Задание - Родионов Станислав Васильевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая

Они поднялись. И никому не слышимый вздох облегчения прошелся по Шатру. Все повеселели, будто минула неприятность.

— Ты иди, — разрешил Бледный отличнику.

Маслов неожиданно всхлипнул.

— Все-таки струхнул, — довольно заметил Шиндорга.

— Не болит, — сказал первые и последние слова Олег Маслов и выскочил из Шатра.

— А я с этим парнем пошел бы и в бой, и в драку, — задумчиво признался Леденцов.

Ему не ответили. Согласились?

— Желток, как браслетик? — спросил Бледный.

— Толкнул за триста…

Леденцов достал деньги, взятые из маминой шкатулки, которая, стоило ее открыть, тоненько, на древнем клавесине, играла полонез Огиньского; впрочем, он тоже клал туда свою зарплату.

— Хиловато, — поморщился Шиндорга.

— Торговаться побоялся…

— Куда пустим? — спросил Бледный.

— Ирке, — предложил Грэг.

Никто не возразил. Бледный протянул ей деньги, которые Ирка взяла свободно, как заработанные. Леденцов ничего не понимал… Почему именно Ирке? Как даме? Как вырученные за дамские часики? Или ее очередь получать добычу? Или она их кассир?

— Будем резвиться? — спросил Шиндорга.

— Неохота, я домой, — устало ответила Ирка.

— И я, — вздохнул Артист.

— А где ты живешь? — поинтересовался Леденцов.

— У Центрального парка.

— О, нам по пути, — соврал оперативник, стремясь к индивидуальному подходу.

Они поехали автобусом, но в сутолоке, тряске и шуме не поговоришь. Артист сразу же плюхнулся на свободное место, потянув за собой и его. Леденцов сел напрасно, ибо знал, что женщины и пожилые люди, в каком бы конце салона ни находились, непременно шли к нему: видимо, притягивал рыжий цвет. Поэтому в общественном транспорте он не садился, да и зажатым быть не любил.

На следующей же остановке Леденцов уступил место женщине лет тридцати. Грэг ухмыльнулся, развалясь демонстративно и тихонько пощипывая струны. Пола замшевой куртки легла на колено соседки, длинные волосы рассыпались по спинке сиденья…

У Леденцова вдруг шмыгнуло преступное желание — дать ему по затылку со всего маху. И все! Не убеждать, не воспитывать, не сюсюкать, а по патлам, по патлам… Небось сразу бы все почувствовал. Леденцов усмехнулся: эту педагогическую мысль в блокнот лучше не записывать.

Поездка выходила пустой: он стоял, Грэг сидел. И тогда Леденцов предложил ему выйти и дальше топать парком. Артист согласился.

Шли они медленно, бездельно, нога за ногу, как ходить Леденцов не привык и не умел. Уже стемнело. Белые круглые фонари, прикрытые сверху листвой, походили на выросшие торшеры. Светили они диковинно, выхватывая из тьмы деревья и ложась на дорожку матовым туманцем. Запах поздних осенних цветов показался Леденцову забытым. Когда он тут был? В июне, в белые ночи. Тогда он летел с гоночной скоростью, рассекая телом кусты и сучья, сдирая с себя куртку, рубашку и кожу, — преследовал бывшего боксера, он же «король дискотеки», он же Фимка-жила. И было не до запахов.

Клен даже в фонарных сумерках краснел. Его дерево, родственное, тоже рыжее. Леденцов нагреб веер листьев.

— Красота, а?

— Желток, давай фонарь кокнем?

— Зачем? — опешил Леденцов.

— Просто так.

— Просто так я ничего не делаю.

— Все со смыслом? — поехиднее спросил Артист.

— Стараюсь.

— Значит, ты дурак, Желток.

— Это почему же?

— Да потому что смысла ни в чем нет.

Леденцов обрадовался: разговор шел в руки и завел его сам Артист. Да сразу о смысле жизни. Теперь бы взять верную ноту, но Леденцов вдруг ощутил легкость своих лет. А ведь есть же педагогические приемы, как говорить по душам; есть разработанные методики, есть обобщенный жизненный опыт… В тех книгах, которые мудрой стопой ждут его дома на столе.

— Если нет смысла в шатровых сборищах, так, по-твоему, его нет ни в чем? — рубанул сплеча Леденцов.

— Не понравился Шатер?

— Скукотища, — смягчил он сказанное.

— У нас бывает классная веселуха. А смысла нет.

— Работа завлекающая, книжки умные, кинофильмы остросюжетные, люди хорошие… Вот в чем смысл!

— Для тебя.

— А твоя семья? Отец, говорят, крупный руководитель. Так и в семье нет смысла?

Артист ущипнул струны и запел, тревожа осень печальными словами:

Леденцов хотел обратиться к школе, но, вспомнив дружное неприятие Шатром учителей, замолк. Какой-то парадокс. Он намеревался говорить о труде, о пустом времяпрепровождении, о морали и преступности. Но Артист ошарашил его сложнейшим, но в принципе пустым вопросом: есть ли смысл во всем сущем? Для Леденцова это походило на вопрос: нужны ли земля и воздух, труд и правда?

— Григорий… — начал Леденцов и сделал паузу, чтобы определить реакцию на «Григория».

Артист скоро глянул на него и отвернулся вроде бы равнодушно. Они шли по тополиной аллее, и белесовато-зеленые стволы уходили в высоту, недосягаемую для света фонарей. Под ногами скрипел гравий, насыпанный днем. Пахло корой, мокрой галькой и палым листом.

— Григорий, — повторил Леденцов. — А в этом парке есть смысл? В его осенней красоте есть смысл?

Артист стал, опасливо указуя гитарой на ларек, торговавший днем мороженым.

— Неплохо, — похвалил Леденцов, не считавший себя знатоком стихов. — В них тоже нет смысла?

Артист не ответил, по-особому звонко выдавливая гравий из-под пяток. Обидная мысль задела Леденцова: его не воспринимают всерьез. Почему? Молод? Не солиден? Рыж?

И Грэг объяснил ему впопад:

— Нравилась бы тебе жизнь — в Шатер бы не заплыл.

Вот почему… Свой, такой же, а своих не слушают. Он забыл про главный кирпичик воспитания — про личный пример. Петельников предупреждал.

— Я у вас временно.

— А мы все временные.

— В каком смысле?

— Пересажают нас, — почти весело поделился Артист.

— И ты этого ждешь спокойно?

— А ты психуешь?

Где-то за кустами вскрикнули, потом засмеялись, потом тихонько запели. Грэг поднял руку.

— Уйду я от вас, — мрачно и серьезно решил Леденцов.

— Думаешь, я не хотел уйти? И Губа хотела, и Бледный… Засасывает.

Парк уже кончился. Они вышли на аллею, по которой трусили бегуны. Леденцов подумал, что уже неделю он не бегает, не плавает, не ходит на борьбу… Не видел своих ребят и родного кабинетика. Занимается пустяками. Но странная мысль, определенно дурная, удивила донельзя, и, может быть, не сама мысль, а удивило то, что пришла она именно ему… Искать, ловить, хватать и сажать легче, чем перевоспитывать. Неужели? Но тогда выходило, что его работа не такая уж и главная — есть и поглавнее. Леденцов тряхнул рыжей Шевелюрой, освобождаясь от ненужной и неожиданной мысли.

— Григорий, кем же ты хочешь стать после десятилетки, если для тебя ничего не имеет смысла?

— Дворником.

— Шутишь?

— А что, дворник не человек?

— Не похож ты на дворника.

— Если бы я сказал, что хочу стать космонавтом, ты бы меня по плечу похлопал? А ведь на космонавта я тоже не похож.

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая