Вернуться по следам - Му Глория - Страница 30

– Пришла из большого леса.

Мы медленно шагали в пожелтевшей от зноя траве; орали кузнечики, но казалось, что это от жары звенит в ушах.

– Папа говорил, что они любят шляться, медведи. Вот и пришла. Но ты не бойся, они погуляют и обратно убредут, им здесь места мало. И вот еще что… – Я остановилась и взяла Игорька за руку. – Ты не говори никому, что мы их видели, хорошо? А то вдруг мой папа ее убьет? – Я закусила губу. Мне очень не нравилось, что мой папа – охотник, он сто раз объяснял про спорт, но я никак не понимала, что это за спорт такой – убивать.

– Не, не убьет. – Игорек сжал мою руку, а другой обнял за плечи, увлекая к деревне. – Не боись. Медведицев с медвежонками нельзя убивать – такой закон.

– Все равно не говори. Пожалуйста.

– Ладно, не скажу. Только тогда надо ямку вырыть.

Это была любимая игра Игорька с тех пор, как я рассказала ему сказку о говорящем тростнике, – он все не оставлял надежды вырастить такой же. Поэтому все свои тайны мы выбалтывали в ямки на берегу пруда, тщательно закапывали, а потом долго бегали проверять, не выросло ли чего, не шепчет ли тростник? Пока не вышло ни разу, но Игорь не сдавался.

Мы вырыли очередную ямку – про медведей – и не совались в лес несколько дней, пережидали. Почти все время мы проводили за домашней работой или сидя на дереве и читая книги (за зиму Игорь тоже выучился). На дереве мы прятались от тети Гали, которая не давала нам спокойно поработать и почитать, гнала со двора, приговаривая: «Та идите уже погуляйте, это ж последнее лето у вас перед школой, начитаетесь еще, идите».

Но мы в который уже раз отбились от деревенских детей и никуда, кроме леса, идти не хотели.

Так что, когда тетя Галя совсем нас затюкала, мы рискнули сделать вылазку в лес, продолжить свои поиски, хоть и побаивались напороться на медведицу.

Медведи, похоже, оставили наши места. Мы находили то ободранное дерево, то развороченный муравейник, но самих зверей больше не встречали.

А собаки… Собаки ускользали от нас. Кроме того, первого, следа мы так ничего и не нашли.

После очередного дня безуспешных поисков мы сидели у костра, жарили рыбину на палочке и обдумывали план дальнейших действий.

– У нас будут глисты, – сказала я, ковыряя рыбин бок.

– Не будут. Термообработка, – возразил ученый Игорь, выхватывая пальцами горячие куски. – Нам надо пройти лес насквозь, вот что.

– Ну… он же большой, а на ночь нас никто не отпустит. – Я вытерла руки о штаны Игоря (потому что ему можно было пачкать одежду, а мне – нельзя) и задумалась. – Нет, ничего не выйдет. Наврать нечего и убежать нельзя. Ты представь, если утром нас не найдут, то сначала сами умрут, а потом нас убьют, когда вернемся. – Я говорила о родителях.

– Так не надо на ночь. Он не очень большой, мы с татком были на той стороне, там колхозные поля. Если выйти с самого утречка, то до ночи обернемся туда-сюда. Влетит, конечно, но не очень. Давай?

– Давай.

Не было еще авантюры, от которой я бы отказалась, поэтому на следующий день мы взяли выходной у тети Гали и с самого утра, еще затемно, отправились в лес. У нас были детский компас, запас еды и Миша – гарант того, что мы в любом случае сможем вернуться, не заблудимся.

Но компас нам не пригодился, Игорь сам шел вперед как по стрелке, грамотно забирая вправо (пару раз до этого мы уже давали кругаля и знали, что к чему).

Проснулось солнце, за ним – птицы, а мы все шли и шли без устали, заглядывая в каждый овражек, под каждое поваленное дерево, я даже сказала Игорю: «Ну ты еще камни переворачивать начни», – и часа в четыре пополудни лес стал редеть, мы вышли на пыльную дорогу, за которой простирались колхозные поля – нет, не пшеницы, кукурузы и еще какие-то. День был светлый, но бессолнечный, как в лимбе, мы очень устали и решили поесть и отдохнуть.

Там, дальше, за шуршавой стеной кукурузы, было открытое место и стояли два куреня – побольше и маленький.

– Там что, Игореша? – спросила я, указывая пальцем на курени.

– Та не помню. Гарбузы кормовые, чи шо? Пойдем посмотрим.

Мы шли, держась за руки и болтая, и вдруг Игорь, запнувшись на полуслове, резко дернул меня к себе.

– Ты что? – обернулась я к нему.

Мальчик, сглотнув, молча указал рукой вперед.

Я посмотрела. Шагах в пяти от нас, у самой кромки гарбузяного поля, замер огромный дымчато-серый пес с обрезанными ушами и глазами цвета лунного камня – белесыми, страшными.

– Стоять, – тихо сказала я Мише, а тот, другой, как-то странно повел головой и шевельнул куцыми ушами. – Держи Мишу, – велела я Игорю, сжимая его руку на ошейнике пса, – крепко держи, не отпускай. Это одоробло, если Миша сунется, его убьет. Одним движением убьет. Я видела один раз, как наш волкодав так собаку убил. Так что держи и стой смирно, а я сейчас попробую… – Я тоже сглотнула и двинулась к серой собаке. – Цу-у-уца, – пела я, – ах ты, цуца, моя цуца… Как же тебя зовут, цуцочка? – Я шла, выставив вперед открытые ладони – больше по привычке. В этом не было нужды, потому что встреченный нами пес был слепым. – Сирко? Сирко, да?

Собака снова по-змеиному дернула головой.

– А кто тут Сирка моего цуциком обзывает?

Я смотрела только на собаку и не заметила, как со стороны поля к нам подошел старый-престарый дед.

Старик был похож на персонажа украинской народной сказки – с длинными седыми усами, в вышиванке, соломенном капелюхе размером с колесо. Разве что штаны у него были не казачьими шароварами, а обычными серыми штанами, заправленными в сапоги.

– Здравствуйте, дидусю, – первым опомнился Игорь, – а мы тут мимо шли… Место шукали, где посидеть с дороги.

– Здравствуйте и вы. – Дед поднял голову, и мы увидели, что глаза у него такого же цвета, как у Сирка, – белые. – Ну так милости прошу до моего куреня. И отдохнете, и перекусите, и деду расскажете, кто такие да откуда пришли.

Дед повернулся и пошел в сторону куреня, Сирко двинулся за ним. Походка у пса была развинченная, он шел как неживой на негнущихся, словно деревянных, лапах.

– Глория, – жарко зашептал мне в ухо Игорь, – тикаймо отсюда, это ж мертвяки. Тикаймо, пока они нас не съели…

Дед остановился, обернулся к нам и странно затрясся, закудахтал – мы не сразу и сообразили, что это он так смеется.

– Не спеши, хлопчику, нас хоронить. Мы с Сирком живые пока, хоть и старые.

– Как же вы услышали, диду?.. Ой, извините, – покраснел Игорек.

– Шоб ты знал – сослепу завсегда люди слышат лучше. Та ничего, садитесь. Будете кулеша? – спросил дед.

– Спасибо, дидусю, не откажемся.

Возле куреня над почти невидимым при дневном свете огнем висел солдатский котелок. Дед сел на брезентовую складную табуретку и стал помешивать варево. Мы переглянулись. Старик двигался так, как будто был зрячим, – уверенно, не шаря перед собой руками; от этого было как-то не по себе.

– Та сидайте, – предложил дидусь, – в ногах правды нет. Меня дедом Семеном зовут, а вы кто?

– Очень приятно, – выступил вперед Игорь. – Я Игорь, а она вот – Глория, а еще с нами собака Миша. Дидусь Семен, вы скажите своему Сирку, чтобы он Мишу не трогал.

– Та не бойсь, не тронет. А вы идите сюда, идите, я на вас посмотрю.

Я подошла первой, и дед быстрым, привычным движением прошарил пальцами по моему лицу и плечам. Прикосновение было сухим и легким, словно осенний лист.

«Посмотрев» так же и на Игоря, старик сказал:

– О! Та вы ж совсем маленькие детишечки! Откуда ж вы тут взялись?

– Так, гуляли, – неопределенно ответил Игорь и в свою очередь спросил: – А вы тут что делаете, дедушка?

– Как – что? Бахчу сторожим, – усмехнулся дед.

– Как же вы ее сторожите? – удивился Игорь. – Вы ж… это… видите плохо… И бегать за злодюгами вам уже тяжело, вы ж старенький…

– От чемный хлопчик. – Дед нам попался смешливый, снова закудахтал. – «Видите плохо», это ж надо! Ничего я уже не вижу, шо твой крот, та и набегался уже – ого-го, теперь отдыхаю. Старость, она затем и придумана, шоб человек перед смертью колготиться перестал, та посидел, та подумал за свою жизнь, от так. А что до злодюг – так кому они нужны, гарбузы та кабачки? То ж скотину кормить. Мы с Сирком тут больше от сорок, чем от людей. Два опудала. – И дед опять захихикал. – Ну, сидайте вже, кулиш поспел… или сходи́те сперва туда, на дальнюю делянку, там у меня кавуны, возьмите себе и собачке своему полакомиться… Хоча какие тут кавуны… Не кавуны – слезы. Вот у нас на Херсонщине – ото кавуны, а тут… Но вы пойдите все равно, возьмите себе кавунця-трискунця…