Фатерланд - Харрис Роберт - Страница 11

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая

– Это, возможно, объясняет, откуда у него дом в Шваненвердере.

Хальдер тихонько присвистнул.

– Вот тебе и ответ. Мы с тобой, друг мой, были не на той войне. Запертые в вонючем металлическом гробу в двух сотнях метров от поверхности воды в Атлантике. А могли бы жить в силезском замке, спать на шелках в компании с парой молоденьких полек.

У Марша ещё было что расспросить, но не было времени. Когда они выходили, Хальдер сказал:

– Итак, ты придешь пообедать у меня с коллегой, занимающейся Союзом немецких девушек?

– Я подумаю.

– Может быть, нам удастся уговорить её носить форму. – Стоя у входа в гостиницу с глубоко засунутыми в карманы руками и в дважды обернутом вокруг шеи длинном шарфе, Хальдер стал ещё больше похож на студента. Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу.

– Начисто забыл! А ведь собирался сказать тебе. Вот память… На прошлой неделе в архив приходили двое парней из зипо и расспрашивали о тебе.

Марш почувствовал, как с лица исчезла улыбка.

– Гестапо? Что им было нужно?

Ему удалось сохранить легкий, непринужденный тон.

– О, обычный набор. «Как он вел себя во время войны? Придерживается ли он каких-либо твердых политических взглядов? Кто его друзья?..» В чем дело, Зави? Продвижение по службе или что-нибудь еще?

– Должно быть. – Он приказал себе расслабиться. Возможно, всего лишь обычная проверка. Не забыть спросить Макса, не слыхал ли он что-нибудь о новой проверке персонала.

– Ну тогда, если станешь начальником крипо, не забывай старых друзей.

Марш рассмеялся.

– Не забуду. – Они обменялись рукопожатиями. Когда расходились, Марш произнес: – Интересно, были ли у Булера враги?

– Не сомневайся, – ответил Хальдер.

– Кто же тогда они?

Хальдер пожал плечами.

– Для начала тридцать миллионов поляков.

Единственной живой душой на втором этаже здания на Вердершермаркт была уборщица-полька. Когда Марш выходил из лифта, она стояла к нему спиной. Ему был виден только широкий зад, покоящийся на пятках черных резиновых сапог, да красная косынка на волосах, которая качалась в такт её движениям – она скребла щеткой пол. Она тихо пела про себя на родном языке. Он протиснулся мимо неё и вошел в кабинет. Когда дверь закрылась, Марш услышал, как она запела снова.

Еще не было девяти. Он повесил фуражку у двери и расстегнул пуговицы мундира. На его столе лежал большой коричневый пакет. Он открыл его и вытряхнул содержимое – фотография с места преступления. Глянцевые цветные снимки тела Булера, развалившегося, словно загорая, на берегу озера.

Он снял со шкафа старенькую пишущую машинку и понес к своему столу. Достал из проволочной корзинки два листа неоднократно использованной копирки, два листа тонкой бумаги и один бланк отчета, разложил их по порядку и вставил в машинку. Закурил и несколько минут глядел на засохший цветок.

Потом принялся печатать.

Марш вынул рапорт из машинки, подписал и, выходя из здания, передал рассыльному.

В морге на Зейдельштрассе на жесткой деревянной скамье сидела, выпрямившись, пожилая женщина. На ней был коричневый твидовый костюм, коричневая шляпка с уныло торчащим пером, грубые коричневые туфли и серые шерстяные носки. Она смотрела прямо перед собой, сжав лежавшую на коленях сумочку, не обращая внимания на санитаров, полицейских, проходящих по коридору опечаленных родственников. Рядом с ней, сложив на груди руки и вытянув ноги, сидел со скучающим видом Макс Йегер. Он отвел в сторону подошедшего Марша.

– Она здесь десять минут. Почти не разговаривает.

– В шоке?

– Думаю, да.

– Давай закончим с этим делом.

Пожилая женщина не подняла глаз, когда Марш сел рядом на скамью. Он сказал тихо:

– Фрау Тринкль, меня зовут Марш. Я следователь берлинской криминальной полиции. Нам необходимо завершить отчет о смерти вашего брата и нужно, чтобы вы опознали его тело. Потом мы отвезем вас домой. Вам понятно?

Фрау Тринкль повернулась к нему. У неё было худое лицо, тонкий нос (как у брата), тонкие губы. Брошь с камеей застегивала на костлявой шее ворот отделанной оборками темно-красной блузки.

– Вам понятно? – повторил штурмбаннфюрер.

Она глядела на него не тронутыми слезой ясными серыми глазами.

– Вполне.

Речь отрывистая и сухая.

Они прошли через коридор в маленькую без окон приемную. Пол из деревянных плит. Стены выкрашены зеленой клеевой краской. Чтобы оживить мрачное помещение, кто-то налепил туристские плакаты компании немецких имперских железных дорог: вид Большого зала ночью, Музей фюрера в Линце, озеро Штарнбергер в Баварии. С четвертой стены плакат сорвали, оставив на штукатурке оспины, словно следы пуль.

Стук за дверьми возвестил о прибытии тела. Закрытое покрывалом, его ввезли на металлической тележке. Двое служителей в белых халатах поставили её посередине комнаты – словно стол с закусками, ожидающий гостей. Они покинули комнату, и Йегер закрыл дверь.

– Вы готовы? – спросил Марш.

Она кивнула. Он отвернул покрывало, и фрау Тринкль встала у его плеча. Она наклонилась вперед, и в лицо следователю ударил терпкий запах мятных лепешек, духов и камфары – запах старой женщины. Она долго смотрела на труп, потом открыла рот, словно собираясь что-то сказать, но лишь вздохнула. Закрыла глаза. Марш поймал её, когда она падала.

– Это он, – произнесла женщина. – Мы не виделись десять лет, он потолстел, я никогда не видела его без очков с тех пор, как он был ребенком. Но это он.

Фрау Тринкль сидела на стуле под плакатом с изображением Линца, низко склонившись, голова между коленями. Шляпка свалилась. На лицо упали жидкие пряди седых волос. Тело Булера увезли.

Открылась дверь. Это вернулся Йегер со стаканом воды, который он насильно вложил в худую руку женщины.

– Выпейте это.

Она помедлила, потом поднесла к губам и отхлебнула.

– Я никогда не падаю в обморок, – сказала она. – Никогда.

Стоя сзади нее, Йегер скорчил рожу.

– Конечно, – поддержал сестру Булера Марш. – Мне нужно задать несколько вопросов. Вам лучше? Остановите меня, если устанете. – Он достал записную книжку. – Почему вы десять лет не виделись с братом?

– После смерти Эдит, его жены, между нами не осталось ничего общего. Во всяком случае, мы никогда не были близки. Даже в детстве. Я на восемь лет старше его.

– Его жена умерла давно?

Она задумалась.

– По-моему, в пятьдесят третьем. Зимой. У неё был рак.

– И с тех пор от него ни единой весточки? А другие братья и сестры были?

– Нет. Нас было двое. Иногда он писал. Две недели назад я получила от него письмо. Он поздравлял меня с днем рождения.

Фрау Тринкль пошарила в сумочке и достала листок почтовой бумаги хорошего качества, плотной, кремового цвета, с вытисненным сверху изображением дома в Шваненвердере. Текст тоже вытиснен каллиграфическим шрифтом, содержание сугубо официальное: «Дорогая сестра! Хайль Гитлер! Шлю поздравления по случаю дня рождения. Горячо надеюсь, что ты, как и я, в добром здравии. Йозеф». Марш сложил и вернул листок. Неудивительно, что никто его не хватился.

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая