Игры с призраком. Кон второй. - Витич Райдо - Страница 12

— Ваших, половина, как развиднелось, ушло в Звениград, — молвила девушка с испачканным сажей лицом. — Остальные домой сбирались, а тут черные налетели как туча. Мы, кто успел, детей похватали, к тетке Белухе в подпол кинулись… — всхлипнула, лицо ладонями прикрыв.

— Давно степняки ушли? Куда?

Девушка головой покачала:

— Не знаю…

— Час, два? — и рукой махнула: что толку пытать? — Сбираемся, Лютабор!

— Шибче, шибче!! — грянул тот и бегом к лошадям, указывая на ходу воинам. — Ты, ты, ты — остаетесь!! Звенько за старшого.

— Ну, посчитаемся, скверники! — прошипел дебелый Вологор, взбираясь на коня с таким лицом, что животина испугалась, шарахнулась.

— Ужо, будя их кисель из репья! — рявкнул кто-то из воинов зло.

Мигом отряд сорвался, полетел коней не жалея: лишь бы на этот раз не опоздать.

Звенигород был поставлен глупее не придумаешь: чистое поле с далекими пятнами леса по краю. Оборона, как и у мирян — бревенчатый тын. И он уже горел.

Вокруг городища темно от степных налетчиков. Они рекой текли, в город прорубались, обступив его со всех сторон. Тьма — не меньше, поляничей поди и полтьмы не наберется, мирян же и полторы сотни нет, да хоть бы один подумал: а стоило ли в сечу лезть, заведомо обрекать себя на гибель? С такими лицами к ворогам приближались, что без слов ясно — пощады не будет.

Десяток степняков с краю обернулись на топот и, видно, учуяли погибель, по лицам приговор прочитав, закричали что-то, обращая внимание товарищей.

Миряне же на маневры время им не оставили, как летели строем, так и, шаг не сбавляя, врезались в тыл степнякам. Лютабор лишь руками в разные стороны развел, приказывая — разделиться! Вологор с частью воинов влево пошел, Халена вправо, Лютабор — прямо. Клинки на ходу вынули и врезались в гущу вражьего воинства с криками.

— Эх, братцы, побавимся!

— Бей ахидов!!

— Ату, шагловитых!!

— Порубим дивье племя!!

И только сталь зазвенела — ругань, крики, стоны. Степняки, не ожидая нападения со спины, растерялись, смяли строй, но сдаваться не собирались — да и бежать некуда — зажали. Поляничи же, увидав подмогу, бодрее биться стали, закричали радостно, учуяв победу и уже не сомневаясь в ней.

— Здравы будьте, братья миряне!! — гаркнула приветствие рыжая девица, выливая чан с кипятком на голову ворогам. Халена лишь скривилась, мельком взглянув на шалую: не до нее.

— На! — лезвием по грудине врага. — Пошел!! — ножом в бедро другого, уворачиваясь от третьего. Толчок ногой — и лети с лошади!

— Сымут дурную, — буркнул Миролюб, снимая голову с плеч того степняка, что на Халену насел.

Страшная была битва. Что ночная сеча? Баловство. Здесь два зверя билось: один в капкан угодив, даже в агонии до горла пытался дотянуться, другой, ярости не тая, все, что накипело, вымещал: за честь поруганную, за убитых безвинно, за городище, испепеленное дикарями, в безмирье бездумно превращенное.

Халена рубилась остервенело — откуда силы берутся — не думалось. Да только враг хитрый, сильный. Воины — не пастухи. Один слева, другой справа — взмах — и только к гриве пригнуться успела — срезали клинки волос с макушки девушки. Снова в разворот пошли. Халена ждать не стала: мечом по ребрам нападавшего рубанула, саблю кривую из его рук выхватывая, ею же от второго и прикрылась. Лезвие сабли соскользнуло да ей по плечу ожгло. Последнее, что увидела — кулак в перчатке, летящий ей в лицо. Сильно припечатало, с коня ринуло.

— Халена, язвить твою!! — только и услышала, падая под копыта. Сгруппировалась на автомате, в сторону метнулась. Кувырок и вот она снова на ногах. Успела кровь с губы оттереть да меч крепче ухватить, встретила вражье лезвие:

— Ха-ак!

Плохо, что туман в голове, кровь с губы не сотрешь. Мешает, координацию движений путает. Плывут перед глазами крупы лошадей, сбруи, ноги в сапогах, клинки мелькают, лисьи шапки, черные длинные усы, оскаленные лица мирян и степняков, и кровь, кровь, кровь. А шум боя далеко, глухо, словно за несколько сот бегов от нее, а не здесь вот оно — руку протяни.

Тряхнула волосами, подобрала саблю убитого степняка и ну — с двух рук рубится. Сняла одного всадника, на его коня вспрыгнула, лезвие воздух рассекло, врезалось с разворота в грудину шагловитого. Толчок:

— Минус один!.. А и тебя!…На!.. Минус два!

— Ох, девка!! — гоготнул Якша. Схватил двух степняков за шиворот и лбами столкнул, только головы затрещали.

— Минус четыре! — рявкнула Халена, пройдя степняку клинком по шее. — И ты получи!… И ты! На!… С-с-с…Шакалы!

— Чудно лаешся! — заметил Гневомир, орудуя мечами, словно танец с саблями на лошади исполняя, и все глубже в гущу врагов прорубаясь, все дальше от товарищей, ближе к поляничам.

Халена от души его мастерству позавидовала: вовек ей то уменье не воспроизвести. А сейчас бы в самый раз, да как назло — рука слабнет, кровь из раны теряя.

А ворог все так же силен, и меньше числом не стал. И некогда думать ни о том, ни о другом. И неясно, кто кого зажимает. Слева дружника с коня ринули, Ладамир серьезно ранен — лицо и грудь в крови, но держится, бьется. Справа Миролюба зажали, то и гляди, убьют. Гневомира не видно уже — слышно: язвит побратим, ругается на чем свет стоит. Только удивляйся — откуда столь замысловатые слова знает? А Лютабор на то Лютабором и прозван, что будто таран врага теснит — взмах мечом — двоих нет, как косой скосило головы, а он с двух рук машет. Ему подмога не нужна. А вон и Горузд — жив! И остальные! Видно уже своих, что первым отрядом на подмогу двигались.

Халена к побратиму стала прорубаться. Вовремя — степняк уже над его головой со спины кривой клинок занес.

— На! — лишила его руки и ногой в сторону падающее тело направила. Мелькнули черные усы, хвосты на шапке. Миролюб даже не повернулся — недосуг — степняков, как кузнечиков в траве, только успевай, потчуй сталью.

Сколько они бились?

А поляничи? Кто камнями из-за полусгоревшего тына кидаясь, кто стрелы пуская, больше неумело, словно девица тетиву натягивала. Бабы кипятком обваривали, мужи поляничей вровень с мирянами старались, и хоть в уменье уступали, злее братьев жалили. А дружники, что на работу вышли — косили всех без разбору, не щадили ворога.

И вот дрогнули степняки, уже не за город почти взятый, в обратный путь пробиваться принялись. Да кто их отпустит?

— Всех лешакам спровадим!! — рявкнул Лютабор, опуская на лисью шапку кулачище. Степняка сплюснуло и с коня смело. А и сечь уже немного — заметались шагловитые, пытаясь из капкана выбраться — только б отпустили. Может с полсотни и ушло, да и то не факт — Вологор с товарищами за ними как волк за зайцем ринулся, на своем фланге всех разровняв, так что тела вражьи землю устилали, будто ковер, до самого леса.

Халена тяжело дыша огляделась и с размаху голову поднимающемуся степняку сняла, опять осмотрелась — кто еще стали не пробовал?!

Трувояр, шатаясь, стоял посреди тел и, оттирая с лица пот и кровь, исподлобья на воительницу глянул: жива? Хорошо. Я вот тоже… а жаль.

И к одинокой лошади направился, слезы скрывая.

Халена же просто распласталась на каурой, уткнувшись лицом ей в гриву: сил нет ни слезть, ни меч в ножны вложить, ни слова молвить. А голова, что кочан капусты трещит.

— Однако хорошо, — заметила сама себе шепотом и хохотнула. — Живучая, язвить вашу…

Сползла с лошади и, шатаясь, пошла тихое место искать, чтоб сесть, ноги вытянуть и, почистив меч, заснуть. И спать, спать, спать… Нет, сначала куртку скинуть и в бочку с водой залезть по уши!

А вокруг суматоха, крики, братания, обнимания, ликования. Кто в пляс пошел, кто по полю своих раненых подбирать — врачевать. Кто, как Халена, в сторону отходит, плюхается в траву, ноги вытягивая с усталости.

Девушка до дальнего угла ограды дошла и стекла по уцелевшим бревнам на землю. Вытянула ноги, положив меч на колени и блаженно улыбаясь, смотрела на мужчин, что радовались победе и оплакивали погибших, подбирали мечи, сгоняли коней: победа. Живы. Город отстояли.