Комбатант - Бушков Александр Александрович - Страница 46

— Прежде чем обнаружили черный ход и взяли его под наблюдение, прошло четверть часа, — сказал Бестужев. — Вполне могли тут же вынести ящики черным ходом, перегрузить на другой экипаж и раствориться на парижских улицах…

— Теоретически возможно, — кивнул Ксавье. — Однако на практике… Гравашоль подобных штучек никогда не применял, а вы ведь не хуже меня знаете, что от шаблонов эти господа отступают редко. Человек привыкает с определенному стилю деятельности…

Бестужев задумчиво сказал:

— При приезде в Париж они как раз применили нечто новое.

— Вот уж нет. Я потому и опасался такого фокуса, что он уже был несколько раз использован — правда, не Гравашолем, но он должен был об этом знать… Я тоже нервничаю, господин майор, — но будем надеяться на лучшее. Мне в случае серьезной неудачи придется гораздо хуже…

Бестужев знал, что его коллега прав — ему самому, в общем-то, неудача не грозила ничем, кроме разве что неприятного разговора с Гартунгом, но такими пустяками следовало пренебречь. Зато де Шамфор поставил все на карту: неприязненно настроенный начальник наподобие Ламорисьера в случае, если самовольные действия подчиненного закончатся провалом, сумеет отыграться со всем рвением. Во Франции тоже есть глухая провинция, куда можно загнать проштрафившегося надолго, если не навсегда. И конец карьере…

Он посмотрел в окно — небольшой трехэтажный дом напротив по-прежнему казался олицетворением безмятежного покоя, никто не выходил из парадного, занавески нужных окон на втором этаже ни разу не колыхнулись. Попытайся кто-то уйти черным ходом, их давно бы уже предупредили обосновавшиеся там агенты. Так что оставалось пока что сидеть в небольшом кафе и наблюдать — в ожидании обещанной Ксавье акции…

Ощущения у Бестужева были самые пикантные — они с инспектором устроили наблюдательный пункт в единственно подходящем для этого месте, небольшом кафе «Ориенталь» на углу бульвара Распай и площади Данфер-Рошро. Заведение вполне респектабельное, уютное, тихое, но пикантность в том и заключалась, что местечко это было давно и прекрасно Бестужеву известно по сводкам Особого отдела: согласно точным агентурным данным, именно его облюбовал небезызвестный Ульянов-Ленин и частенько встречался в задней комнате с идейными соратниками. Они и сейчас могли витийствовать за низенькой дверью, находившейся совсем близко от Бестужева. Ни Ульянов, ни большинство его сподвижников не должны были знать Бестужева в лицо, так что опознания он не боялся — но все равно, пикантно чуточку…

— А что с той американской конторой? — спросил Бестужев. — Я совсем забыл у вас спросить…

— Это довольно крупная по парижским масштабам фирма, — сказал Ксавье. — Представляет во Франции интересы нескольких североамериканских предприятий и отдельных лиц. Безусловно, толика нелегальщины в ее повседневной практике присутствует — она всегда присутствует, когда речь идет о подобных учреждениях, какой стране они ни принадлежали бы. Вот только нелегальщина достаточно специфическая и не имеет никакого отношения к политике — и никогда не становится предметом судебного разбирательства или полицейского расследования, разве что в особенно уж вопиющих случаях. Вы, должно быть, знаете эту деликатную сферу жизни — интимные отношения промышленников, финансистов и политиков, странные совпадения — когда резко возросшее благосостояние политика, депутата парламента, чиновника удивительно совпадает по времени с выгодным для той или иной фирмы решением… Никаких жалоб никогда не бывает…

— Понимаю, — вздохнул Бестужев. — Да, эта нелегальщина и у нас остается как бы и несуществующей вовсе… Значит, поправьте меня, если я ошибаюсь… но у подобной конторы должны быть люди наподобие тайных агентов?

— Уж это безусловно, — кивнул Ксавье. Я смог пока что собрать о них лишь самые общие сведения — чтобы установить наблюдение или копнуть глубоко, моих чисто приятельских отношений с коллегами из других служб было мало. А мои возможности как сотрудника бригады ограниченны. Ламорисьеру обязательно донесли бы, начни я… Ему и об этом, — он кивнул за окно, — непременно донесут, но я от всей души надеюсь, что произойдет это слишком поздно… Победителей не судят. Остается уповать только на эту нехитрую истину… Кстати, вы заметили? И Рокамболь описывал вашего инженера, как человека, державшегося с анархистами совершенно по-свойски, ничуть не похожего на пленника…

Бестужев сказал сквозь зубы:

— В конце концов, это — дело десятое. Сначала нужно до них до всех добраться… Что это?

— Иррегулярные полицейские силы, — сказал Ксавье, улыбаясь почти непринужденно. — Идея мною почерпнута из книг о Шерлоке Холмсе, и, надо сказать, несколько раз себя оправдывала…

По неширокой улочке неслась ватага гамэнов — парижских уличных мальчишек, они визжали, хохотали, вопили, чуть ли не на головах ходили, отчего респектабельные буржуа отшатывались к стенам домов, поджимали губы. Так поступали, впрочем, немногие, большинство и ухом не повели — надо полагать, будучи коренными парижанами, воспринимали юных сорванцов как привычную деталь городского пейзажа…

— Внимание, сейчас начнется! — отрывисто бросил Ксавье, весь напрягшись.

Напротив кафе — и того дома — мальчишки приостановились, двое проворно натянули рогатки… и раздался отчаянный звон бьющегося стекла, оба окна нужной квартиры, выходившие на неширокую тихую улочку, прямо-таки брызнули осколками. Юные оборванцы кинулись бежать со всех ног, провожаемые негодующими воплями и требованиями немедленно позвать полицейского. Миг — и они исчезли из глаз.

Как это обычно и бывает, моментально образовалась небольшая кучка зевак, за неимением лучшего развлечения таращившихся на два разбитых окна. Бестужев ждал… время текло… однако занавески так и не шелохнулись, никто за ними не показался, и это было насквозь неправильно — в таких случаях жильцы, будь они хоть скрывающимися от полиции анархистами, хоть чертом со ступой, непременно кинутся к окну посмотреть, что же случилось…

Показался осанистый полицейский в форменном кепи и коротком плаще с пелериной, он энергичными шагами направился к парадному, куда и проследовал, не обращая никакого внимания на зевак. Это был свой полицейский, чьи служебные задачи не имели ничего общего с надзором за соблюдением порядка на улицах…

— Пойдемте, — сказал Ксавье, вставая.

Бестужев, не мешкая, ринулся следом. Они перешли на другую сторону улицы, нырнули под низкую арку меж домом и соседней лавкой зеленщика, свернули налево, оказались перед дверью черного хода, возле которой бдили двое агентов в штатском. Не останавливаясь, не говоря ни слова, Ксавье лишь мотнул им головой — и все четверо ворвались на черную лестницу. Первый этаж… второй… нужная дверь. У всех в руках появилось оружие, один из агентов проворно извлек еще и длинную никелированную отмычку.

Они прислушались. В квартире стояла совершеннейшая тишина, нарушаемая лишь отчаянным дребезжанием дверного колокольчика, — это старался мнимый ажан. Тишина и звон колокольчика… ни шагов, ни голосов… Бестужева помаленьку начали охватывать самые нехорошие предчувствия, и на лице Ксавье отражались те же чувства…

Кивок Ксавье — и агент осторожно потянул дверь на себя. Она бесшумно стала распахиваться. Та же тишина в квартире… нет, можно различить весьма даже странные звуки — нечто вроде тяжких приглушенных стонов или мычания, непонятная возня… но это ничуть не похоже на то, как если бы тревожно заметались по квартире всполошенные неожиданным звонком в дверь люди, не те совершенно звуки…

Дверь распахнулась настежь, и они ворвались в квартиру, держа оружие наготове. Маленькая кухонька справа… пуста… комната…

Еще не вбежав туда, Бестужев увидел в распахнутую дверь человеческие ноги, обмотанные веревкой. А там и самого человека — лежа меж массивными ножками стола, он перекатывался, бился, тщетно пытаясь освободиться от надежно наложенных пут — рот чем-то заткнут да вдобавок перевязан тряпкой, видны только глаза, сверкающие нешуточной яростью, растрепанная шевелюра…