Мой брат Юрий - Гагарин Валентин Алексеевич - Страница 23

• Предыдущая
• 23/95
• Следующая

Такие проявления героизма не могли не запомниться, не могли не повлиять на психологию подростка, каким в то время был Юра.

Несколько нарушая хронологию событий, попытаюсь рассказать здесь о таких особо памятных эпизодах. К сожалению, имена героев, о которых пойдет речь, для Юры так и остались неизвестными. Да и для нас пока тоже...

Линия фронта проходила поблизости от Клушина, так что, по сути, мы жили в передовых порядках немецких войск. В соседнем селе Мясоедове размещался крупный штаб фашистского командования. Редкие артиллерийские снаряды «оттуда», наши, советские снаряды, иногда разрывались на улицах Клушина.

Об осени сорок первого года написано много. Враг вплотную приблизился к Москве, командование фашистских частей тоннами завозило из Германии кресты для награждения тех, кто особо отличился при штурме красной столицы, солдаты и офицеры «непобедимого» рейха приводили в порядок парадные мундиры, были отпечатаны приглашения на праздничный банкет...

В Клушине, как я уже сказал, одна часть сменила другую. Гитлеровцы на первых порах были настолько самоуверенны, что не выставляли вокруг села никакого охранения, никаких Постов. Этим пользовались ребятишки — часто надолго и свободно уходили в поле, в лес.

Однажды на рассвете нас разбудила частая ружейная и автоматная пальба. Мы подскочили к крохотному оконцу землянки — видны только ноги, десятки ног в сапогах с широкими голенищами. Немецкие солдаты бежали в сторону леса.

А оттуда вместе с выстрелами вдруг донеслось к нам протяжное и такое родное «ура» — громче, ближе. Над крышей землянки прошелестел тяжелый снаряд — артиллерия ударила из глубины обороны немцев.

— Господи, неужто наши наступают? — вслух высказала мама то, о чем каждый из нас думал про себя.

«Наши идут, наши!» — повторяли мы с надеждой.

На месте не сиделось — хотелось выскочить на улицу, бежать им навстречу.

Но вот, ломая кустарник, в лес через поле рванулись грохочущие танки.

Вскоре там, в лесу, послышались хлопки гранат, а затем пальба пошла на убыль, стала разрозненной, нечастой и вскоре погасла совсем.

Через какое-то время немецкие танки с облепившими их солдатами в зеленых мундирах вернулись в село. Следом за ними на фургонах, запряженных тяжеловозами, привезли раненых и убитых.

Их было много, искалеченных и мертвых врагов, но это не радовало нас: у нас отняли надежду на скорое избавление от фашистской напасти. Сидели мы подавленные, молчаливые.

Никто не заметил, как и когда исчез из землянки Юра. Хватились — нет парня, и, обеспокоенные, хотели уже отправляться на поиски, когда он появился сам. Поманил меня:

— Я тебе, Валь, что-то сказать хочу.

Вышли из землянки.

— Там наш командир умирает. Израненный весь.

«Там» — надо понимать, в лесу.

Мы быстро собрали кое-какую снедь, прихватили с собой старую рубаху — для перевязки, и подались к лесу.

Изорванное танковыми гусеницами, ложилось под ноги мокрое поле. Лес был мрачным, неприветливым, непривычным: кроны деревьев порублены снарядами, на ветвях висят куски солдатской одежды — зеленой, немецкой, и нашей, защитного цвета.

— Здесь! — Юра остановился у большого куста, усыпанного огненно-красными ягодами.— Здесь он.

Мы зашли с другой стороны куста и увидели раненого: рослый светловолосый красавец со шпалой в петлице, с орденом Красной Звезды на груди,— у ордена, бросилось в глаза, сколот кусочек эмали на верхнем луче,— он лежал на спине с закрытыми глазами. Рядом валялись трехлинейная винтовка, полевая сумка и противотанковая граната.

Заслышав наши шаги, командир открыл глаза:

— Ты, малыш? Брата привел?

Я понял, что они уже успели познакомиться и поговорить успели.

— Мы тебе, дядя поесть принесли.

Командир промолчал. Гимнастерка его и брюки были в крови — наверно, не одна пуля ужалила этого богатыря, и было ему, видать, совсем не до еды. Неумелыми руками, торопясь и мешая друг другу, разорвали мы рубаху на бинты, кое-как перетянули раны.

Пока делали перевязку, он едва слышным шепотом рассказал, что их было несколько десятков человек из различных частей: кадровые бойцы, командиры, политработники Красной Армии. Все коммунисты. Пробивались они из окружения. Немцы, обнаружив их, пошли за ними по пятам. Близ Клушина завязался бой. Когда кончились патроны — группа пошла в прорыв, со штыками наперевес.

— Вот и все,— закончил он.

Вот и все! А мы-то думали — от Москвы немцев погнали...

— Как вас зовут? — спросил я.

Он качнул головой, и мы поняли: об этом не надо.

Губы у него бескровные, белые почти, волосы светлые и мягкие, как лен, и глаза голубые.

— Дядя,— тормошнул его Юра.— Слышишь, дядя? Немцы у нас в селе, днем тебе туда нельзя. Мы с папой посоветуемся, как тебе помочь, и ночью спрячем где-нибудь. Мы поможем тебе, слышишь, дядя?

— Вот это было бы хорошо, ребятки. Очень хорошо было бы.

Он хотел улыбнуться, но улыбки не получилось — гримаса исказила лицо.

— Ты жди нас, дядя.

Мы опрометью бросились в село. Мы знали, знали наверняка, что отец и мать что-нибудь придумают непременно, не оставят, не бросят беспомощного человека.

— На мельнице можно спрятать, туда немцы не заходят,— сказал я.

— Или в лесу землянку выкопать и есть ему туда носить,— высказал догадку Юра.

Мы задыхались от быстрого бега, но внезапно остановились, точно на стену налетели. Рассыпавшись цепью с автоматами в руках шли по лесу немецкие солдаты. Они громко перекликались на ходу, иногда вскидывали оружие — сухая и короткая звучала очередь.

Мы спрятались за стволом необхватно толстого дерева, затаили дыхание. Немцы прошли в нескольких шагах от нас.

Найдут? Не найдут?

В той стороне, где остался лежать раненый командир, раздались громкие выкрики, потом ахнуло так, что волна жаркого воздуха прокатилась даже над нами, и высоко над землей взметнулся раскидистый куст, усыпанный огненно-красными ягодами... Взметнулся и медленно осел. Крики, на мгновение заглушённые взрывом, перешли в жуткий, исступленный, нечеловеческий вопль.

— Что это, Валь? Что это рвануло так?

— Не знаю. Наверно, он гранатой себя...

Мне не верилось, что человек может решиться на такое, но другого объяснения случившемуся я не нашел.

Догадка оказалась верной. На селе долго говорили о том, что красный командир взорвал себя гранатой вместе с подбежавшими к нему гитлеровцами.

Приезжая в родительский дом, всякий раз встречаюсь я в Гжатске или Клушине с братьями Беловыми — Евгением и Виктором. Однажды в разговоре выяснилось, что и они видели в лесу этого командира и тоже думали о том, как помочь ему. И тоже не успели.

Как жаль, что он не назвал нам тогда своего имени. Быть может до сих пор вспоминают о нем где-то — жена ли, дети ли...

Над селом прошла шестерка советских «илов», а вскоре где-то неподалеку послышались глухие раскаты грома. «Наши немчуру бомбят»,— догадались мы.

Когда «илы», возвращаясь назад, вновь пролетали над Клушином, мы стояли у землянки: Юра, Володя Орловский и я.

Штурмовики, все шесть, вынырнули из-за холма, и тут внезапно ударили немецкие зенитки. Никто в селе не знал, не догадывался, где они стоят, да и огонь вели они впервые: прежде тоже летали над Клушином краснозвездные самолеты, но зенитки всегда молчали.

Штурмовики благополучно ушли из зоны обстрела, но не все: один вдруг задымил, резко пошел на снижение.

Попали-таки, сволочи!

Задрав головы вверх, мы не то что гадали, долетит или не долетит до своих, нет, не гадали — всей душой, каждым нервом желали ему долететь.

Улицы Клушина были забиты техникой: танки, бронетранспортеры, машины, в кузовах которых сидели солдаты... Все это бесконечным потоком вот уже не первые сутки двигалось в сторону фронта. Фашистское командование накапливало силы для решающего удара по столице.

• Предыдущая
• 23/95
• Следующая