряду, — добавила Ирка. — В белом мху, то есть мехе. От нее духами французскими за версту, в ушах бриллианты с наперсток. Я такую видела. Сидит цаца и не шевелится. Он вылез, обежал машину, открыл ей дверь — тогда она ножку на панель и выкинула.

Леденцов кивнул — программа жизни была начертана. И ему вдруг пришла ясная и верная мысль… Да они элементарные лодыри! Нетрудовые доходы у кого? Кто не работает, но имеет. А подросток, который всем обеспечен, но не хочет ни учиться, ни работать? Он же тунеядец, потому что живет не на свои, не на заработанные средства. Вот они сидят, мечтают… Все их пьянки, кражи, драки — от безделья. Они лишь посещают школы и ПТУ, но ничего там не делают. Вкалывать им надо, вкалывать.

— А время до ресторана?

— Ха! — Шиндорга аж подскочил от наивности вопроса. — Бары, киношки, дискотеки, кафе… Дня не хватит.

— Пиццерии еще открыли, — добавила Ирка.

— У мужика должно быть дело, — твердо сказал Леденцов.

— Работа, что ли? — удивился Бледный.

— Хотя бы и работа.

— Мура, — простонал Грэг.

— Я однажды магнитофон неделю собирал, — осторожно повел Леденцов. — Удовольствие получше винного кайфа…

— Желток, ты нам про труд баки не заливай, — перебил Шиндорга.

Но теперь Леденцов знал, что психическая сила каждого, сложенная вместе, образует иную силу, способную подмять эту единицу. Психология толпы. Возможно, что, разобщившись, они заговорят по-другому.

— Я так дружбу понимаю, — сказал Леденцов. — Каждый думает о каждом.

— Ты о нас думаешь? — Плоские щеки Бледного готовы были дрогнуть от усмешки.

— Само собой. Обещал Артиста устроить в «Плазму» и устроил.

Грэг вскочил — гитара упала на землю, обиженно тренькнув. Его пушистые ресницы застыли изумленно.

— Треплешься? — спросил он.

— Завтра к двенадцати быть у них. Разумеется, трезвым.

— И что буду делать?

— Не знаю. Скорее всего варить им кофе.

— Я готов! — гикнул Артист. — Мэны, я пошел отмокать в ванной.

— В среду к Мэ-Мэ-Мэ! — крикнул вдогонку Бледный.

— Я тоже пошлепала, а то мамаха харчи ждет. — Ирка выволокла из-под себя набитую сумку, похожую на рюкзак.

— Не донесешь, — усомнился Леденцов.

— Помоги, — неопределенно бросила Ирка.

— Можно, — обрадовался он.

Шиндорга посмотрел таким острым взглядом, что его глазки в сумраке Шатра блеснули неживым светом.

• Предыдущая
• 18/44
• Следующая