Имя - Война - Витич Райдо - Страница 29

Замолчи! Замолчи!! — кричала мысленно Лена. И обессилела, сникла, будто провалилась в бездну. Боль далекой стала и шелестела как голос мальчишки:

— Не вздумай отключаться, нам идти надо. Фрицы могут собак пустить по следу — с них станется. А мне тебя не утащить, сил нет. Живот с голодухи к хребту прилип. Понятия не имею, на каком горючем такую дистанцию дал? Ты тоже не знаешь? Бывает.

— Сила… духа…

— Ага, ага. Только духу б подкрепиться. Ничего, может, где деревня недалеко, дойдем, авось пустят переночевать, накормят, — затянул узлом концы повязки — косынки на шее девушки, вытянулся на траве, в небо уставился. — Я б отработал. Я ж на все руки — и жнец, и плотник и на дуде игрец. Меня Леня зовут, — повернулся лицом к Лене.

Девушка ртом воздух глотала, мутно еще в голове от боли было и она с трудом понимала, что ей говорит солдат.

— Ты не кисни только, — по ее мутным глазам понял, что она не в себе. — Нельзя, говорю. Сама же на пулю нарвалась, сама ее звала.

Откуда я знала? — закашлялась и тут же свернулась от вновь накрывшей ее боли.

— Ладно, полежи еще… Ты откуда вообще?

— Мо…Москвы, — прошептала.

— Ничего тебя занесло! А я из Омска, из Сибири. Город на берегу Тобола стоит. Когда навигация, пароходы идут, гудят, — протянул мечтательно. — Хоть бы раз еще увидеть.

Лена не слышала — она смотрела на трухлявый пень в паре метров от нее и собиралась с силами, чтобы сесть, а потом встать. Смогу, смогу! — уверяла его.

Зубы сцепила и села, отдышалась, готовясь к последнему рывку, вставать начала. Голову тут же закружила, звон пошел в ушах, будто прямо здесь, в лесу звонница началась. Упала бы, не устояла, если б Леонид не поддержал.

— К своим надо, — просипела ему в грудь.

— Далеко. Сначала бы программу-минимум выполнить — хавчик и ночлег найти.

— Свои там, — отлипла от парня, в сторону правее посмотрела.

— Ты про тех, кто на аэродром налетел? Много вас? К фронту пробираетесь?

— Нас… сколько есть…

— Ладно, — понял, что спрашивать бесполезно. — Идем искать твоих товарищей. Вместе оно все веселей. А ты терпи. Первая рана всегда самая больная. Ничего, оклемаешся, молодая, здоровая. До свадьбы заживет.

Это показалось смешным: два доходяги, бредущие опираясь друг на друга, война, смерть и свадьба. Как одно с другим могло сойтись?

Лена то ли всхлипнула, то ли хмыкнула.

— Не ржи, всерьез я. Кость не задета, пулю вытащил — значит, все путем будет. А болит — не отваливается, перетерпится… Главное, винтовка у нас есть.

Что к чему? — невольно улыбнулась Лена.

— Нам бы… до своих.

— Как получится. Кто спорит — было бы неплохо. Я вон один от взвода остался. Политрука грохнули сразу, командир утек, а мы что делать не знаем. Тридцать полудурков с винтовками против танков. Те палят и мы палим. Потом, как жахнуло… Летёха зеленый был, испугался, понятно, вот и драпанул. Так и мы бы… а кто вместо нас? Слева отутюжили, справа сравняли — никого. У меня впервые было такое чувство, что вообще никого на земле больше нет, не осталось ни человечка. Ну и куда бежать? Вот и сидели до последнего, били фрица. А толк?… Эх, ма!…

— Молодец… так и надо…

— Ты дыши ровнее… Надо… Чего «надо»? Жахнуло из ствола я и не помню ничего. Очнулся — над головой кто-то лопочет. Голову поднял, сообразить ничего не могу. А меня за шкварник и по полю гнать. Там колонна наших, на Запад гонят… Сапоги отобрали, суки!..

Лену мутило, шаги становились все тяжелей, все больше ее к земле тянуло. Она всеми силами пыталась зацепиться сознанием за слова Лени, вникнуть в разговор и удержаться на плаву. Но поняла — не помогает, не получается, и начала другие ориентиры искать — деревья отсчитывать, примечать как ступени к цели. До этого ясеня дойти, потом до той лиственницы, до вон той ели и вооон того куста.

Так и шли: одна взглядом за встречное — поперечное цепляясь, другой болтовней себя подбадривая.

Из огня да в полымя. От немцев ушли — в болото попали. Но назад пути не было — пришлось пробираться вперед, увязая по пояс в стоялой воде, тащить на себе раненых.

Потери по мнению Николая были огромны: трое убиты, двое ранены… и Лена пропала. Он все приглядывался, прислушивался — надеялся, что она рядом где-то. Но время шло, стемнело, они выбрались на сухое место, островок среди топи, а признаков не то что присутствия девушки — души живой — не было.

Бойцы кто растянулся на траве, кто ранеными занялся.

У Лучина ранение в живот. Не жилец, но не бросать же парня? А Васечкин выживет — скалится как обычно. Горячий мужик — ногу прострелили, а он матерится и на Голушко шипит, что неумело его перевязывает. Тот тоже интересный субъект: в засаде сидел, бился, можно сказать, геройски, драпал как чемпион — но заветный мешок с остатками провизии не потерял, и лишние у фрицев прихватить не забыл. Причем мимоходом, кухню пролетая.

Саша хмыкнул, глядя, как солдат деловито делит на пайки провиант.

— Хозяйственный ты, Вася, — с уважением прогудел Камсонов, получив свою порцию хлеба и экспроприированных у немцев галет.

— Со мной не пропадешь, — гордо сообщил тот, протягивая Санину его порцию. Он кушать совсем не хотел — желудок от тревоги за Лену свело, но есть слово «надо», и мужчина взял галеты. Принялся жевать, не чувствуя вкуса.

— Жива она, товарищ лейтенант, — тихо сказал Перемыст. — Нутром чую — ушла. Бесшабашная девка, — головой качнул. — Но оно неплохо, таких Бог бережет, из всех бед выносит.

Николай хмуро посмотрел на него и уловил взгляд друга — неприятный, мрачный.

— Саня?

Тот вздохнул, отвернулся. Ответил через паузу:

— Я видел, как она упала. Но это ничего не значит.

— Точно, — подтвердил Голушко.

А у Санина челюсть свело. Галету Перемысту отдал, рванул ворот гимнастерки и в небо уставился, считая до ста. Нервы ни к черту!

— Пал Палыча жалко, — протянул уныло молчун Сидельников. — Хороший мужик был. И Гриша парень геройский. Сложили головушки.

— Не зря. Капитан ушел, фрицы по ушам получили. Хоть чуток спесь с них сбили. А то гляди ты, гоголем ходили: кудах-тах — тах, айн, цвай! — выплюнул Густолапов.

— Дальше-то что, куда, товарищ лейтенант? — спросил Летунов.

Санин говорить не мог, сжало его как пружину от горя — не то что говорить — слушать, видеть не мог. Усидел и то с трудом — рвануть обратно хотелось, искать, звать…

Дроздов глянул на него и ответил бойцу за друга:

— Дальше: выходим из болот. Находим удобное место, роем землянки, делаем засеку и воюем в тылу врага.

— Харчами бы разжиться, — глубокомысленно изрек Голушко.

— Табачком, — поддержали его солдаты.

— Вот как место для базирования отряда найдем — пойдешь в деревню за провиантом и так сказать, наладишь контакт с колхозниками.

— А что? Я смогу. Можно вообще договориться, коровенку взять…

— Ага, и доить на болоте, — хохотнул Антон.

— Скотинка — это хорошо, — протянул Густолапов. — Но боеприпасы лучше. Сегодня разжились — а завтра?

— Арсенал бы не помешал, — согласился Саша. — Но будет день и будет пища.

— Возьмем, — беззаботно отмахнулся Голушко. — Васечкина вон выставим — он зубами фашистов загрызет.

— Порву гнид!

— Во!

— Отставить ругань, — вяло приказал Дрозд. — Отбой.

Прислонился спиной к коряге сухой, глаза закрыл, обняв винтовку.

Они шли весь вечер и полночи. А потом организм просто отказал. Лена упала и не смогла подняться. Барахталась в темноте и звала то Игоря, то Надю, то Николая.

Глава 8

Леня в поисках воды пошел, но нарвался на дикую малину и застрял в кустах. Рвал ягоду и без ума в рот пихал. Девушки пригоршню набрал, но как накормить не пытался — не смог. Она не в себе была, смотрела, но явно не видела, и ничего не понимала, что ей не говори. Парень лоб ей потрогал — горячий. И заскучал, не зная, что делать. Оставить — помрет, на себе нести — не поднимет.