Знак Бесконечности - Витич Райдо - Страница 18

Ему было 11. Он не все понял, но запомнил почти дословно.

Вайсберг поставил бокал на мозаику, прямо на морду хищника, включил с помощью пульта музыкальный центр и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Тоскливо тягучая мелодия Nighwish,взывала к свободе, и душа летела, обретая силу с каждым тактом.

У вас появился должник, господин Лойкэ. И пусть его фамилия не Яахве, играть с ним, право, не стоило.

Г Л А В А 1 2

–– Нарви вереска у гряды.

–– Зачем, бабушка? Это далеко, я могу…

–– Нет! Там и больше нигде. Иди.

Марина безропотно взяла протянутую корзину и пошла вглубь леса.

Я посмотрела в небо –– чистое. Осадков не будет и ветер в помощь. Ну вот, кажется, и все. Последний жест. Последняя точка. Шаг, отделяющий меня от триумфа.

Но уже сейчас я могу сказать: ‘Ты опоздала, Нейра!’

Винсент ласково улыбался юной Дезидерии: она обещает вырасти в настоящую красавицу. Славная малышка, кроткая и бесхитростная. Вся в мать от цвета волос до изящных манер. Бедная девочка растет слишком замкнутой без материнской ласки… Несчастная герцогиня. Они обе стали жертвой Бритгитты.

Рука Винсента невольно сжалась в кулак –– сколько горя сестра принесла людям, и страшно подумать, сколько еще принесет, не останови ее. Вот оно, дьявольское семя…

Он был твердо уверен, что Бритгитта –– дочь самого Дьявола. Недаром ее мать мучилась много дней, прежде чем отошла, дав жизнь девочке. Ее последний вздох совпал с первым Бритгитты. А происхождение осталось загадкой для всех обитателей замка и для самой леди Бурвиды.

Он хорошо помнит ее одутловатое, безбровое лицо, с тонкой линией блеклых губ и узкими щелочками для глаз, обтянутое белым платком. В те дни он считал, что уродливей ее нет ни одной дамы до самого океана. И не понимал лишь одного –– за что Господь проклял это безобидное, безропотное создание, которое можно не замечать годами, и оно ничем не напомнит о себе.

Тетушка тихо сидела у окна и вышивала с утра до вечера. Ела она, как мышка, а говорила лишь когда ее спрашивали, и голос у нее был подстать виду –– еле слышный, бесцветный.

Она никогда не была замужем, и хоть приданное у нее было неплохим, не нашлось ни одного желающего завладеть этим ‘сокровищем’. Бурвида, впрочем, казалось, и не стремилась к алтарю. Она как привидение тихо вплывала в зал, чтоб вышивать свой очередной гобелен, а потом так же тихо и незаметно исчезала в своих покоях над главной башней. Но в один из дней она не пришла. Это бы заметили не сразу, может через день, а может через два, только ее служанка всполошилась и нагнала страху на всех обитателей, вереща, что у бедной госпожи лихорадка и не иначе как это чума.

Прошел месяц, второй, но никто больше не заболел, и в замке успокоились. Но Бурвида еще долго не выходила из своих покоев.

А осенью она дико закричала прямо за столом. На улице бушевала буря, а женщина все кричала, наводя страх на перепуганных слуг. Никто ничего не понимал, и лишь когда буря утихла, стало известно, что так мучит тетю.

–– Не иначе, как сам дьявол взял ее, –– шептались в замке. Лицо отца было темнее грозовых туч, матушка же лишь хмурилась да истово крестилась.

Впервые Винсент увидел свою сестру через полгода после ее рождения. Ему надоела загадочность, что окружала комнату с младенцем, и эти взгляды служанок, присматривающих за ребенком, и тайные разговоры, и страх, который, казалось, проник в каждую щель замка.

Он прокрался в бывшие покои тетушки ночью и с трепетом заглянул в колыбель, боясь увидеть нечто ужасное –– лохматое и безобразное. Вместо этого он увидел очаровательного, пухлого младенца с забавными темными завитками на голове и удивительными глазами. Девочка пускала пузыри и улыбалась ему, смешно морща носик. Никакого сходства ни с тетей Бурвидой, ни тем более с дьяволом он тогда не нашел.

Винсент вздохнул, невольно улыбнувшись воспоминаниям, и направил свой мечтательный взор в окно. Минуты умиротворения не могли затянуться на сутки и тем более на месяц. Пока жива Бритгитта. Эта дьяволица скакала по холму вверх.

–– Родерик!! –– вскочил мужчина, призывая воина.

Через десять минут двадцать всадников вылетели из замка и, сбивая копыта лошадей, направились в погоню за дьяволицей.

Я с довольной улыбкой кинула коту кусок мяса. Пусть полакомится. Он был славным воином когда-то и прошлый задор в нем еще не угас. Поешь, совсем скоро нам будет не до тебя, и ты опять начнешь охотиться на дроздов.

Она от души веселилась –– скачка длилась второй час, а эти тупицы так и не могли ее нагнать. Умница Друзилла знает, кому служит.

Бритгитта оглянулась и засмеялась –– лицо Винсента совершенно побелело от гнева и рот так смешно кривился от криков ей вслед. Как ты смешон, братец! Кричи сильней, болван, ветер все равно отнесет твои слова в сторону.

Ах, как приятно лететь наперекор ветру и чувствовать, как он сдается, склоняясь пред тобой. Как восхитительно ощущать себя госпожой этих просторов и даже природных стихий!

А эти глупцы все бьют лошадей по бокам, надеясь настичь Друзиллу. Откуда ж столько упорства? О-о, братец решил, что она испугалась и бежит. И организовал погоню. Конечно, Мороган с него живого кожу снимет, если Бритгитта ускользнет из его рук. Готфрид похож на нее –– слаще мести он не знает напитка. И как она любит его смаковать. Что ж –– чем они друг другу не пара? Она подыграет, а потом сломает.

Ну, и чего ж ей бояться? Жизнь легка и предсказуема, а лабиринты в ней лишь для таких тупиц и трусов, как Винсент.

Винсент был бел не от гнева –– от страха. Лошадь Бритгитты несла, но сестра словно не замечала этого. Скоро скалы и, если обезумевшее животное не остановить, женщина умрет скинутая на камни. Он кричал ей ‘остановись’, но ветер относил слова в сторону, и Бритта лишь смеялась в ответ.

‘Господи, спаси ее!’ –– молил Винсент и гнал, гнал жеребца.

Ей показалось, что резкий порыв ветра вздыбил кобылу. Она и испугаться не успела, и понять, что происходит: грива лошади хлестанула по лицу, мелькнул край неба, ослепляющий обод солнца, возникло что-то серое и дикая боль, и темнота.

Винсент слетел с лошади раньше, чем она остановилась, еще не веря, не желая верить, побежал к сестре. Она лежала на камнях, врезавшись виском в острый угол камня, тонкая струйка крови стекала по мертвенно бледной щеке.

–– Нет!!! –– то ли рык, то ли вой разнесся над местечком, вспугивая пернатых с кустов и деревьев. –– Бритта!! Бритта!

Он дрожал, пытаясь приподнять голову сестры, и ужаснулся глубокой ране на виске.

‘Не выживет’, –– хмуро подумал Родерик и беспомощно огляделся, морщась от воя графа. Тот качался, прижимая безвольное тело к себе, и все кричал в небо, проклиная дьявола, взывая к Богу и каким-то святым. Истерика Винсента вызвала у Родерика неприятное чувство гадливости: и чего так убиваться по грязной шлюхе? Какой смысл проклинать дьявола, если он и так уже проклят? И какой из глупых христианских святых поможет воскресить умершего?

Вот языческие боги –– да. Принесли бы жертву, вельда позвали, знахарку ли, пошептали б, обращаясь к тому, кто слышит, глядишь и открыла бы свои подлые глазки герцогиня.

Родерик скривился и еле сдержался, чтоб не ударить графа, уже стенающего, как профессиональная плакальщица над бездыханным телом женщины. Нет, не чисто здесь, не иначе, как без колдовства не обошлось, а может и хуже –– не лазил ли граф в постель к сестре? И с него станется, и с нее.

Хитер –– на людях, с ней, как с врагом и случилось, кривляния оставил. А милорд видать, знал их отношения –– не доверял тому, в пол-уха слушал и в оба глаза смотрел.

Тьфу, гадость какая!